— Господи, а ведь мне этот мясник угрожал, что тебя кастрирует. Выходит, блефовал, гад. Знал же, что ты убежал, но всё равно орал, что тебя изувечит, если я не отдам этот, как его, пара-граф…
— Аграф! — машинально поправил Лёнчик.
— Ну да, — согласилась Вета и вдруг вылупилась на Лёнчика. — А ты-то откуда знаешь про эту булавку, чтоб она провалилась?!
— С меня тоже его требовали! — Лёнчик протянул руку — на подушечках пальцев прямо над лунками ногтей у него были отчетливо видны коричневые полукружья. — Вот, гляди!
Вета изумилась:
— Тебе давали яд?! Обычно такие коричневые метки остаются после выведения яда из организма…
— Какой яд?! — взвился Лёнчик. — Никакого яда я не знаю. Просто этот мучитель бил меня прямо по пальцам. Тут же чувствительное место — у основания ногтей. Помнишь такую китайскую пытку? Так её на мне испробовали! До сих пор боль чувствуется.
Вета поглядела на него с ужасом. Выходит, ей пришлось куда легче, чем Ленчику. До неё и пальцем этот мордоворот не дотронулся. Только пугал. А Лёнчика пытали… Какой ужас! И во что только втравила их мать со своей чёртовой булавкой?! Сама толком не пожила — жизни не порадовалась, и им с Ринкой кошмарное наследство оставила…
— Сейчас я оденусь, — заметался по квартире Лёнчик, — а ты пока возьми в холодильнике колбаски, сделай себе бутербродик. Чай, между прочим, я заварил, тебя дожидаясь.
— Ты сначала позвони своему детективу, — резонно заметила Вета. — Вдруг он занят?
— Да-да! — Лёнчик схватил мобильник. — Это Орлов! Да, как договорились. Да, моя… — Лёнчик замялся, видно, не зная, как представить Вету, но нашёлся, — клиентка у меня. Да всё я помню! Всё сделаю. — Орлов повернулся к Вете: — Он нас ждёт. Правда, он сейчас тоже в дороге. Но это и хорошо. Ты успеешь перекусить, а я переодеться.
Вета прошла на кухню. Она не часто, но всё же бывала в доме Лёнчика. Открыла холодильник. Достала колбасную нарезку. Из хлебницы вынула галеты. Лёнчик придерживался диетического питания и хлеба не ел. Вета налила себе чаю. Лёнчик и тут её всегда удивлял — ни чёрной, ни зёленой заварки не употреблял, пил только разные травяные чаи. Вот и теперь в чайнике была заварена какая-то экзотическая смесь. Пахло резко, но достаточно приятно. Вета решила налить себе чуть-чуть. Наклонила чайник над чашкой, но с чайника вдруг свалилась крышка. Заварка пролилась на стол. Вета быстро вытерла всё губкой. Не нужно, чтобы Лёнчик заметил, что она вместо того, чтобы выпить, полчайника пролила. Он же так дорожит своими травяными смесями!
Но Лёнчику было не до чая. Он стоял в ванной. Придирчиво оглядывал себя и думал о своём. Пока всё в норме. Ему далеко за сорок. А сказать точнее — под пятьдесят. Но выглядит он гораздо моложе. Если бы всё так и могло остаться на долгие годы! Известно же, что, например, актёры долго не расстаются с молодостью. Вон в XX веке мхатовские «старики» выходили на сцену и в восемьдесят, и в девяносто — и зрители не ощущали их старости. Ах, как Леонид Орлов мечтал быть актёром!
И ведь был — лет десять выходил на подмостки. Но не срослось. И теперь лицедейства не хватало катастрофически. Тот, кто хоть раз, выйдя на сцену, получил свою бурю аплодисментов, костьми ляжет, но найдёт способ снова оказаться в свете софитов. Театр — магия, возможно, сильнее любой другой. И когда, стоя на сцене, ты чувствуешь внимание зрительного зала, проводишь сквозь себя чувства людей, наполняешься ИХ силами и энергетикой, ты — властитель Вселенной. Да, после спектакля ты можешь чувствовать себя усталым, выжатым как лимон, но через пару часов твоя личная усталость уступает место тому огромному, дьявольскому потоку энергии, которую ты получил от зрительного зала. Организм актёра, переработав её и превратив в свою, получает такой допинг, с которым не сравнится самая притягательная доза наркомана. Вот почему слезть со «сценической иглы» невозможно.
