— Похоже на то. Странно: никогда бы не подумал, что она способна обокрасть его. Надо будет выяснить насчет остальных денег, которые я ей передавал.
— Ты знал, что она отбывала приговор в Кливлендской тюрьме по обвинению в мошенничестве?
— Нет. Это правда?
— Так утверждает полиция. Под именем Роды Стюарт. Где Уайнант ее нашел?
— Понятия не имею, — покачал он головой.
— Тебе известно что-нибудь по поводу того, откуда она родом, кто ее родственники и все такое прочее?
Он вновь покачал головой.
— С кем она была обручена?
— Я и не знал, что она была обручена.
— На безымянном пальце у нее было надето кольцо с бриллиантом.
— Для меня это новость, — сказал Маколэй. Он прикрыл глаза и задумался. — Нет, не припомню, чтобы она носила обручальное кольцо. — Он поставил локти на стол и улыбнулся мне. — Итак, каковы шансы привлечь тебя к тому, что он хочет?
— Слабые.
— Я так и думал. — Он передвинул руку, прикоснувшись к письму. — Ты так же как и я представляешь, что он должен чувствовать. Что бы могло заставить тебя изменить решение?
— Я не…
— Если бы я убедил его встретиться с тобой, это помогло бы? Я могу ему сказать, что только при этом условии ты взялся бы…
— Я хочу с ним поговорить, — сказал я, — однако ему пришлось бы говорить гораздо более откровенно, нежели он пишет.
Маколэй медленно спросил:
— Ты намекаешь на то, что думаешь, будто он убил ее?
— Я ничего об этом не знаю, — сказал я. — Не знаю даже того, что известно полиции, и как подсказывает мне интуиция, у них недостаточно улик для ареста, даже если они смогут найти его.
Маколэй вздохнул.
— Не очень-то весело быть адвокатом душевнобольного. Постараюсь заставить его прислушаться к доводам рассудка, хотя знаю, что это бесполезно.
— Я хотел спросить, каково сейчас его финансовое положение? Оно по-прежнему такое же неплохое, как и раньше?
— Почти. Конечно, экономический кризис не обошел его, как и всех нас, да и авторские доходы от использования технологии горячей обработки с тех пор, как металлы потеряли былое значение почти иссякли, однако он до сих пор может рассчитывать на пятьдесят или шестьдесят тысяч годового дохода от своих патентов на глассин и звукоизоляционные материалы, плюс кое-что еще, поступающее от всяких мелких… — Он прервал фразу и спросил: — Ты, случаем, не сомневаешься в его способности заплатить тебе за работу?
— Нет, просто любопытно. — В голову мне пришел другой вопрос: — У него есть родственники, помимо бывшей жены и детей?
— Сестра, Элис Уайнант, которая с ним даже не разговаривает около… должно быть, лет уже четырех или пяти.
Про себя я предположил, что это была та самая тетушка Элис, к которой Йоргенсены не поехали на Рождество.
— А почему они разругались?
— Он дал интервью одной из газет, где сказал, будто не думает, что пятилетний план в России обязательно обречен на провал. Надо сказать, выразился он при этом ничуть не крепче, чем я процитировал.
Я рассмеялся.
— Да они же…
— Тетушка Элис будет еще почище, чем он. Она все забывает. Когда брату удалили аппендицит, на следующий день после операции они с Мими ехали в такси и по дороге встретили похоронную процессию, которая двигалась со стороны больницы. Мисс Элис схватила Мими за руку и сказала: «О Боже! А вдруг это он… как там бишь его зовут?»
— Где она живет?
— На Мэдисон авеню. Адрес есть в телефонном справочнике. — С минуту он колебался. — Мне кажется, что не стоит…
— Не собираюсь ее тревожить. — Прежде, чем я успел произнести что-нибудь еще, зазвонил телефон.
Маколэй приложил трубку к уху и сказал:
— Алло… Да, это я… Кто?.. Ах, да… — Мышцы вокруг его рта напряглись, а глаза чуть расширились. — Где? — Некоторое время он слушал. — Да, конечно. А я успею? — Он бросил взгляд на часы, которые носил на левой руке. — Хорошо, увидимся в поезде. — Он положил трубку.
— Это был лейтенант Гилд, — сказал он. — Уайнант пытался покончить жизнь самоубийством в Аллентауне, штат Пенсильвания.
XIII
Когда я вошел в «Пальма Клаб», Дороти и Куинн сидели за стойкой бара. Они не видели меня, пока я не подошел к Дороти и не сказал:
— Привет, ребята.
Дороти была одета так же, как и в тот день, когда я увидел ее последний раз. Она взглянула на меня, на Куинна, и лицо ее вспыхнуло.
