Лука продолжал вытирать полку до тех пор, пока за отцом Анджело не закрылась дверь, после чего бросил тряпку и снова подошел к кровати. Он приподнял голову Джорджио на постели и установил пюпитр для чтения, проявив живой интерес к устройству со встроенной лампочкой для освещения книги и указкой для переворачивания страниц. Джорджио давно попросил усовершенствовать старое приспособление и теперь мог читать по ночам, никого не беспокоя. Лука перебирал книги на полке и болтал без умолку. У Джорджио начала от шума болеть голова. Присутствие энергичного Луки действовало на Джорджио угнетающе.
Лука провел в комнате столько времени, сколько было позволено. У двери он задержался и посмотрел на Джорджио, который, чуть склонив голову набок, был погружен в чтение и не обращал на него никакого внимания. По подбородку у Джорджио стекала слюна. Повинуясь безотчетному порыву, Лука вернулся и аккуратно вытер ему подбородок той тряпкой, которой вытирал пыль.
— Увидимся, когда я принесу тебе обед, Джорджио. И спасибо за шоколад.
Джорджио притворился, что читает и не слышит его. А когда за Лукой закрылась дверь, он чуть приподнялся и посмотрел в окно. Через двор бежал мальчишка, который вдруг безо всякой видимой причины подпрыгнул вверх — вероятно, просто от избытка чувств. Этот прыжок наполнил сердце Джорджио тоской, которую он всегда старался отогнать прочь. Как бы ему хотелось хоть раз в жизни прыгнуть, хоть на миг ощутить себя свободным! К сожалению, он мог это сделать только в воображении.
Джорджио был на десять лет старше, чем Лука, и его немало удивляло невежество последнего. Он застал врасплох своего друга, спросив как-то, какие книги тот любит читать. Лука не понял, о чем речь, и продолжал возить тряпкой по полу. Его не интересовали книги, и он никогда ничего не читал… Да и зачем?
— Затем, что книги прекрасны, идиот! — отозвался Джорджио. — А что ты думаешь о поэзии?
— Скукотища… Ты уверен, что не хочешь съесть этого цыпленка? Тебе подают белое мясо, а нам всегда достаются только ноги и крылья. Монахи покупают их по дешевке у местных крестьян. Я считаю, что реальные вещи лучше самых красивых слов.
— Какие, например?
— Цветы. Я сам их выращиваю. И овощи. Та зелень, от которой ты воротишь нос, с моего огорода. И если хочешь совет, то я считаю так: вместо того чтобы перелистывать книги, лучше ешь как следует и набирайся сил. Тебе надо на свежий воздух. Вон, желтый весь, как лимон…
— Заткнись, неграмотный козел!
— Сам заткнись!
— По крайней мере у меня в голове мозги есть. А у тебя там одно дерьмо!
— Зато я свое дерьмо отношу в сортир, а ты кладешь его под себя!
Брат Луи, который в этот момент оказался в дверях, был так потрясен, что расплескал воду, предназначенную для мытья Джорджио. Он не верил своим ушам. Джорджио заметил его первым, так как Лука продолжал в это время мыть пол, и постарался предупредить, но тот яростно бормотал себе под нос, хотя и довольно громко:
— Урод! Я теперь только так и буду называть тебя.
— Лука… Лука… — увещевал его Джорджио.
— Заткнись, недоносок, а то сейчас запущу в тебя этой тряпкой!
— Доброе утро, брат Луи, — громко поздоровался с монахом Джорджио. — А мы как раз обсуждали латинские переводы с точки зрения современного языка. Вы знаете, что слово «fuck» было впервые употреблено в тысяча шестисотом году… «испражняться», «дерьмо» — очень интересно, не правда ли? Американцы называют туалет «Джоном», а в Англии употребляют слово, восходящее к французскому toilette… Сиденье для унитаза ввел в обращение Людовик Четырнадцатый, король-солнце. Он был очень маленького роста и подкладывал под себя на трон полукруглый обод, скрывая его под мантией. Таким образом он казался выше и представительнее. В настоящее время слово «джон» распространено в среде проституток…
— Джорджио, прошу тебя, замолчи. Храни тебя господь! Эти слова оскорбительны… А тебе, Лука, стыдно употреблять грязные выражения, которым тебя обучили в трущобах. И я не премину рассказать об этом отцу Анджело. Он не оставит без наказания это безобразие. Лука, немедленно отправляйся в класс.
