— Я пришла, епископ. Бери меня, смертный.
Глава 3. СТРАХ
Конь двигался не спеша, но тяжелое дыхание и пена на губах доказывали, что он проделал на всем скаку довольно долгий путь, и всадник просто дает ему придти в себя перед скорой остановкой. В седле сидел рыжий боярин с ровной, недавно стриженой бородой. Судя по тому, что сабли на поясе всадника не висело — ни о каком ратном деле для него речи не шло. А потому и одет помещик был мирно: округлая меховая шапка с пучком свисающими позади горностаевыми хвостиками; плотно сидящий на широких плечах сиреневый суконный полукафтан, спускающийся немногим ниже пояса и с глубоким запахом на груди; свободные кумачовые шаровары и черные, ярко начищенные сапоги. Пожалуй, он выглядел даже чересчур мирно — но трогать такого нарядного конника не стоило, потому что у него, как и всякого русского человека, за голенищем наверняка лежал засапожный нож, а в рукаве или за пазухой скрывался маленький незаметный кистень — страшное оружие, с помощью которого можно без труда отбиться и от стаи голодных волков, и от других, двуногих хищников.
Подъехав к Кауште, боярин остановился на льду реки, некоторое время прислушивался к происходящему в поселке. Оттуда доносились мерные запевания пил, пыхтение мехов, поскрипывание мельничных крыльев. Похоже, иноземцы взялись за мануфактурное дело всерьез, и бездельничать не собирались. Что же, дело хорошее.
Он подпихнул коня пятками и заставил его подъехать к небольшому двору с часовней и тремя домами, спрыгнул на землю, завел его под уздцы во двор, подобрал в небольшой скирдочке пук сена, отпустил подпругу и принялся старательно чистить коня. Спустя несколько минут резко скрипнула дверь, и послышался девичий голос:
— Что же ты в дом не заходишь, боярин?
— Здоровья тебе, боярыня Юлия, — оставив в покое скакуна, поклонился гость.
— И ты бывай здоров, Варлам, — кивнула спортсменка.
— Как нога? Не болит больше?
— Бог миловал. Лубки уже неделю как сняли. Вот хромаю потихоньку. Отвыкла на двух ногах ходить.
— Откуп для меня еще не придумала, боярыня?
— Нет, — улыбнулась Юля. — Все не выбрать никак.
Гость снял со спины жеребца котомку, расстегнул ее и перенес на крыльцо:
— Скажи, боярыня, а не хочешь ты взять с меня норковую шубу? Смотри, тебе в пору будет, — сын Евдокима Батова достал из котомки и накинул девушке на плечи длинную, до пят, бархатную шубу с коричневой подбивкой.
— Теплая, — опять улыбнулась девушка, глядя ему прямо в глаза. — Нет, не хочу.
— А не хочешь взять с меня шапку, тоже норковую? Тебе к лицу будет, — он достал из котомки и осторожно надел девушке на голову шапку со свисающими у висков рыжими, с белыми кончиками, хвостами.
— Нет, не возьму, — отрицательно покачала Юля головой.
— А не возьмешь ли с меня перстня с камнем яхонтовым? Думаю, в пору тебе станет… — боярин разжал ладонь, на которой покачивался массивный золотой перстень с крупным рубином.
Спортсменка опять отрицательно покачала головой.
— А тогда не возьмешь ли ты все это у меня в подарок, боярыня?
Юля немного подумала, потом молча протянула ему свою руку.
Боярин Батов перехвалил перстень поудобнее и нанизал его на средний палец. Лучница поднесла подарок к глазам, посмотрела, как солнце играет на острых гранях.
— Скажи, боярин Варлам, — тихо спросила она, — а как у вас девушка благодарит парня, если очень рада его подарку?
— Ну, «благодарствую» говорит, — ответил боярин.
— А если очень-очень рада?
— Значит, угодил я тебе, боярыня? — некоторое время гость ждал ответа, потом смущенно закрутился под пристальным взглядом девушки.
— Ты знаешь, Варлам, — неожиданно вспомнила она. — Я из этого дома перебраться решила. Тесно тут всем вместе. Буду теперь вон в том, крайнем доме обитать. Пока одна.
— Не тоскливо одной станет?
— Тоскливо, — согласно кивнула Юля. — А твоя усадьба, говоришь, тут недалеко?
— За час проскакать можно, — кивнул боярин.
— Это хорошо, — кивнула спортсменка, глядя ему в глаза.
— А это… — опять засмущался сын Евдокима Батова. — Помню, девица у вас пропала в прошлый мой приезд. Она как, не нашлась?
— Инга? — Юля вздохнула. — Нет, никаких следов. Как сквозь землю провалилась.
— И ты тоже не смогла найти? Ты же ведунья?
— Я? — удивилась Юля.
— Ну да. Ты же сама мне будущее предсказывала. И про ляхов.
— Черт! — встрепенулась спортсменка. — А ведь точно! Картышев!
Громко зовя Игоря, она выбежала со двора, добежала до стекловарни. Бывший танкист хмуро работал там, выдувая на конце длинной трубки прозрачные зеленоватые шары:
— Картышев, тут мне вещь толковую сказали, про Ингу.
— И что? — поинтересовался тот.
— Ты помнишь этого, детину, с Невы?
— Никиту Хомяка?
— Ну да, — кивнула Юля. — Ты помнишь, как он сюда примчался, потому что жена его предсказала войну, нападение на Гдов и поход рыцарей по Луге? Она ведь угадала, точно? Значит, может предсказывать! Так почему у нее про Ингу не спросить? Что мы теряем?
— Юра, — окликнул помощника Картышев, — прими стекло.
Симоненко большим ножом подрезал шар у трубки, зацепил клещами, быстро полосонул крест-накрест и стал разворачивать получившийся лист на смоченный водой верстак, а Игорь, вытирая руки, озабочено пошел на улицу.
— Костя, Росин! — он направился в сторону бумажной мельницы. — Ты мне нужен.
Девушка вернулась во двор.
— Ну как, боярыня? — поинтересовался гость.
— Я думаю, мужики сегодня или завтра съездят в одно место, постараются решить.
— Я тогда заеду еще раз на третий день, узнаю, как сложилось?
— Приезжай, — кивнула Юля.
— Хорошо, — боярин направился к коню, затянул подпругу, поднялся в седло. — Прощевай, боярыня.
— Варлам! — не удержалась девушка.
— Да, боярыня? — остановил коня тот.
— Я, наверное, сегодня перееду…
— Тогда с новосельем тебя, боярыня.
— Спасибо… — кивнула спортсменка.
Боярин Варлам Батов пустил коня в галоп. Юля проводила его взглядом и разочарованно покачала головой:
— Не приедет, — она вздохнула и с сомнением добавила: — Импотент…
* * *
Никита взял кадушку с похожей на содержимое выгребной ямы баландой и понес ее в соседний дом — свиньям. Смотреть на тошнотворное месиво он не мог даже краем глаза: там плавали какие-то рыбные ошметки, распаренная крупа, полупереваренные брюква, репа, морковь, склизкие соленые грибы и еще какая-то мерзость — но хрюшки ели это с таким удовольствием, что едва не нахваливали человеческим голосом. Как-то, в приступе самостоятельности, он попытался сварить им нормальный суп — жрать не стали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