— Значит, вы ему сказали.
— Девочка в дурном настроении, — радостно сказал Куинн. — Я купил для тебя эти акции. Советую приобрести еще и сказать мне, что ты пьешь.
— Как всегда. Ты замечательный гость: уходишь, ни словом не обмолвившись.
Дороти вновь посмотрела на меня. Царапины у нее на лице побледнели, синяк едва проступал, а опухоль на губах исчезла.
— Я вам верила, — сказала она. Казалось, она вот-вот заплачет.
— Что ты имеешь в виду?
— Вы знаете, что я имею в виду. Я верила вам, даже когда вы поехали на ужин к маме.
— А почему бы тебе и не верить?
— Она весь день в дурном настроении, — сказал Куинн. — Не дергай ее. — Он положил ладонь ей на руку. — Ну, ну, дорогая, не надо…
— Замолчите, пожалуйста. — Она отняла у него руку. — Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду, — сказала мне она. — Вы с Норой оба смеялись надо мной, когда были у мамы, и…
Я начал понимать, что произошло.
— Она тебе так сказала, и ты ей поверила? — Я рассмеялся. — Прожив с ней двадцать лет, ты все еще попадаешься на удочку ее лжи? По всей видимости, она позвонила тебе после нашего отъезда: мы поссорились и долго там не задерживались.
Она повесила голову и сказала тихим, жалким голосом:
— Ну и дурочка же я! Послушайте, давайте поедем сейчас к Норе. Я должна перед ней оправдаться. Я такая идиотка. Так мне и надо, если она никогда больше…
— Конечно. У нас много времени. Давайте сначала выпьем.
— Брат Чарльз, позвольте пожать вашу руку, — сказал Куинн. — Вам удалось вернуть солнечный свет в жизнь нашей малышки, нашего сокровища, и… — Он опорожнил свой стакан. — Поехали к Норе. Напитки там ничуть не хуже, а обойдутся нам дешевле.
— Почему бы вам не остаться здесь? — спросила она.
Он расхохотался и покачал головой.
— Мне? Никогда! Может, тебе удастся уговорить Ника остаться здесь, но я еду с тобой. Мне целый день пришлось терпеть твое ворчание: теперь я намерен купаться в солнечных лучах.
Когда мы добрались до «Нормандии», вместе с Норой у нас был Гилберт Уайнант. Он поцеловал сестру, пожал руку мне и — после представления — Харрисону Куинну.
Дороти тут же приступила к пространным, чистосердечным и не слишком связным объяснениям перед Норой.
— Хватит, — сказала Нора. Тебе незачем передо мной извиняться. Если Ник сказал тебе, что я рассердилась или обиделась, или что-нибудь еще в этом роде, то он просто лживый грек. Позволь мне взять твое пальто.
Куинн включил радиоприемник. Удар гонга возвестил пять часов тридцать одну минуту пятнадцать секунд по Западному стандартному времени.
— Побудь барменом: ты знаешь, где хранится все необходимое, — сказала Нора Куинну и проследовала за мною в ванную. — Где ты нашел ее?
— В баре. Что здесь делает Гилберт?
— Сказал, что приехал проведать ее. Она не пришла вчера домой, и он думал, что она все еще здесь. — Нора засмеялась. — Однако, он не удивился, когда не застал ее. По словам Гилберта, Дороти вечно где-то шатается, у нее дромомания, которая происходит от комплекса на почве отношений с матерью и представляет собою весьма интересное явление. Он говорит, что, согласно утверждению Штекеля, больные дромоманией также часто проявляют клептоманиакальные наклонности, и он специально оставлял в разных местах вещи, чтобы посмотреть, не украдет ли она их, но, насколько ему известно, пока она ничего не украла.
— Замечательный парнишка. А он ничего не сказал о своем отце?
— Нет.
— Может, еще не слышал. Уайнант пытался совершить самоубийство в Аллентауне. Гилд и Маколэй туда поехали, чтобы увидеться с ним. Не знаю, стоит сообщать детям или нет. Интересно, не замешана ли Мими в его визите к нам?
— Мне так не кажется, однако, если ты думаешь…
— Я просто размышляю, — сказал я. — Он давно здесь?
— Около часа. Забавный мальчик. Он учит китайский, пишет книгу о проблемах знания и веры — не на китайском — и высоко ценит Джека Оуки.
— Я тоже его ценю. Ты пьяна?
— Не очень.
Когда мы вернулись в гостиную, Дороти и Куинн танцевали под песенку «Эди была леди».
Гилберт отложил журнал, который просматривал, и вежливо выразил надежду, что я поправляюсь после ранения.