— Простите, брат Луи, — вмешался Джорджио. — Лука не может нести наказание за те свои слова, которые вы подслушали. Я не слышал, как вы стучали в дверь. Коль скоро я прикован к постели, мне обещали, что посетители будут стучаться, прежде чем открыть дверь моей комнаты, проявляя таким образом уважение к моему увечному состоянию. Мой отец заверял меня, что…
Лука, раскрыв рот, смотрел, как тушуется и краснеет от смущения монах, уже готовый просить прощения за беспокойство. Джорджио сопровождал свою речь уверенными жестами уродливой руки и выглядел в эту минуту как истинный король-солнце. Брат Луи выразил надежду, что отец Джорджио не будет поставлен в известность об этом досадном недоразумении и не решит, что с его сыном здесь обращаются недостаточно почтительно. Тем более что это вовсе не соответствует действительности.
Сконфуженный и перепуганный брат Луи удалился, позабыв перестелить Джорджио постель и вымыть его. От одной мысли, что по его вине монастырь может лишиться такого важного гостя, а заодно и дотаций его отца, бедного монаха бросило в холодный пот.
Лука зажал рот рукой, чтобы не расхохотаться в голос. Джорджио приободрила эта маленькая победа, но она отняла у него все силы, хотя он старался не показывать этого.
— Ты был просто великолепен! Я никогда ничего подобного не слышал. Ты раздавил его в лепешку. Черт побери, ты настоящий артист…
Лука метался взад и вперед по комнате, подражая высокому, хрипловатому голосу Джорджио и то и дело разражаясь оглушительным хохотом. Он смеялся до слез.
— А твой отец и впрямь большая шишка? Правда? Когда ты сказал про него, брат Луи чуть не обделался.
— А я вот обделался, так что позови его. И все же он в худшем положении, чем я, потому что, если он меня не вымоет, я расскажу об этом отцу, и монастырь лишится его ежемесячных взносов на мое содержание. Вот одна из причин, по которой они хотят, чтобы я прожил подольше. Умру — и кончатся дотации.
— Ты занятный. Ни один нормальный человек не станет платить деньги, чтобы держать здесь кого-нибудь! Ну и горазд же ты врать! У тебя это получается даже лучше, чем у меня…
— Самая блистательная ложь, кретин, это та, в которой есть доля правды. Приведи этого монаха обратно. Мне очень неприятно, и пахнет отвратительно.
Лука подтащил поближе бадью с водой и сказал, что уж лучше сделает это сам, чем позовет сюда старого болвана. Он решительно отбросил в сторону простыню и впервые увидел хрупкое, уродливое тельце Джорджио. Из-за искривленного позвоночника одно плечо у Джорджио было выше другого, а ссохшиеся ножки были не больше, чем у трехлетнего ребенка. Джорджио попытался ухватиться за простыню, но его голова сползла с подставки, а рука беспомощно опустилась. Он чуть не расплакался от унижения.
— Господи, зачем ты это сделал?
Лука осторожно вернул его голову на подставку и неожиданно поцеловал в лоб. Это был трогательный детский поцелуй. Джорджио задрожал всем телом и сказал, что все в порядке.
Когда дрожь прошла, он отвернулся в сторону, не находя в себе сил посмотреть Луке в глаза.
— Прости, от меня воняет.
Лука строго следовал инструкциям Джорджио по поводу того, как менять простыню, однако у него это плохо получалось. В конце концов он перенес уродца на кресло, не забыв при этом осторожно устроить голову, и быстро перестелил постель. Лука хлопотал, как старая опытная няня. Джорджио с удивлением наблюдал за тем, как мальчик собрал грязные простыни и перевернул матрас, ловко и без усилия. Потом он приготовил еще одну простыню и, подхватив бадью с водой, решительно направился к Джорджио, который смущенно опустил глаза, стыдясь своей беспомощности.
Ночная рубашка Джорджио тоже была испачкана и источала такое зловоние, что Луке стоило большого труда не отступить от принятого решения. Он предложил вымыться на кресле, чтобы не испачкать чистые простыни на кровати. Лука действовал так аккуратно и заботливо, снимая с Джорджио рубашку и моя его, что тот только диву давался. Раньше его тела касались лишь доктора и няни, и Джорджио стеснялся Луку.
Внезапно в глазах Луки блеснула ярость. Он увидел, что на теле Джорджио появились пролежни, а это означало, что за ним ухаживают недостаточно хорошо. Он достал из коробки с лекарствами тальк и мазь.
— Сейчас я тебя намажу. Не бойся, я постараюсь, чтобы не было больно. Ты можешь наклониться в мою сторону? Не волнуйся, я тебя держу… Так, еще немного…
Джорджио вдыхал запах карболки, которая выдавалась в приюте воспитанникам вместо мыла, и видел полоску грязи на шее Луки. Он никогда прежде не испытывал такого сильного чувства, которое неожиданно наполнило его сердце, охватило все его существо. Голова Джорджио покоилась на плече Луки. И вдруг он прикоснулся губами к его шее. Джорджио никого вовек не целовал; впрочем, Лука был первым человеком, который поцеловал его.
