— Можем поменяться местами, — сказал он сквозь зубы, когда внушительное тело виконтессы в ярко-желтом атласном халате сложилось пополам, как яичница, и нависло у него над головой. — Так вы говорите, она все еще мечтает нас поженить? Я не придаю этому большого значения.
— Я тоже, — подхватила Калли, снова берясь за работу. — Но Имоджин по-прежнему думает, будто все предначертано, и, кажется, мне не удастся ее разубедить. Однако, — продолжала она, помня, что ее задача — выручить виконтессу и заморочить голову Саймону, — оказывается, мы с вами настолько нелогичны, что не поняли самых очевидных вещей. Ваша матушка заявляет, что снова займется… чем бы вы думали? Не чем иным, как устройством собственной жизни. Таким образом она хочет избегнуть участи одинокой старухи. Не то чтобы я верю этому — нет, конечно. Мне кажется, она хочет просто пристыдить нас и заставить пожениться. Она думает, это поможет ей сохраниться — не даст клевать носом за пудингом или потерять сознание во время прогулки в парке.
— До чего же скользкий халат, — сказал Саймон, прилагая все усилия, чтобы не дать матери сползти на пол. — Сам дьявол не справится с этим атласом. Как вам удается одновременно рассказывать и делать дело? — дружелюбно спросил он.
— Так вот и удается, — ответила Калли, подсовывая указательный палец под очередную тугую тесемку и чувствуя, как внутри вскипает неподвластное разуму раздражение. Два дня не разговаривали, а теперь он будет обсуждать с ней Имоджин? Да как он смеет?! О мужчины! Совершенно бесчувственные существа! — К тому же я уже почти закончила и то и другое, — сказала она. — Но если все ее глупости, о которых я уже упоминала, — продолжала она, тяжело дыша и ослабляя один за другим длинный ряд шнуров, — то есть ее волосы… корсеты… эти нелепые перья… и «скользкие» халаты вполне объяснимы, то менее всего понятно, как можно поглощать такое неимоверное количество пищи. И форель… и устричный паштет… и молодая гусятина… и засахаренные фрукты и целые горы шоколадных пирожных от Скарлет… Есть! Теперь все расшнуровано! Попробуйте уложить ее обратно.
Калли, почти бездыханная, устало привалилась к спинке дивана с декоративной резной планкой и, распластав на ней руки, посмотрела вниз на виконтессу, обложенную подушками. На щеках пожилой женщины обозначился чуть заметный румянец. Она начала медленно приходить в себя, поворачивая голову из стороны в сторону и тихо постанывая. Вскоре веки ее затрепетали, и наконец она открыла глаза.
— Саймон… — Имоджин улыбнулась сыну, по-прежнему сидевшему возле нее на корточках. Она протянула унизанные кольцами пальцы и потрогала темный локон, упавший ему на лоб или потревоженный одним из ее перьев. — Ну чем не прелесть? Ты сам это знаешь, Саймон. Ты просто восхитителен! Всегда…
Калли непроизвольно хихикнула и быстро заставила себя умолкнуть. Однако ее смешок привлек внимание виконтессы. Она встрепенулась и поднесла руку к голове, еще больше растрепав свой плюмаж.
— О, привет, Калли! Что вы здесь делаете? — И вдруг, нахмурясь, посмотрела в потолок. — И что здесь делаю я? Где я?
— На пути в бедлам, мама, — сухо сказал Саймон, медленно поднимаясь на ноги. — Если так пойдет дальше, санитары препроводят тебя в загородную лечебницу. Ты упала в обморок, и уже не в первый раз.
— Я? О, родной мой! Видимо, это так.
— Да, Имоджин, — с укором сказала Калли, приводя в порядок ее прическу. Но получилось только хуже, потому что Саймон как раз наклонился поцеловать мать в щеку, и в глаз ему ткнулось другое перо. Калли притворилась, что не слышит, как он тихо чертыхнулся. — Имоджин, дорогая, вы должны оставить свою затею. Вы меня слышите? Во-первых, вы слишком часто падаете в обморок. Во-вторых, это выглядит довольно глупо. Вы похожи на солидного датского дога, пытающегося изображать из себя нервную комнатную собачку, простите меня за такое сравнение. И потом, вы своей тяжестью задавили Лестера. В этот раз он чуть не задохнулся. Неужели вы собираетесь ловить себе супруга, падая вот таким образом? Так вы никогда его не поймаете.
Виконтесса скорчила гримасу и принялась хохотать. От громкого рокота, исходящего изнутри ее чрева, у нее сотрясались плечи.
— Вы правы, Калли. Датский дог! Или огромное объемистое дерево, пытающееся казаться изящным розовым кустом! Мне больше нравится второе сравнение, хотя я вас понимаю. Выходите замуж за Саймона — и я перестану. Правда перестану. Даже соглашусь быть не только вдовой, но и бабушкой, я полагаю. Возможно, даже начну заниматься чем-нибудь вроде разведения цветов и оставлю всякие мысли найти себе прекрасного…
— Имоджин! — тотчас прервала ее Калли, опасаясь, что, еще не оправившись после обморока, она может сказать примерно то же, чем заставляла краснеть Лестера и обращала его в бегство.
— Мама… — вслед за ней повторил Саймон, не понимая причин ее беспокойства. Калли была в этом уверена, считая, что он просто пытается избежать еще одной лекции на темы брака.
— Нет? — Имоджин пожала плечами. — Ты не хочешь сделать для меня такую малость? Тогда корсеты останутся. — Виконтесса снова пожала плечами, подмигивая Калли и как бы говоря, что ей уже лучше и она снова владеет собой. Она позволила Саймону посадить себя, а Калли накинула ей на плечи шаль, чтобы соблюсти благопристойность. — Я услышала, что в город приехал граф Митчем, — продолжала Имоджин, — и пригласила его на ваш бал, Калли. Мы с Фредди знакомы целую вечность, хотя давно не встречались. Его жена умерла два года назад, но он никогда ее не любил. Он женился на деньгах, а не на девушке. У меня много денег, целые горы денег. Может, он пожелает меня сейчас. Правда, он еще не видел меня располневшей. А Фредди такой красивый! И худощавый. Не сказать, чтобы он так уж мне нравился, но нужда, естественно, заставляет.
.Виконтесса снова посмотрела на сына. Ее лицо выражало твердую решимость.
— Ты меня слышишь? Корсеты остаются. Вот так!
Саймон выбросил руки вверх, подтверждая свою капитуляцию, как в прямом, так и переносном смысле.
— Ну хорошо, хорошо. Делай как знаешь, мама. Я только попрошу Робертса повсюду следовать за тобой с креслом, чтобы ты могла упасть в него, когда почувствуешь, что близка к обмороку. Прекрасная будет картина для первого бала Калли.
— Он снова называет вас по имени, — заметила виконтесса, улыбаясь девушке, когда Саймон, громко топая, вышел из комнаты, несомненно, глубоко возмущенный. И обрадованный, что избавился от пустой трескотни, недобро подумала Калли. Она слышала, как он заговорил со своими друзьями, видимо, собираясь отправиться куда-нибудь играть до рассвета. Во всяком случае, так ей раньше говорил Робертс. — По-моему, мы кое-чего добились, Калли. Еще несколько таких обмороков — и он у нас в руках, вы не думаете?
