«Вздор!»
Он вышел и забрел в круглосуточную передвижную закусочную, где угрюмо пил кофе. Рядом с ним у длинной полки, заменявшей стол, под окном красного стекла с портретом Джорджа Вашингтона, сидел полисмен, который спросил, жуя бутерброд с гамбургской колбасой:
— Скажите, вы, кажется, новый доктор, помощник Пиккербо? Я видел вас в Сити-холле.
— Да. А скажите, как… гм… как относятся в городе к Пиккербо? Лично вам хотя бы нравится он или нет? Говорите откровенно, потому что я только приступаю к работе и… гм… Вы понимаете?
Придерживая ложку в чашке мясистым пальцем, полисмен хлебнул кофе и начал свою речь, между тем как лоснящийся от жира благодушный повар сочувственно кивал головой.
— Что ж, коли говорить напрямик, он, конечно, изрядный болтун, но с головою — мозговитый парень! Говорит, как по-писанному. И пишет стихи… вы слыхали? Здорово пишет! Да. Многие у нас говорят: «Пиккербо только и знает, что пенье да танцы». Но как я посужу: для нас с вами, доктор, было бы, конечно, довольно, если б он просто следил за молоком, за помойными ямами и чтоб дети чистили зубы. Но тут у нас много разного народу, грязных, ленивых, невежественных иммигрантов, которых нужно приохотить к этой самой гигиене, чтоб они не болели всякими болезнями и не напускали заразу на нас. А старый док Пиккербо — молодец! Поверьте, он сумеет вбить им в башку правильные понятия!
Да, сэр, он — человек дела, не такой слюнтяй, как иные наши доктора. Знаете, однажды он явился на гулянье в праздник святого Патрика, хоть сам он грязный протестант, и они с патером Костелло так спелись, точно век друзьями были, и, разрази меня гром, он еще там стал бороться с одним парнем, хоть тот вдвое его моложе; он его, можно сказать, положил на обе лопатки, так обработал молодчика, что любо-дорого смотреть! У нас в полиции все его любят, и мы только диву даемся, как он умасливает нас исполнять уйму санитарной работы, которую, нам по закону вовсе не положено делать; а другой сидел бы себе в конторе и писал дурацкие приказы. Что и говорить! Парень что надо!
— Понимаю, — сказал Мартин, и на обратном пути в гостиницу он размышлял:
«Воображаю, что сказал бы о нем Готлиб».
«К черту Готлиба! К черту всех, кроме Леоры!»
«Я не намерен провалиться здесь, как провалился в Уитсильвании».
«Пиккербо со временем получит более ответственную работу… Гм!.. Он из тех, кто умеет подластиться, он непременно сделает карьеру! Но так или иначе, я к тому времени подучусь и, может быть, налажу здесь образцовый Отдел Народного Здравоохранения».
«Орхидея сказала, что зимой мы будем кататься на коньках».
«К черту Орхидею!»
20
В докторе Пиккербо Мартин нашел великодушного начальника. Он от души хотел, чтоб его заместитель сам выдумывал и провозглашал какие-нибудь новые «Движения» или «Во имя». Его научные познания были беднее, чем у приличной фельдшерицы, но он не страдал завистливостью и от Мартина требовал только веры в то, что быстрые и шумные переезды с места на место являются средством (а может быть и целью) всякого прогресса.
Мартин с Леорой сняли второй этаж в двухквартирном доме на холме Сошиал Хилл — не холм, а небольшое возвышение среди равнины. Была незатейливая прелесть в этих сплошных лужайках, в широких осененных кленами улицах и радость в освобождении от назойливых уитсильванских соглядатаев.
Но неожиданно с ними стало заигрывать Лучшее, Общество Наутилуса.
Через несколько дней после их приезда Мартина вызвали по телефону, и мужской голос заскрипел:
— Алло, Мартин? Ну, кто с тобой говорит? Держу пари, не угадаешь.
Мартин был очень занят и с трудом удержался от слов: «Пари ваше — до свиданья». Вместо того он прогудел с радушием, какое подобает заместителю директора:
— Боюсь, что и впрямь не узнаю.
— Все-таки попробуй угадать.
— Ага… Клиф Клосон?
— Нет. А ты, знаешь ли, прекрасно выглядишь. Что, за дело? Ну, валяй дальше! Еще разок!
Стенографистка ждала, приготовив карандаши, а Мартин еще не научился не замечать ее присутствия. Он сказал с заметным раздражением:
— Ага! Полагаю, президент Вильсон? Послушайте…
— Ладно, Март, говорит Эрви Уотерс! Что ты на это скажешь?
