— Шевелитесь давайте, — буркнул Плосконос, распахивая дверцу машины. — Ты небось ещё не забыла дорогу?
Нет, Мегги её не забыла, хотя сегодня всё выглядело иначе. Фенолио, как заправский турист, оглядывал улочки.
— Я знаю эту деревню, — прошептал он на ухо Мегги. — То есть я слыхал о ней. С ней связано много печальных историй. В прошлом веке — землетрясение, а во время последней войны…
— Потом будешь болтать, писака, — перебил его Баста. — Терпеть не могу, когда при мне шепчутся.
Фенолио сердито посмотрел на него и замолчал. До самой церкви он не проронил больше ни слова.
— Открывайте дверь. Чего стоите? — рявкнул Плосконос, и Мегги с Фенолио вместе толкнули тяжёлую деревянную дверь.
На них потянуло таким же холодным, пахнущим затхлостью воздухом, как в тот день, когда Мегги привели в эту церковь вместе с Мо и Элинор. Внутри мало что изменилось. Красные стены в этот пасмурный день выглядели ещё более зловеще, а кукольное лицо статуи Каприкорна казалось ещё более злобным. Железные бочки, в которых жгли книги, все ещё стояли на том же месте, а вот кресла Каприкорна на вершине лестницы было не видно. Двое его молодцов как раз втаскивали по ступенькам новое кресло. Рядом стояла, нетерпеливо покрикивая на них, похожая на сороку старуха. Мегги с отвращением узнала её.
Баста оттолкнул двух женщин, на коленях мывших пол посредине церкви, и гордо прошествовал к алтарю.
— Где Каприкорн, Мортола? — издали крикнул он старухе. — У меня для него новости. Важные новости.
Старуха даже головы не повернула.
— Правее, кретины! — скомандовала она тем двоим, что все ещё возились с тяжёлым креслом. — Давайте-давайте, ничего страшного. — Потом она небрежно оглянулась на Басту. — Мы ждали тебя раньше, — сказала она.
— Что ты хочешь сказать? — Баста говорил громко, но Мегги слышала в его голосе неуверенность. Похоже было, что он боится старуху. — Ты знаешь, сколько на этом чёртовом побережье населённых пунктов? Причём мы даже не были уверены, что Волшебный Язык все ещё в этом районе. Но у меня есть нюх, и, — он кивком указал на Мегги, — я выполнил задание.
— Правда? — Сорока взглянула мимо Басты — туда, где стояли под охраной Плосконоса Мегги и Фенолио. — Я вижу только девчонку и старика. А где её отец?
— Нету! Но он придёт. Малышка — лучшая наживка.
— А как он узнает, что она здесь?
— Я оставил ему записочку.
— С каких пор ты научился писать?
Мегги увидела, как у Басты затряслись плечи от злости.
— Я написал своё имя, ему этого хватит, чтобы понять, где искать свою драгоценную дочурку. Скажи Каприкорну, что я запер её в одну из клеток.
С этими словами он повернулся на каблуках и прошествовал обратно к Мегги и Фенолио.
— Каприкорн уехал, и я не знаю, когда он вернётся! — крикнула вслед ему Мортола. — Но до его возвращения здесь распоряжаюсь я, и мне сдаётся, что ты в последнее время не оправдываешь наших ожиданий.
Баста повернулся так резко, будто его укусили в затылок, но Мортола невозмутимо продолжала:
— Сперва Сажеруку удаётся стащить у тебя ключи, потом ты теряешь наших собак — и нам приходится разыскивать тебя в горах, а теперь ещё это. Отдай ключи. — Сорока протянула руку.
— Что? — Баста побледнел, как школьник, которого собираются выпороть перед всем классом.
— Ты все отлично понял. Я хочу получить ключи от застенков, от склепа и от бензохранилища. Давай сюда.
Баста не пошевелился.
— Ты не имеешь права, — прошипел он. — Мне их дал Каприкорн, и только он может забрать их у меня. — И повернулся уходить.
— Он их у тебя заберёт! — крикнула Мортола ему вслед. — Он потребует от тебя отчёта, как только приедет. Может быть, он лучше меня поймёт, почему ты не привёз Волшебного Языка.
Баста ничего не ответил. Он схватил под локти Мегги и Фенолио и потащил к двери. Сорока что-то кричала ему вслед, но Мегги не разобрала, что именно. А Баста больше уже не оборачивался.
Он запер их обоих в застенок под номером пять, где раньше сидел Фарид.
— Ждите тут, пока не придёт твой папаша! — сказал он, вталкивая девочку внутрь.
Ей казалось, что она во второй раз видит один и тот же дурной сон. Только на этот раз не было даже заплесневелой соломы, чтобы присесть, и лампочка под потолком не горела. Зато через отверстие в стене скупо проникал дневной свет.
