Но все же тогда произошло изменение общественного мнения. 20 апреля при иных обстоятельствах столь замкнутый полководец поведал немногим оставшимся офицерам сопровождения о том, что с ним происходило. Речь, которую произнес главный пропагандист Геббельс ко дню рождения своего фюрера, стала поводом для этого редкого приступа откровенности. В перелеске около Дуйсбурга, где Модель со своими верными друзьями под открытым небом разбил временный лагерь, зазвучали хвалебные речи министра пропаганды из старого полевого радиоприемника — подобно фантасмагориям из дальней страны. «Геббельс в своей речи представлял ситуацию таким образом, как будто нам оставалось подождать совсем немного, прежде чем война будет выиграна, — вспоминает адъютант Модели Винрих Бер. — Я непосредственно сидел рядом с Моделем, когда он выслушивал это. Выражение лица его явно изменилось, и он только лишь бормотал: „Все же они свиньи. А я слепо доверял им, отдал всю свою жизнь, всю свою честь!“» Оглядываясь назад, Бер понял причины внезапной перемены взглядов его шефа: «До тех пор. пока Модель с угра до вечера был занят отдачей приказов, он не обращал на это внимания, он говорил: „Это политика, ты только исполняешь свой долг!“ Но теперь, когда он впервые без штаба фельдмаршала, искусанный комарами, всего лишь с пятью людьми прозябал без достаточного продовольственного снабжения в перелеске, до его сознания дошла вся абсурдность этой ситуации».
Для раскаяния было уже слишком поздно. Лишенный власти полководец в этот момент прекрасно понимал, что его приказы стали причиной смерти сотен тысяч вверенных ему солдат. Это были бессмысленные жертвы, как он теперь понимал. Все же Модель ни в коем случае не думал снимать с себя эту ответственность. Выстрелом в голову из своего служебного пистолета он избежал предстоящего взятия в плен. Это соответствовало его понятию о солдатской чести. Тем самым он сослужил последнюю службу столь яростно проклинаемому им в конце жизни режиму. Тем самым нацистская пропаганда смогла причислить мятежного фельдмаршала в последние мгновения войны к героям, которые боролись буквально до последнего патрона.
Если бы кто-нибудь и мог в тот момент прекратить войну, то это был Модель. Но он был слишком пруссаком, был слишком неискушен в политике, чтобы принять подобное решение. Пожалуй, именно как прусский офицер он и поступил, когда покончил с собой. Ведь он сам говорил: «Я должен погибнуть с моей группой армий». Впрочем, он мог бы еще раньше, еще на немецкой границе сказать: «Дальше мы не воюем, я прекращаю войну и распускаю солдат». Он мог бы покончить с собой еще на Рейне, это было бы вполне возможно…
Лонтер Райдтельм, офицер Генерального штаба
День рождения фюрера, который в предыдущие годы отмечался как государственный праздник, нашел свой отзвук. Но в отличие от Рурского «котла», в штаб-квартире группы армий «Центр» не имеющее ничего общего с событиями на фронте и с действительностью восхваление верховного главнокомандующего не вызвало никакого разочарования, как раз наоборот: получивший еще 5 апреля 1945 года звание генерал-фельдмаршала командующий группами армий Шернер устроил по этому поводу пышный прием. В переоборудованном санатории при Градец-Кралове в Богемии, который служил ему командным центром, Шернер построил членов своего штаба 20 апреля на перекличку. «Тогда из его уст мы услышали слова прославления Гитлера, — вспоминает штабной офицер Фредо Печ. — По смыслу, Шернер объявлял, что фюрер поручил нам задачу, и мы не имеем права разочаровать его при исполнении этого задания».
