— Конечно, — удивился Ислам.
— Ну, мы тебя слушаем, — снисходительно сказал Таир.
— А мне вам нечего сказать, — ответил Ислам.
— А зачем же ты нас сюда позвал? — удивился Таир.
— Давайте уточним — я вас не звал сюда, — сказал Ислам — напротив, меня сюда позвал вот этот человек. Я пришел, пусть он скажет, что он имеет ко мне.
Возразить Таиру было нечего, и он отступил. В этот момент он был похож на большого пса, который ворча пятится от вожделенной кости. Первый раунд (словесный) оказался за Исламом, и это было хорошим знаком. В старые добрые времена никто не спешил бить друг друга по лицу, дипломатия перед боем считалась хорошим тоном.
Все взоры обратились к Корневу, и он, оказавшись в центре внимания, несколько растерялся, так как не был готов к роли центральной фигуры, ему даже показалось, что единомышленники как-то отступили от него. Корнев сморгнул и посмотрел на Таира; тот, начиная раздражаться, буркнул:
— Говори, да, говори, что хочешь сказать.
Но даже получив напутствие, Корнев не мог уже выйти из своей второстепенной роли и начать самостоятельную игру. Наконец он выдавил из себя:
— Че ты ходишь блатуешь?
— Можно поконкретней, — попросил Ислам, — а то у нас в Ленкорани каждый второй ходит блатует, это особенность ленкоранцев.
Эта историческая справка вызвала одобрительные улыбки у всех без исключения. Ислам мог засчитать себе еще одно очко.
— Ну, ребят задирал, когда они в теннис играли.
— Твои ребята, русские, — подчеркнул Ислам, — назвали моего друга, азербайджанца, черножопым. Вот этого, — он указал на Гара. — И мы за это им ничего не сделали.
В толпе, собравшейся вокруг, послышались возмущенные реплики.
— А ты сам-то кто? — спросил кто-то из окружения Таира. — Не русский разве?
— Я азербайджанец.
Ислам заметил, как удивленно переглянулись люди Таира, и у самого Таира на лице отразилось недоумение.
— А ты вызываешь меня сюда, — продолжал Ислам, — и говоришь, что я блатую.
— Как это вы им ничего не сделали?.. — заторопился Корнев. — Вы их избили, потом ты моему другу чуть спину не сломал…
— Слушай, ты людям сказки не рассказывай, — оборвал его Ислам, — они напали на меня (это было в другой день), их семь человек, а я один. Случайно вот он появился, — Ислам положил руку на плечо Гара, — и мы отбились.
Корнев покраснел, сознавая, что все его обвинения выглядят нелепо. Он кожей чувствовал недовольство Таира и его друзей. В этот миг спасительная мысль пришла ему в голову… Как он мог забыть об этом!
— Вы мне сигарету в лоб потушили, — сказал он.
В толпе послышались смешки. Таир недовольно посмотрел на весельчаков.
— Это был не я, — сказал Ислам, — это был Абдул, его здесь нет, и я за него не отвечаю.
— Как это ты за него не отвечаешь, — не выдержав, вмешался Таир, — это твой человек, он был с тобой, если его здесь нет, это твои проблемы.
— Это не мой человек, — настаивал Ислам, — он оказался с нами случайно, но я спорить не буду. Если вы на принцип идете, я готов за него ответить. Давай Корнев, один на один.
Ислам замолчал. Наступила долгая тишина, которую нарушал только вечерний гомон птиц. Опустились сумерки, однако в парке было темнее обычного — из-за того, что пышная крона тополей уже не пропускала сюда закатные лучи солнца. Когда молчать стало совсем неприлично, Корнев заявил, обращаясь почему-то к Таиру:
— Я не буду с ним драться.
— Почему? — разозлился Таир. Трусость подопечного вывела его из себя — по комплекции бойцы были примерно одинаковыми, может, Корнев даже поплотней. Вся эта затея грозила перерасти в фарс.
— Он самбо знает, — нехотя пояснил Корнев.
Кто-то издевательски засмеялся в задних рядах.
— Я полагаю, проблема решена? — спросил Ислам, обращаясь к команде противника.
Таир потеснил Корнева и вышел на передний план.
— Мой отец, — сказал он, — и его отец были вот так вот, — он соединил два указательных пальца и потер их, — друзья, поэтому я могу за него ответить. Давай один на один, посмотрим, какой ты самбист.
Конечно, что и говорить, против Таира-тюремщика шансов у Ислама было маловато. Однако деваться было некуда, он еще попытался прибегнуть к софистике.
