Очеретяні флейти тужили по мені,
Плакальниць крила вкривали тіло моє,
Поранений птах сів напитися з жмені,
В темній воді вмирання побачив своє.
И самое главное! Кульминация! Я срываюсь на крик:
Їх закляття
Стелилися чорним димом,
Йшов за обрій –
Розпитував шлях у стріл,
В'ялим листям
Опадали години,
Падав з кручі –
Бракувало крил.
Всё! Тихий шёпот коды, последний аккорд! Я всё сказал. Тишина.
Натка смотрит мне в лицо и молчит. Молчит долго, пока её молчание становится невыносимым.
– Ну? Что скажешь? – не выдерживаю я.
– Знаешь, – она медленно растягивает слоги, – это что-то особенное. Это не похоже ни на что из того, что я слышала раньше.
Это твоя музыка.
– Как тебе? Понравилось? Или не очень? – меня гложет нетерпение.
– По-моему, это офигенно! Это одновременно страшно, красиво и недоступно, как мираж. Затягивает в себя, будто воронка. Ты нашёл то, что искал. И уже расплатился за это сполна.
Мы радуемся вдвоём. Мы хохочем от облегчения, швыряемся подушкой, брызгаемся водой. На шум заглядывает медсестра и застывает столбом от изумления. Потом она вихрем врывается к нам и решительной рукой наводит порядок. Она недовольна, она ворчит и ругает нас. Ну и пусть! Ей не понять того, что бушует в нас, что заставляет нас резвиться и "плохо себя вести"! Ей этого не понять!
ГЛАВА 8
– Валёк, пойми, мне Старый – во, как нужен! – я провёл ребром ладони по горлу.
– Андрюха, я всё понимаю, но он не появлялся недели две, – Валика
"колбасит", и он никак не может собраться с мыслями.
– Ну, хотя бы подскажи, где мне его искать, – я трясу его изо всех сил.
Причина моей настойчивости кроется в моей неугомонности. Через три недели начинается отборочный тур очередной "Червоной Руты", и мне позарез нужно там выступить. Мне нельзя сейчас пропадать ни в коем случае. Мне нельзя допустить, чтобы в городе сказали: всё, мол, спёкся Андрюха, хана ему. Мне нужно выжить. Я решил собрать временный проект и показаться на фестивале.
На бас я подписал Батьковича, на барабаны – Полтинника. Да, именно Полтинника! Сам не знаю, почему он согласился играть со мной, учитывая, что на фестивале он будет ещё с тремя командами. Полтинник
– нарасхват! На гитару я планировал пригласить Старого, и уже вторую неделю мечусь по всем знакомым, стараясь его "вычислить".
Валёк ничем помочь не может. Я в отчаянии. Что делать? И тут – о, моя счастливая звезда – раздаётся звонок в дверь! Валёк идёт открывать и впускает в квартиру Апреля. Хе-хе, это в образе Апреля заявился мой ангел-хранитель. Нет, не подумайте, я не сошёл с ума, и не собираюсь подписывать Апреля на "живую лабу". Я с ним разговаривал только по поводу записи. Но Апрель – важный источник информации. Морща лоб, он вспоминает, что пару дней назад он видел
Старого. По словам Апреля, тот продавал майонез на трамвайной остановке возле оперного.
– Знаешь, он ваще без башлей сидел в последнее время, – Апрель возмущён этим обстоятельством, – во страна, бля, где музыканту, чтоб не сдохнуть, приходится майонезом торговать.
Я абсолютно согласен, что это – говно, но у меня нет времени обсасывать этот вопрос. Мне нужно бежать. Наспех прощаюсь, хватаю куртку и бегу к указанному Апрелем месту. Господи, сделай так, чтобы он ничего не перепутал!
Нет, всё в порядке! Вот он, лоток! Ящики с майонезными банками. И
Старый собственной персоной. Слава Богу! Вот он важно расхаживает возле прилавка, иногда поднося ко рту озябшие руки, чтобы согреть их дыханием. Возле него весело щебечет незнакомая мне барышня.
– Старый, привет! – я не в силах скрыть радость от того, что я, всё-таки, нашёл пропажу.
– Здорово! – он суёт мне задубевшую ладонь. – Как жизнь?
– Старый, я ищу тебя две недели!
Старый озадачен. Старый даже не скрывает этого. Старый хочет знать, зачем он мне понадобился.
– Понимаешь, "Клана Тишины" больше нет, – при этих моих словах
Старый делает большие глаза и всей своей мимикой демонстрирует изумление.
– И что? – осторожно интересуется он.
– Я хочу выступить на отборочном "Руты". Хотел подписать тебя на гитару.
– А кого ты ещё подписал? – Старый обязан выполнить все
"формальности".
– Басист "Клана" Батькович, на барабанах – Полтинник, на гитаре – ты.
– Понимаешь, – мнётся Старый, – мы с "Пятихатками" тоже планируем на "Руте" показаться. Если тебя это не наламывает…
– Старый, меня это абсолютно не наламывает! Вон Полтинник вообще с тремя командами лабает – с вами, со мной и с "Электрическим
Адольфом".