Не потому ли Леонид Николаевич Орлов переживал ломку? С тех пор как он по причинам отчасти небольшого таланта, отчасти маленького заработка, отчасти неуживчивого характера покинул театр, его ломало, как истинного наркозависимого, а вернее, сценозависимого. Он пытался «лечиться»: играл в жизни — то оптимиста-коммивояжера, обходящего конторы, распродавая свой товар, то бывшего военного или учёного, каждому из которых он придумывал биографию, манеры поведения и речи. В последнее время коронной ролью стал занятый крутой бизнесмен — директор рекламного агентства (которое, впрочем, у него действительно имелось, хоть и почти не приносило прибыли). Леонид играл и чувствами — то воображал себя заядлым бабником, а то проводил месяцы как романтический герой, читающий стихи и отдающийся фантастическим грёзам, а то как фанатик-экстремал, не мыслящий жизни без походов с песней под гитару у костров, уносящийся вдаль на байдарках летом и на лыжах зимой. Именно так — в лыжном пробеге по парку Лосиного острова — Леонид и познакомился с Ветой. Она не чувствовала своего возраста и именовала себя уменьшительно, как девочка. И у неё имелось главное, что Леонид ценил в людях, — неуёмная энергия, которую даже прожитые годы не сумели притушить. Вета лазила по горам, гоняла на мотоцикле, плавала на байдарках и жарко обнималась в любое время дня и ночи. И каждый раз после Ветиных объятий Леонид чувствовал себя помолодевшим на десяток лет.
Ах, с Ветой вполне можно было поиграть — в чувства на разрыв, в романтику до обалдения, в переживания до отчаяния. На самом деле Леонид давно уже не испытывал таких сильных эмоций, но разве это грех — помечтать о них?
Вот и теперь Лёнчик играет влюблённого, который чуть было не потерял свою голубку и обрёл её только чудом. Слова сами слетают с языка, эмоциональный фон повышает энергетику организма. Жизнь приобретает краски. И вот теперь ещё эта поездка к сыщику-детективу.
— Веточка, ты поела? — поинтересовался Лёнчик.
Ну, типичный муж, озабоченный здоровьем обожаемой жёнушки. Что с того, что Бог не дал Леониду способности завести семью? Всегда же можно сыграть…
Вета пила уже вторую чашку травяного настоя. Странный вкус, меняющийся — то сладкий, то горький, то с кислинкой.
Лёнчик появился на кухне, уже готовый к выходу.
— Дай-ка и мне бутербродик! — Он заглянул в заварочный чайник, прицокнул. — О, да ты всё выкушала! Молодчина! А я то думал, тебя придётся поить.
Вета улыбнулась:
— Какое старинное слово — выкушала. А знаешь, в каких древних местах мы побывали ночью?
— Кто это мы?
— Я, Ринка и её бывшая начальница в издательстве. Не помню фамилии, но имя — Виктория.
И Вета начала быстро и сбивчиво рассказывать о нелепых, на её взгляд, перемещениях во времени.
— Тогда, в XIX веке, тоже именно так и говорили — выкушать.
— Но как это вам удалось — путешествовать по времени? — не понял Лёнчик.
— У Виктории оказался какой-то волшебный перстень. Сам отвратительный — змея на цветке, но, как выяснилось, могущественный.
Леонид застыл как вкопанный — она говорит об Ал-Наге! Неужели это возможно?! Магический перстень Времени, исполняющий желания, вовсе не у какого-то там Чёрного Дракона, а у москвички Виктории?! Тогда немудрено, что никто, даже эмпат, не может почувствовать, где Чёрный Дракон прячет его. Да у Дракона просто нет Ал-Нага — он у Виктории! И никто не знает об этом — только он, Леонид Орлов.
— А ещё там был актёр, — почти заплетающимся языком устало проговорила Вета, — у которого фамилия похожа на твою — Орлинский. И сначала этот перстень был у него. А уже потом через века попал к Виктории.
— Орлинский? — У Леонида перехватило дыхание. Он никогда не рассказывал Вете о своих предках. Она никогда не читала никакой литературы о театре — зачем бы ей это. Так откуда же она вдруг узнала фамилию этого уже всеми теперь забытого трагика? Неужели и правда Вета путешествовала по времени?!
— Расскажи! — вскричал Лёнчик.
Но Вета поглядела на него как-то странно. Она и хотела бы рассказать поподробнее, но в голове у неё уже всё как-то странно перемешалось. Она увидела застывший песочно-желтоватый свет, окружающий её словно вата, не дающий стронуться с места ни назад, ни вперёд. Открыла рот, чтобы сказать Лёнчику, что кажется, ей плохо, и она не сумеет поехать с ним к детективу, но не смогла произнести ни звука. Она ещё несколько секунд глядела на своего возлюбленного, но он уже показался ей каким-то незначительным, ненужным и даже неприятным. «Странно, — подумала она, — но трагик Орлинский был куда красивее! Почему же я не осталась с ним в том, его времени? Хотя, да, он же там сразу положил глаз на Викторию. Конечно, она холёнее меня, и шуба у неё богаче!»
— Виктория обеспеченная дама, — вдруг прорвался голос Веты. — Она главный редактор издательства…
