В начале лета 1963 года стороны договорились встретиться и прояснить отношения, сам Мао ехать в Москву не захотел, пообещал прислать представительную делегацию. Пообещал и тут же опубликовал в Пекине письмо советскому руководству с обвинением его в капитуляции перед империализмом, чрезмерной увлеченности борьбой за мир в ущерб революции и еще многих других «смертных» грехах.
Прикрытая до того «фиговым листом» полемика стала публичной, переговоры потеряли смысл, но отец проявил выдержку, промолчал, ограничился сообщением членам Пленума ЦК, открывшегося в Москве 18 июня 1963 года. Более того, не желая обострений отношений с Пекином, он сам на Пленуме о Китае не выступал, перепоручил это дело Суслову.
Но сдержанность не устраивала жаждавшего скандала Мао, китайские дипломаты получили распоряжение разбрасывать листовки с текстом письма по улицам Москвы. Китайские проводники поезда Пекин — Москва не только в обязательном порядке раздавали такие листовки пассажирам, но и пускали их по ветру из окон мчащегося по сибирским перегонам состава. В ответ советское руководство выслало из Москвы целую группу наиболее активных китайских дипломатов-пропагандистов.
В свою очередь китайцы 1 июля опубликовали протест, но не против высылки дипломатов, они требовали публикации их письма в Москве.
Что и говорить, обстановка для переговоров складывалась малообещающая, но подготовка к ним продолжалась, наметили дату встречи. 5 июля 1963 года из Пекина в Москву прибывала делегация во главе с Генеральным секретарем компартии Китая Дэн Сяопином. Формально по своему рангу он соответствовал положению Хрущева.
Но отец уже не ожидал от встречи ничего хорошего, перепоручил переговоры Суслову и вообще решил игнорировать китайцев. Чтобы не встречать Дэн Сяопина на вокзале, как это тогда полагалось по протоколу, он 4 июля уехал в Киев. Там он принял министра иностранных дел Бельгии Поля Анри Спаака, а уже 10 июля на московском вокзале пожимал руки членам венгерской делегации во главе с Яношем Кадаром.
На переговорах с Сусловым Дэн Сяопин вел себя неприступно-вызывающе. Не знаю, что он, будущий великий китайский реформатор, в те дни думал о Мао, но линию его проводил неукоснительно. Надежда на взаимное понимание окончательно угасла, и Хрущев решил больше не тянуть с ответом.
14 июля 1963 года московские газеты опубликовали «Открытое письмо ЦК КПСС к ЦК КПК и обращение к трудящимся СССР» с «открытой» же критикой политики еще вчера братской КНР, «Большого скачка», сельскохозяйственных коммун и других новаций Мао. Далее следовал полный текст китайского письма от 14 июня.
После обмена «любезностями» в печати «секретность» утратила всякий смысл, но стороны решили соблюсти приличия, переговоры завершились 20 июля официальным приемом в честь китайской делегации, на который пришел и отец. В тот же день Суслов провожал Дэн Сяопина и его товарищей на Казанском вокзале.
24 июля отец проинформировал о произошедшем собравшихся в Кремле руководителей стран — членов СЭВ.
Оптимист по натуре, отец считал, что раньше или позже отношения с китайцами наладятся. Наши страны «обречены» на добрососедство, но произойдет это уже «после» Мао Цзэдуна, а возможно, и после него самого. С ним соглашались далеко не все, а Косыгин и Шелепин вообще не сомневались, что без Хрущева все с Китаем само собой утрясется.
В октябре 1964 года Хрущева убрали. Косыгин возглавил советское правительство, но отношения с Мао лучше не стали. Когда, уже в новом качестве, в феврале 1965 года Алексей Николаевич поехал с визитом во Вьетнам, он попытался договориться о краткой остановке в Пекине для дозаправки и о как бы случайной встрече с Мао. Есть такая практика в дипломатии. Пекин на его просьбу не отреагировал. Наконец китайцы уведомили, что они согласны на дозаправку его самолета, но Мао Цзэдун с Косыгиным не встретился, вместо него в пекинский аэропорт приехал Чжоу Эньлай.
