После часового отдыха отряд снова двинулся в путь. В первый день прошли около двадцати миль. К вечеру люди и собаки выбились из сил.
Однако, несмотря на усталость, для ночлега необходимо было построить снежный дом; палатки было бы недостаточно. Сооружение домика заняло полтора часа. Бэлл оказался очень искусным строителем; глыбы наколотого ножами затверделого снега быстро накладывались одна на другую; когда выросли стены, стали возводить купол. Верхняя глыба, составлявшая замок свода, придала необходимую прочность всей постройке. Мягкий снег заменял известку, заполнял промежутки между глыбами и, твердея, прочно их связывал.
В эту импровизированную пещеру вело узкое отверстие, в которое можно было протискиваться только ползком; доктор не без труда прополз в него, другие последовали за ним. Ужин быстро приготовили на спирту на походной кухне. Температура в снежном домике была вполне сносной, и бушевавший снаружи ветер не проникал в него.
— Кушанье подано! — весело провозгласил доктор.
Путешественники подкрепились обычною пищей, однообразной, но питательной. После ужина все думали только о сне; брезент, разостланный на снегу, предохранял от сырости. Путешественники просушили свои чулки и обувь у походной кухни, а затем все трое, завернувшись в шерстяные одеяла, легли спать под охраной четвертого, который караулил и не давал снегу заметать отверстие хижины. Без этой предосторожности путешественники рисковали быть заживо погребенными.
Дэк находился вместе с людьми; гренландские собаки остались снаружи; поужинав, они забились в снег, и вскоре над ними намело сугроб.
Усталые путники быстро заснули. Доктор сменил дежурного в три часа утра; ночью свирепствовал буран. Как ужасно было положение этих людей, затерянных в полярной пустыне, заживо погребенных в могиле, стены которой все утолщались под снежными наметами!
На другой день, в шесть часов утра, отряд уже продолжал свой однообразный путь. Кругом все те же долины, те же ледяные горы, то же гнетущее однообразие; полная невозможность ориентироваться! Снова похолодало, и снег покрылся настом; это позволило путешественникам ускорить ходьбу. Нередко встречались небольшие возвышения, очень похожие на туры или на тайники эскимосов; доктор для очистки совести расколол один из этих холмиков и обнаружил, что он состоит их сплошного льда.
— А что вы надеялись здесь найти, Клоубонни? — спросил Гаттерас. — Ведь до нас в этом пункте земного шара еще не ступала нога человека!
— Это весьма вероятно, — ответил доктор, — но все же, как знать?
— Не будем тратить время на бесполезные изыскания, — продолжал капитан. — Мы должны как можно скорее возвратиться на судно, если бы даже нам не удались найти желанного топлива.
— Я сильно надеюсь, что мы его найдем, — сказал доктор.
— Ах, доктор! Напрасно я ушел с корабля, это была ошибка, — то и дело твердил Гаттерас. — Капитан должен быть на своем судне, и больше нигде!
— Там остался Джонсон.
— Да, но… Однако поспешим! поспешим!
Все дружно шагали. В морозном воздухе разносились окрики Симпсона, понукавшего собак. Снег фосфоресцировал, и собаки, казалось, бежали по пылающей земле, а из-под полозьев взлетали облака искрящейся Морозной пыли. Доктор пошел было вперед, чтобы исследовать этот своеобразный феномен, как вдруг, перескочив через торос, он исчез из глаз товарищей. Бэлл, шедший за доктором, подбежал к торосу.
— Где вы, доктор? — с тревогой в голосе позвал Бэлл. Тут подошли Гаттерас и Симпсон.
— Доктор! — крикнул Гаттерас.
— Я здесь! В яме! — отвечал спокойный голос. — Бросьте мне веревку, и я тотчас же поднимусь на поверхность земного шара.
Оказывается, доктор упал в расщелину футов в десять глубиной; ему протянули веревку, он обвязал ее вокруг талии, и товарищи не без труда вытащили его наружу.
— Вы не ушиблись? — спросил Гаттерас.
— Ничуть! Что мне сделается! — отвечал Клоубонни, стряхивая снег, покрывавший его добродушную физиономию.
— Как же это вас угораздило?
— Во всем виновата рефракция, — смеясь, ответил доктор. — Вечно эта рефракция! Мне казалось, что надо перескочить расщелину шириной в какой-нибудь фут, и вдруг я полетел в яму глубиной в добрых десять футов. Уж эти мне оптические обманы! Впрочем, это, друзья мои, единственные оставшиеся у меня иллюзии. Однако освободиться от них мне будет трудновато! Запомните же, что нельзя делать ни одного шага, не нащупав перед собой почву, потому что в этих местах полагаться на показания чувств было бы весьма неблагоразумно. Глаза видят здесь не то, что есть, уши слышат невеста что. Нечего сказать, хорошенькая страна!
— Можем мы идти дальше? — спросил капитан.
— Идем, Гаттерас, идем! Это маленькое падение принесло мне больше пользы, чем вреда.
Отряд продолжал продвигаться на юго-восток. Вечером, пройдя двадцать пять миль, путешественники остановились; они изнемогали от усталости, но это не помешало доктору подняться на вершину ледяной горы, пока Бэлл занимался постройкой снежного домика.
Почти полная луна ослепительно сияла на безоблачном небе. Крупные звезды переливались яркими лучами. С вершины ледяной горы открывался необозримый ледяной простор. Хаотически разбросанные по равнине торосы самых фантастических форм сверкали в лунных лучах, четко выделяясь на фоне неба и отбрасывая длинные резкие тени. Они напоминали своими очертаниями то гордые колонны, то развалины неведомого храма, то надгробные памятники какого-то огромного, лишенного деревьев кладбища, грустного, безмолвного, беспредельного, где двадцать людских поколений покоились вечным, непробудным сном…
Несмотря на стужу и усталость, доктор долго созерцал эту картину, товарищи с трудом его оторвали. Надо было подумать об отдыхе; снежный домик был готов, путешественники забились в него, как кроты, и тут же уснули.
В ближайшие дни не произошло ничего заслуживающего внимания. Путь был легким или затрудненным, шагали быстро или медленно, смотря по прихотям погоды, то суровой и холодной, то сырой и промозглой. В зависимости от характера местности пользовались мокасинами или лыжами.
Настало 15 января; луна в последней своей четверти Ненадолго появилась на небосклоне; солнце, хотя и не поднималось над горизонтом, ежедневно в течение шести часов посылало слабый сумеречный свет, которого было, впрочем, недостаточно, чтобы разглядеть дорогу. По-прежнему приходилось держать путь по компасу. Бэлл шел впереди, за ним — Гаттерас, а в арьергарде — доктор и Симпсон. Они старались идти по прямой линии так, чтобы видеть одного только Гаттераса, но, несмотря на все усилия, путники нередко уклонялись от прямого направления на тридцать и даже на сорок градусов, и тогда вновь приходилось сверяться с компасом.