Одним из солдат, которые смогли почувствовать все последствия этого провозглашенного рабского повиновения, был Хайнц Дроссель. Во время отпуска по здоровью в своем родном городе Берлине подполковник какое-то время подумывал о том, чтобы переждать до конца войны в каком-нибудь убежище. Но обстоятельства и его убеждения привели его к тому, чтобы предоставить в своей квартире убежище тем, кому оно нужнее, — преследуемым еврейским соседям. При этом форма вермахта очень помогала, она предотвращала лишние вопросы и придавала незаконной операции спасения вполне солидный вид. Тем временем смелому офицеру вскоре настала пора возвращаться в свое подразделение, которое в конце апреля вело бои около моравского промышленного города Ольмюца (сегодня — Оломоуц) — в области, находящейся под командованием Шернера: правила по отношению к дезертирам были весьма жесткими, да и к квартире не стоило привлекать лишнего внимания. В это время западные союзники продвинулись вперед уже до Лейпцига и Магдебурга, Красная армия вела бои на окраинах столицы империи. Южнее, в районе боевых действий армии Дросселя линия фронта лежала еще на удалении сотни километров от имперской границы. И шеф группы армий Шернер, казалось, принял твердое решение сохранить эти позиции. Своим приказом он запретил даже упоминание слова «отступление». Стремительный прирост числа раненых он объяснял «попыткой к трусливому бегству».
На фронте Хайнц Дроссель снова столкнулся с противоречиями в предписанной политике упорного сопротивления. Руководитель СС приказал ему еще 4 мая, чтобы он защищал возвышенность от надвигающихся русских «вплоть до последнего патрона». Но Дроссель очень хорошо мог представить себе, в чем состояла истинная причина для такого смертельно опасного приказа: «Офицер СС хотел быть уверен, что его собственное отступление прикроют, — говорит он, оглядываясь назад. — Он, вероятно, полагал, что, использовав нас, он достаточно оторвется от русских». Исполнитель приказа, как и многие его приятели, мог выбирать, таким образом, между штрафным батальоном и военно-полевым судом. В этой дилемме он нашел альтернативный путь. Сначала он повиновался, окопавшись со своим небольшим подразделением примерно на середине склона холма. Но офицер СС считал, что этого недостаточно. «На самую вершину!» — орал он издали. «Мы остаемся здесь!» — отвечал Дроссель. «Тогда я расстреляю вас!» — угрожал офицер СС. В этом тупике Дроссель видел лишь один выход: он отдал команду развернуть пулеметы и расстрелять членов команды СС, засевших на дне долины. Услышав это, те поспешно удалились.
Но у этого эпизода была характерная развязка. После своего возвращения на позиции Дроссель был сразу задержан. Эсэсовец еще перед своим бегством отдал соответствующий приказ оставшимся войскам вермахта. В тот же день дипломированный юрист, который часто выступал как защитник при разбирательствах военно-полевого суда, сам должен был предстать перед этим импровизируемым трибуналом. Процесс, проведенный второпях в старом деревенском доме, незамедлительно был окончен вынесением обвинительного приговора: из-за отказа выполнять приказ Хайнц Дроссель был приговорен к смерти 4 мая 1945 года.
Офицер СС нашел майора и отдал ему приказ, как только мы спустимся, устроить надо мной суд. Он даже не поленился найти старшего лейтенанта и фельдфебеля, чтобы был полный состав суда. Пока мы были наверху, они все подготовили. В крестьянском доме они вытащили на середину стол и даже повесили над ним вымпел. Само обсуждение продлилось буквально минуты. Солдат был за секретаря. Вынесли приговор, и майор отправился собирать расстрельную команду…
Хайнц Дроссель Председатель суда настаивал на незамедлительном приведении в исполнение приговора. Но правонарушителю повезло. Один из судей представлял мнение, что приговор только тогда имеет законную силу, если он подписан вышестоящим генералом. Поэтому суд приказал запереть Дросселя в сарае для кроликов. Этой короткой отсрочки казни хватило правонарушителям, чтобы избежать верной смерти.
Для Хайнца Дросселя сдаться в плен чехословацкой армии за три дня до окончания войны означало спастись. Спустя более полувека после окончания войны за его участие в укрывательстве преследуемых еврейских соседей в Берлине ему была присуждена особая награда: в его честь — в честь одного из немногих солдат вермахта — на иерусалимской «аллее праведников» было посажено дерево.