— Но ты же не он, много можно привести людей, которые за него смогут ответить, самбистов, штангистов, боксеров. Я тоже могу кого-нибудь привести и сказать: «Я не хочу с Таиром драться, пусть Некто за меня ответит». Мужество не в этом состоит, а в том, что каждый должен ответить за себя, если он мужчина. Но Таир не унимался.
— Ты хорошо говоришь, — ответил он, — умно говоришь. Из тебя хороший адвокат получится, уж поверь моему опыту. Только давай не будем умничать, а вот такую простую ситуацию представим: я — это он. Будешь ты со мной драться один на один? Да или нет?
К этому времени все находящиеся в парке люди окружили их плотным кольцом. И их взоры обратились к Исламу. Чувствуя холодок в груди, он произнес:
— Да.
Гара придвинулся к Таиру и заложил за спину руки.
Они встали в круг.
Таир демонстративно достал из заднего кармана нож и передал стоящему рядом парню. В ответ Ислам вытащил из пояса свою пресловутую плетку «татар» и отдал Виталику.
Таир усмехнулся, противники стали сближаться, но в самый последний момент друзья Таира стали между ними и развели их: «Хватит, уже все ясно, давайте мировую».
Таир заартачился, тогда один из его корешей что-то тихо сказал ему (можно было разобрать только слово «азербайджанец»), и он угомонился. Буркнул Исламу:
— Согласен?
Ислам пожал плечами и согласился.
Пожали друг другу руки, и разочарованный народ стал расходиться. На оплеванного Корнева старались не смотреть. Компания Ислама двинулась в ближайшую чайхану.
До прихода поезда было еще далеко, и чайханщик удивился внезапному наплыву народа. Виталик сказал:
— Все думали, что ты откажешься. Я тоже думал, а когда ты сказал — да, я чуть не заплакал.
Ислам дружески хлопнул его по плечу и спросил:
— Это ты ему наплел, что я самбист?
— Я, — признался Виталик, — это была психическая атака.
— Все-таки жалко, что не подрались, — процедил Гара, его бойцовский пыл еще не иссяк.
— Мастера дзюдо учат: «Лучший бой — это тот, который не состоялся», — заметил Виталик.
Гара хмыкнул, у него, видимо, на этот счет были другие соображения.
— У меня есть небольшое дельце, — сказал Ислам, — я вас оставлю, потом вернусь, если хотите.
— Да ладно уж, не возвращайся, — произнес Гара, — я тоже домой пойду, может, кому-нибудь по дороге морду удастся набить.
Тупик, в котором жила Лана, как и в прошлый раз, был затемнен, правда, в этом не было пользы. Мать ее уже вернулась, поэтому дорога в дом была закрыта. Оставалось надеяться, что девушка каким-то образом заметит его и выйдет, а как заметить, если на улице тьма египетская. Окна дома были ярко освещены, входная дверь открыта. Ислам стал столбом и принялся ждать. Конечно, можно было прикинуться одноклассником, крикнуть ее, спросить, что задали на завтра, но: во-первых, ему надо было раза три остаться в одном классе, чтобы учиться с ней, во-вторых, уже были каникулы. Ислам сконцентрировался и начал мысленно вызывать девушку. Через некоторое время появилась ее мать, вытрясла скатерть с крыльца и вернулась в дом. Еще через несколько минут вышла девушка — вот и верь после этого в диалектический материализм.
Она взглянула в его сторону. Ислам призывно поднял руку, но она вернулась в дом, видимо, не узнав его в темноте. Надо было подать голос, олух. Ислам подошел ближе к калитке, так, чтобы на него упал свет лампочки, горящей над крыльцом. Вновь появилась мать, и Исламу пришлось присесть за забором. Женщина возилась во дворе довольно долго, Ислам, согнувшись, убрался на безопасное расстояние. Наконец она вошла в дом. Прошло еще около получаса томительного ожидания, и наконец Лана вышла на крыльцо и решительно направилась к калитке. Ислам бросился к ней и схватил ее за руки.
— Я думала, ты не придешь, — сказала Лана, — я жду тебя весь день. Я думала, что ты меня бросил, что я тебе уже стала не нужна.
— Ты что, — горячо заговорил Ислам, — я только о тебе и думаю весь день.
— А почему ты раньше не пришел?
— Я на работе был.
— Вот черт, мне это и в голову не пришло, извелась прямо.
— Когда вы уезжаете?
— Завтра, в девять утра на автобусе до Баку, а там поездом.
— Можем погулять.
— Мать не отпустит.
— Придумай что-нибудь, — попросил Ислам.
Девушка покачала головой.
— Чемоданы собираем, мать без меня как без рук: то подай, это принеси.
Их разделяла калитка, и он не мог даже обнять девушку. Ислам взялся за щеколду, но Лана остановила его.