Шутник, по-видимому, ожидал излияний радости, но прошло добрых десять секунд, пока Мартин соображал, кто такой Эрвинг Уотерс, Наконец, вспомнил: Уотерс, убийственно-нормальный студент-медик, докучавший ему когда-то в Дигамме Пи своею верой в истину, добро и выгоду. Он постарался ответить как мог сердечней:
— Так, так! Что ты здесь делаешь, Эрви?
— Что? Живу! Поселился здесь, пройдя стажерство. У меня довольно приличная практика. Слушай, Март, мы с миссис Уотерс очень просим тебя и твою жену — ты ведь, кажется, женат? — прийти к нам обедать, завтра вечером. Я тебя введу во все здешние дела.
Страх перед покровительством Уотерса вдохновил Мартина на мужественную ложь:
— Очень сожалею… очень сожалею, но я приглашен уже на завтра и на послезавтра.
— Ну, так приходи завтра в клуб Лосей, позавтракаем вместе, а в воскресенье днем придешь ко мне с женой обедать.
— Не знаю, право, — начал безнадежно Мартин. — С завтраком вряд ли удастся. А в воскресенье… хорошо, придем.
Как это ни печально, но в мире нет ничего тяжелее, чем преданность старых друзей, которые никогда и не были друзьями. Отчаяние Мартина от того, что здесь его настиг Уотерс, не рассеялось, когда он с Леорой в воскресенье в половине второго нехотя предстал перед товарищем и неистовство старой дружбы увлекло его назад, ко дням Дигаммы Пи.
Уотерс жил в новом доме со множеством стенных шкафов и матового стекла. За три года практики он успел усвоить наставительный тон и стать безнадежно женатым человеком, оброс жирком и непогрешимостью; и он усвоил много новых способов нагнетать скуку. Кончив университет на год раньше Мартина и женившись на почти богатой женщине, он был так подчеркнуто радушен и гостеприимен, что возбуждал у гостя желание совершить убийство. Его разговор был сплошною цепью сентенций и наставлений.
— Если ты продержишься в Отделе Народного Здравоохранения два-три года и постараешься познакомиться с нужными людьми, ты получишь здесь очень доходную практику. Наутилус — прекрасный город, процветающий, неплательщиков совсем мало.
Тебе надо вступить в Загородный клуб и заняться гольфом. Самый удобный способ завязать знакомство с состоятельными гражданами. Я там заполучил не одного первоклассного пациента.
Пиккербо — прекрасный, энергичный человек и превосходный пропагандист, но у него опасный социалистический уклон. Эти городские больницы — возмутительная затея. Туда приходят люди, которые вполне могли бы платить! Это — поощрение пауперизма! Тебя мои слова поразят — в Уиннемаке ты слыл у нас чудаком, но и другие тоже умеют оригинально мыслить — так вот, мне иной раз думается, что в конечном счете с народным здоровьем дело обстояло бы много лучше, если бы у нас вовсе не было никаких Отделов Здравоохранения, потому что они прививают очень многим привычку обращаться не к частному врачу, а в бесплатные больницы, — а это сокращает число врачей, и нас становится все меньше и меньше — тех, кто призван недремлющим оком следить за болезнями.
Ты, я полагаю, давно разделался с прежним своим нелепым взглядом на практичность — ты называл ее когда-то «меркантильностью». Теперь ты, конечно, видишь, что надо содержать жену и детей, и никто другой не станет их за тебя содержать.
Когда тебе понадобится найти ход к кому-нибудь из здешней публики, обращайся прямо ко мне. Пиккербо чудак, он не даст тебе правильной ориентации — тебе нужно завязать связи с положительными, солидными, преуспевающими деловыми людьми.
Затем настала очередь миссис Уотерс. Она была начинена советами — дочь состоятельного человека, никого другого, как мистера С.А.Пизли, фабриканта машин для раскидывания навоза, известных под названием «Маргаритка».
— У вас нет детей? — сокрушалась она над Леорой. — О, вам непременно нужно завести ребенка! У нас с Эрвингом двое, и вы не можете себе представить, сколько мы находим в них интересного, с ними мы словно не старимся.
Мартин и Леора грустно поглядели друг на друга.
После обеда Эрвинг настоял на том, чтобы вспомнить дни, когда они «учились вместе, в стенах доброго старого У». Он и слышать не желал об отказе.
— Ты всегда хотел казаться эксцентричным, Март. Теперь ты делаешь вид, что лишен школьного патриотизма. Но я-то знаю, я знаю, что это у тебя напускное, ты любишь старый Уиннемак и почитаешь наших профов не меньше, чем все другие. Я знаю тебя, может быть, лучше, чем ты сам! Ну, давай! Тряхнем стариной и споем «Alma Mater Уиннемак, мать здоровых, сильных!»
— Бросьте дурить! — подхватила миссис Уотерс. — Конечно, вы споете! — Она направилась к роялю и решительно заколотила по клавишам.
