Заморыш.
— Не-не, я — хранитель ключей, так что я первый, — смеясь над возбудившимися друзьями, шутил Васька.
Потом мы поведали Шамону про приведение, а со следующего дня стали вновь собираться вместе на Конной площади и бегать по городу, а днем или вечером собирались в бабнюрином подземелье и тренировались под руководством Спиридона. Одним глазом присматривали за старушкой, готовясь к проникновению в ее дом.
Дела у семейства Шамонкиных с той памятной ночи пошли в гору. Слух о том, что Илья в больнице проливал горячие слезы, затеплив перед иконой Пантелеймона свечи, изготовленные на заводе его отца, разошлись по всему городу. И всем теперь нужны были только шамонкинские свечи. Пришлось срочно расширяться и набирать новых работников в мастерские.
Соседи удачливого семейства по улице — купцы Русановы, тоже несколько поколений изготовлявшие свечи и отличавшиеся не самым уживчивым нравом, теперь совсем озверели. Распускали по городу слухи о Шамонкиных и их ужасных свечах, рекламировали свои, писали одну жалобу за другой на каждого из свечного семейства, на то, что их завод нарушает санитарные нормы, представляет опасность от огня и загрязняет почву.
* * *
Франческо Демарко теперь относительно спокойно гулял с Сашей Заморовой. Мы с Генкой его больше не трогали, остался только старший брат Виктор, но он жил теперь отдельно со своей молодой женой, и не мог в ежедневном режиме терроризировать итальянского ухажера. Вместе с призраком итальянец обучал меня с Васькой итальянскому языку. Получалось это пока не очень продуктивно, поскольку язык у них был хоть и итальянский, но слишком уж разный.
Возникали постоянные споры по произношению тех или иных слов и построению предложений. Призрак настаивал на истинном и правильном языке, который существовал в шестнадцатом веке, и называл Демарко варваром и недоучкой, не имеющем представления о прекрасном. Лишь когда Шамон в семинарии обнаружил современную итальянскую книгу с историей Римских пап и притащил ее в подвал, то призрак согласился с тем, что, возможно, он немного отстал от жизни, и стал переучиваться сам.
Однажды Генка принес в подвал законченную им карту калиток Ломокны. Я давно уже бросил этим заниматься, а Заморыш всё также был увлечен. Сколько раз приходилось выручать его из всяких передряг, когда он заходил не в тот район, залезал на крыши чужих домов. Спасало его лишь то, что Генка ничего не воровал. С видом лихим и придурковатым лишь показывал карту города, так что за ним постепенно закрепилась слава местного сумасшедшего историка.
Впрочем, историком он не был, даже совсем наоборот. Заморыш был технарем, а карта ему просто не давала покоя, как любая интересная загадка. К тому же карту нужно было чертить, а это дело Генка обожал. Наверное, не было во всей Ломокне человека, который занимался бы каким-нибудь ремеслом, которого не доставал Заморыш своими бесконечными вопросами, как что устроено и как что делается, и просьбами помочь и попробовать.
Призрак Рикардо, взглянув на карту, принесенную Генкой, сначала выдал длинную речь про падение искусства картографов, но всё же соизволил рассмотреть смятые и сложенные по порядку листы бумаги.
— Ну да, всё примерно так и было. Многого, конечно, не хватает… О, помню, вот на этом перекрестке мы славно двух вампиров ушатали лет двести пятьдесят назад, — он задумался, — или сто пятьдесят, сейчас уже и не упомнить.
— Погоди, что так и было? — решил уточнить я.
— Улицы, что же еще, — раздраженно жестикулируя, ответил призрак.
— Да! Я был прав! — Генка радовался, не сдерживаясь. — Странные калитки указывают улицы, которые тут были раньше!
— А куда эти улицы делись? — спросил я.
— Всё перестроили, — ответил призрачный зодчий, — старые улицы полностью исчезли, а новые, которые сейчас есть, проложили. Но калитки повелели оставить, так что мы по ним и ходили, пока моя Свиблова башня не обрушилась.
— Когда это было? — поинтересовался Генка.
— Святая простота! Откуда же я знаю? — пожал плечами призрак. — Кто ж за годами следит, когда у тебя их вечность?
— А сейчас ты не можешь из подвала никуда выйти? — уточнил я.
— Пробовал, но нет. Только подняться немного выше, где первый этаж начинается, а кремлевский кирпич в кладке, но и там долго не могу находиться. А старая улица, видать, через подвал не проходит, так что я тут теперь навсегда, — заявил Вилла.
— Слушай, а если взять один кирпич и вынести из подвала? Может, ты сможешь в него поместиться? — глаза Генки зажглись в предвкушении от новой интересной задачи.
— Кирпич, кирпич… — проговорил Рикардо. — Не знаю, надо пробовать.
Сказано — сделано. Мы нашли место в подвале, в дальнем углу, где некоторыекирпичи слабо держались, и выковыряли его.
— Ну что? Готов? — спросил я призрака, в нетерпении носившегося по воздуху и мешавшему своими советами, как именно нужно доставать из стены кирпич и какими инструментами, которых, конечно, у нас не было, следует пользоваться порядочным каменщикам.
Я держал кирпич перед собой, а Рикардо стал втягиваться в него: синий цвет впитывался в кремлевский кирпич шестнадцатого века, пока не собрался в него весь, и подвал не погрузился во тьму.
— Нормально! Пошли уже! — донеслось от моих рук.
Мы вышли на улицу и направились в дальний конец сада, где была странная угловая калитка. Рядом с ней я положил на землю кирпич. Перед нами стало возникать сгущение воздух, еле видное при дневном свете.
— Кажется, сработало! — произнес безэмоциональный воздух. — Прогуляюсь!
И в то же мгновение призрак исчез. Мы стояли, как дураки, перед кирпичом, и тупо пялились на него. Ждать пришлось около получаса. За это время я успел наиграться с псом Митрофаном. Также к нам присоединился кот Тимофей, зашипевший на одиноко лежащий на снегу кирпич.
Внезапно кирпич заговорил:
— В подвал! Скорее! Беда! — не выражающий никаких эмоций голос торопливо произносил слова. — Быстрее же!
Схватив кирпич с вернувшимся в него призраком, мы с Генкой понеслись в подвал, где немедленно вернули его на место. Вилла «материализовался» перед нами, осветив помещение холодным синим светом.
— Что случилось, Рикардо? — озабоченно спросил я.
— У меня две новости — плохая и очень плохая. С какой начать? — у призрака вдруг прорезалось чувство юмора.
— С просто плохой, — сказал Заморыш.
— Я не могу долго находиться вне этого подвала. Начинает бить, сначала не сильно, а потом становится всё хуже и хуже. Хорошо, вы не ушли. Я долго пропадал? — спросил призрак.
— Тридцать четыре минуты, — сверившись с часами, ответил Генка.
— Этого хорошо, а то совсем отвык считать время. Трудно понять, прошел час или месяц, — качал головой итальянский зодчий.
— А что за очень плохая новость? — поторопил я события.
— О! Вот это, я вам скажу, беда, а