Косыгин «проглотил» это унижение, но оно оказалось не последним. В процессе разговора, в котором, как показалось Алексею Николаевичу, наметились некоторые положительные сдвиги, Чжоу намекнул ему на встречу с Мао во время остановки по пути домой из Ханоя. Косыгин обрадовался, но, как выяснилось, слишком рано. Китайцы вдруг замолчали, и из Ханоя в Москву ему пришлось лететь с остановкой не в Пекине, а в Ташкенте. И только там, уже на советской территории «вдруг» пришло согласие на пролет через Китай. Несмотря на повторное унижение, Косыгин полетел из Ташкента на «дозаправку» в Пекин. Там наконец состоялась долгожданная встреча с Мао Цзэдуном. Но какая встреча! Мао выговорил гостю, как проштрафившемуся школяру, и отправил домой несолоно хлебавши.[85] Отношения между двумя странами наладились только после Мао Цзэдуна.
Джон Гэлбрейт[86]
В результате Карибского кризиса отношения между двумя лидерами, отцом и президентом Кеннеди, не только не ухудшились, они стали доверительными, естественно до определенной степени, настолько, насколько можно доверять сопернику. Оба лидера отчетливо осознали свою взаимную и неразрывную ответственность за наше общее «земное» будущее. Отец тогда не раз повторял, что они с Кеннеди защищают национальные интересы своих стран, но они осознают общую ответственность за судьбы мира и полны решимости не допустить взаимоуничтожительной войны. Шаг за шагом Белый дом и Кремль нащупывали пути совместного решения проблемы мирного сосуществования, старались лучше понять друг друга и даже в чем-то помочь другой стороне, естественно, не в ущерб себе.
В 1963 году многое происходило в мире: Кремль и Белый дом договорились установить прямую линию связи, не зависящую от международной телеграфной компании «Вестерн Юнион», вернее, арендовали в ее трансокеанском кабеле пару проводов. Советский Союз, без скандала и протестов со стороны США, подписал давно обещанный мирный договор с ГДР, и наконец 5 августа 1963 года главы дипломатических ведомств трех стран СССР, США и Великобритании: Андрей Громыко, Дин Раск и Лорд Дуглас Хьюм заключили в Москве соглашение о запрещении ядерных испытаний в атмосфере, под водой и в космосе. После подписания отец пригласил всех участников переговоров в Пицунду, чтобы там без помех обсудить проблемы, требующие взаимного решения.
Примерно в то же время, в середине 1963 года, естественно, не забывая о собственной выгоде, Джон Кеннеди решил дипломатично, исподволь преподать отцу пару советов в реформировании советских хозяйственных отношений. То, что Хрущев готовится к новому этапу экономической реформы, еще более глубокой децентрализации советской экономики, упрощению отношений производителей и государства в Белом доме догадались еще в прошлом, 1962 году. Аналитики разведок обеих стран внимательно читают газеты, в Вашингтоне — советские, а в Москве — американские. Умные люди в Вашингтоне понимали, что ни Либерман с Лисичкиным, ни Белкин с Бирманом не могут начать дискуссию в «Правде» без поддержки и одобрения самого Хрущева. Но тут грянул Карибский кризис, и американскому президенту стало не до хрущевских экономических новаций. Теперь, когда все более-менее утряслось, Кеннеди пришло в голову отправить в Москву послом человека умного, выдержанного и знающего — такого, который сможет присоветовать отцу что-то, с точки зрения Белого дома, полезное. Не один Кеннеди, но и лидеры других стран знали: отец благоволит к разумным и просто умным послам. Охотно идет на сближение, подолгу беседует на всевозможные темы. Приглашает их к себе на дачу, на настоящую дачу Горки-9, а не в ничье Ново-Огарево, предназначенное для официальных приемов иностранцев. Особо теплые отношения, у отца установились с Велько Мичуновичем, послом Югославии и американским — Лоулином Томпсоном.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