– Тогда нет проблем. Где рыпаем?
– На бывшей клановской точке. Помнишь, где это?
– Общага Лесотеха?
– Точно. Когда ты можешь начать?
– Да хоть завтра!
Барышня, внимательно слушающая наш разговор, дёргает Старого за рукав:
– Послезавтра у Полтинника свадьба. Так что, раньше следующей недели не надейтесь.
– А, кстати, познакомься, – спохватился мой собеседник, – это моя жена Галя.
– Очень приятно, – я улыбаюсь ей и перевожу взгляд на Старого, – как тогда договоримся?
– Перезвони Полтиннику, и согласуй всё с ним. Потом подойдёшь сюда и скажешь мне, как вы договорились. Лады?
– Лады!
– Ну, тогда бывай! Рад был тебя увидеть! Слушай, а что вы в
"Клане Тишины" не поделили? Чего разбежались-то?
– У нас разные взгляды на музыку.
– Так ведь вы лабали вместе уже три года!
– Понимаешь, это проявляется тогда, когда на повестке дня становится вопрос о коммерции. Правда, они, почему-то, стыдливо скрывают эту сторону вопроса.
Старый пожал плечами. Что толку что-нибудь говорить? Всегда музыканты срались из-за денег, и всегда они будут из-за них сраться.
Здесь ничего не изменишь. Что такое музыкант? Проститутка, продающая свой талант, своё умение, свои идеи. Приходится выбирать, чего ты хочешь – творчества или стабильного заработка. Нет ничего зазорного в изготовлении коммерческой музыки. Весь вопрос в том, чтобы качественно сделать материал, а стилевые особенности – вопрос вкуса.
Старый подходил к этому с точки зрения профессионала, а я – с позиции любителя. Я ещё не перегорел романтикой творчества и надеялся удивить толпу. А толпа не любит, чтобы её удивляли. Толпа не жаждет ломки традиций. Толпа жаждет хлеба и зрелищ. Для неё главное – чтобы хлеб был дёшев и съедобен, а зрелища – доступны её пониманию. Иначе, она будет не в состоянии "сожрать" их. Есть, конечно, другой путь – обмануть толпу. Войти в моду. Убедить её, что всё, что сожрали Вася, Жора, Коля и Маня, должны употребить и остальные. Кто не с нами – тот лох! Иначе не бывает.
– Знаешь, – Старый не смотрел мне в глаза, – может быть ты и правильный музыкант, но ты кретин. Проблема в том, что они повзрослели раньше тебя. А ты поумнеешь тогда, когда всерьёз начнёшь зарабатывать на хлеб. Не обижайся, я просто сказал, что думал…
Вечером я позвонил Паше. После взаимных приветствий я сообщил ему, что намерен начать репетиции на нашей совместной точке, и звоню, чтобы согласовать графики команд. Паша, естественно, в восторг не пришёл, но продиктовал мне своё расписание.
– Ты только спроси у Палыча разрешения играть на его барабанах, – прощаясь, сказал мне он.
– Не беспокойся, с этой стороны проблем не будет.
Я набрал телефон Палыча.
– Здорово, брат! Как жизнь?
– Да ничего, нормально, вживаюсь в семейный быт, – он женился за неделю до моего "прыжка в ванную".
– И как? Нравится?
– Всяко бывает, – уклончиво ответил брат.
– Слушай, тут такое дело… Я начинаю репетиции у нас на точке, и хотел попросить у тебя разрешения, чтобы Полтинник поиграл на твоих барабанах.
В трубке зашуршало неловкое молчание, потом он неуверенно произнёс:
– Может быть, ты сможешь по-другому решить этот вопрос?
– Брат, если бы я мог по-другому решить этот вопрос, я бы не обращался к тебе.
– Извини, но я ничем помочь не могу. Найди какой-нибудь другой вариант.
Мне показалось, что я ослышался. Это не лезло ни в какие ворота и не умещалось в моём сознании.
– Брат, ты понимаешь, что этим ходом ты меня здорово подставляешь? Ты перечёркиваешь мне выступление на фестивале!
Понимаешь?
– Прости меня, но я не могу разрешить пользоваться моими барабанами, – ему было стыдно, неловко, но он держался из последних сил.
– Это твоё последнее слово?
– Да, – твёрдо произнёс Палыч.
– Хорошо, – я сдерживался изо-всех сил, – я это запомню навсегда.
До сегодняшнего дня ты был моим братом, но теперь я не хочу иметь с тобой ничего общего. Понял?
– Не сердись брат, я не могу поступить по-другому.
– Тамбовский бомж тебе брат! – заорал я, и, перейдя на сдавленный шёпот, зашипел в трубку:
– Пусть когда-нибудь и тебя кинут в такой же безвыходной ситуации самые близкие друзья. И тогда ты вспомнишь меня! – я швырнул трубку.