— Потрясающе! — сказал Фенолио и со вздохом уселся на голый холодный пол. — Хлев. Какая банальность! Я-то надеялся, что у Каприкорна приготовлена по крайней мере настоящая тюрьма для узников.
— Хлев?
Мегги прислонилась к стене. Она слушала, как хлещет дождь по запертой двери.
— Да. А ты что думала? Раньше дома всегда так строили: внизу жил скот, а наверху люди. Во многих горных деревеньках до сих пор держат коз и ослов в таких хлевах. Утром скот выгоняют на пастбище, тогда на улочках дымятся кучи свежего навоза и приходится их обходить, когда выходишь купить хлеба к завтраку. — Фенолио выдернул волосок из носа, посмотрел на него, как будто ему не верилось, что такая щетина могла вырасти у него в носу, и щелчком отправил его на пол. — В самом деле чудеса! — пробормотал он. — Именно так я представлял себе мать Каприкорна: нос, близко поставленные глаза, даже то, как она складывает руки за спину и выпячивает подбородок.
Мегги взглянула на него недоверчиво.
— Мать Каприкорна? Эта сорока?
— Сорока! Это ты её так называешь? — Фенолио тихо засмеялся: — Именно так её и прозвали в моей истории. Поразительно! Остерегайся её. Характер у неё не из лучших.
— Я думала, это его экономка.
— Гм, именно так ты, видимо, и должна была думать. Так что пусть это будет пока наш маленький секрет, поняла?
Мегги кивнула, хотя ничего она не поняла. Собственно, совершенно не важно, кто эта старуха. Все не важно. На этот раз здесь нет Сажерука, чтобы выпустить их ночью. Всё оказалось напрасно, будто они и не убегали.
Она подошла к запертой двери и упёрлась в неё ладонями.
— Мо придёт за мной, — прошептала она. — И тогда они запрут нас здесь навсегда.
— Тише, тише. — Фенолио встал и подошёл к ней. — Я что-нибудь придумаю!
Он притянул её к себе, и она уткнулась лицом в его пиджак. Пиджак был из грубой ткани и пах трубочным табаком.
— Я что-нибудь придумаю, — шепнул он Мегги. — Ведь это я придумал этих подонков. Смешно было бы, если бы теперь я не сумел с ними справиться. У твоего отца была по этому поводу одна идея, но…
Мегги подняла залитое слезами лицо и с надеждой посмотрела на него, но старик только покачал головой:
— Потом. А пока объясни-ка мне, зачем Каприкорну твой отец. Это как-то связано с его волшебным чтением?
Мегги кивнула и вытерла заплаканные глаза.
— Он хочет, чтобы Мо вычитал ему кого-то из этой книжки, одного старого друга…
Фенолио протянул ей носовой платок. Оттуда выпало несколько крошек табака. Мегги высморкалась.
— Друга? У Каприкорна нет друзей.
Старик сдвинул брови. И вдруг Мегги почувствовала, как он резко глотнул воздух.
— Кто это? — спросила она, но Фенолио только утёр слезу с её щеки.
— Надеюсь, что ты встретишься с ним только на книжных страницах, — ответил он уклончиво. Потом он принялся ходить взад-вперёд. — Каприкорн, наверное, скоро вернётся, — сказал он. — Я должен подумать, что ему сказать.
Но Каприкорн не возвращался. На улице стемнело, а за ними никто не приходил. И даже поесть им не принесли. Из дыры в стене потянуло ночным холодом, и они уселись рядышком на жёсткий пол, обогревая друг друга.
— А Баста все такой же суеверный? — спросил Фенолио.
— Да, очень, — ответила Мегги. — Сажерук любит дразнить его этим.
— Отлично, — сказал Фенолио. Но ничего не прибавил.
СЛУЖАНКА КАПРИКОРНА
Оттого, что я никогда не видел ни отца, ни матери, ни каких-либо их портретов (о фотографии в те времена и не слыхивали), первое представление о родителях странным образом связалось у меня с их могильными плитами. По форме букв на могиле отца я почему-то решил, что он был плотный и широкоплечий, смуглый, с чёрными курчавыми волосами. Надпись «А также Джорджиана, супруга вышереченного» вызывала в моём детском воображении образ матери — хилой, веснушчатой женщины.
Ч. Диккенс. Большие надежды
(перевод М. Лорис)Сажерук тронулся в путь в самый тёмный час ночи. Небо по-прежнему было затянуто облаками, сквозь которые не проглядывала ни одна звезда. Лишь месяц изредка появлялся из-за туч, изможденно-тонкий, похожий на ломтик лимона в море чернил.
Сажерук радовался темноте, но мальчик вздрагивал всякий раз, как ветви задевали его за лицо.
— Проклятье, надо было оставить тебя с куницей, — зашипел на него Сажерук. — Ты так стучишь зубами, что нас по одному этому стуку обнаружат. Погляди вперёд. Там ты увидишь кое-что, чего действительно стоит бояться! Не духов, а ружья.
