жалобно прошу медсестру. Не хочу, чтобы Тимур видел меня в таком виде. Хорошо хоть синяков на лице нет и повязку доктор сказал не нужно накладывать. За неимением зеркала, я придирчиво изучаю свой внешний вид в камеру телефона Марата. Височная область слегка припухла, но это легко скрыть волосами. Лицо, конечно, слишком бледное, но не думаю, что Тимур придаст этому большое значение. Губы, искусанные в кровь тоже вряд ли его напугают, причем я даже до конца не уверена то ли сама довела их до такого состояния пока пыталась выбраться из горящего здания, то ли Скалаев потом постарался. Не то чтобы у меня отбило память, но все что произошло после было настолько интенсивно и пронзительно, что наверное, мой мозг меня жалеет и поставляет информацию лишь обрывками. Когда я очнулась утром, я конечно помнила, что произошло, но сама картинка была словно покрыта густой дымкой тумана. Сейчас же с каждым часом изображения в моей голове становятся все более реалистичными, но самое главное даже не это… Я в мельчайших подробностях вспоминаю не только то, что мы делали, но и абсолютно все, что я чувствовала в этот момент.
И от этих мыслей мне становится по-настоящему страшно. Я согласна чувствовать влечение к нему, именно на него я и списала наш поцелуй пару дней назад. Марат был моим первым мужчиной, моей первой любовью… Да и даже без этих параметров, он красивый, умный… поэтому ничего удивительного в том, чтобы испытывать влечение к нему. Я взрослая здоровая женщина, в конце концов. Но чувствовать что-то большее… Нет, нет и еще раз нет. Это недопустимо.
К тому моменту, как дверь моей палаты открывается, мне практически удается убедить себя в том, что все вчерашние эмоции вызваны стрессом. А еще, возможно, мою реакцию можно объяснить каким-то животным инстинктом. Я вижу заботу Марата, его чрезмерное беспокойство обо мне, поэтому и реагирую соотвественно. Это еще у первобытных людей было, женщина всегда выбирала того, кто сможет о ней позаботиться. Так ведь? Вот только я прекрасно сама могу о себе позаботиться и если у тараканов в его голове произошел очередной переворот со сменой власти, то это исключительно его проблемы. Я же не обязана вслед за ним менять гнев на милость. Да и вряд ли бы у меня получилось. Даже сейчас, когда кожа все еще ноет от его горячих прикосновений, перед глазами настойчиво стоит картинка его насмешливого оскала, когда он признался мне, что все это время был в курсе о нашем сыне. Поэтому несмотря на то, что прошлая ночь была жаркой во всех смыслах этого слова, даже она не может до конца растопить лед в моем сердце.
— Мамочка, — звонким эхом разносится по белоснежным стенам палаты. — Привет.
Тимур бросается ко мне со всех ног и обнимает, не обращая внимания на трубки, торчащие из моих рук.
На пару минут мы оба застываем в этом моменте. Я просто обнимаю его, вдыхаю его запах, эгоистично напитываюсь им.
Отстранившись, он начинает тараторить, видимо, решив выдать мне события с нашего последнего разговора в кратчайшие сроки. Слова вылетают из него со скоростью пулеметной очереди и я непроизвольно улыбаюсь. В этот момент я, наконец, перевожу взгляд на темную фигуру в дверном проеме и теряюсь.
Речь сына продолжает поступать в мой мозг, реши он вдруг устроить проверку и потребовать с серьезной интонаций строго учителя “ну-ка, повтори, что я сейчас сказал”, я бы с легкостью выполнила задание. Но в то же время все мое внимание приковано к Марату. Он смотрит на нас завороженно, настолько сосредоточенно, будто боится пропустить жизненно-важную информацию. И взгляд у него такой открытый и обожающий, что я теряюсь. Моя ледяная броня снова начинает шипеть, будто теплые лучи от улыбки Марата пытаются компенсировать холод, который появился во мне с его же подачи.
Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но я трусливо перевожу взгляд на сына и активно включаюсь в разговор. Не хочу знать что там Скалаев собирается выдать на этот раз. Потребует благодарностей за то что привез моего сына, на которого ему наплевать? Пусть заодно и оплату за охрану потребует, что уж там… Хотя, сберечь мою жизнь в его интересах, если тот, кто так настойчиво пытается со мной расправиться, дойдет до цели, то прогуляться до ЗАГСа у нас не получится, а значит брачный договор так и не вступит в силу.
Если бы не требовательное урчание в животе Тимура, я бы эгоистично не отпустила его от себя до вечера. Слушала бы его милый треп, играла бы в “угадай слово” и продолжала делать вид, что в палате мы только вдвоём. Но когда его живот второй раз дает понять, что хозяин не прочь перекусить, я спрашиваю:
— Голодный? В холле, наверняка, есть автомат с вкусняшками.
— Вкусняшки? — таращит глаза сын. — На обед?
— В виде исключения, — широко улыбаюсь. Я успела поесть до их приезда, и думаю, можно было бы попросить персонал принести еще одну порцию для него, но на обед был грибной суп, а Тимур не признает грибы ни в каком виде, так что придется мне на денек побыть неидеальной матерью, скармливающей сыну шоколадные батончики на обед.
— Алиса Михайловна, капельница, — в палату входит медсестра с новым набором для пыток. Насколько я знаю, большую часть ночи я провела под капельницей, утром мне опять вливали что-то и вот, спустя пару часов медсестра несет новую баночку. У меня там в крови что-то кроме лекарств останется? Такое впечатление, что они готовят меня к полету в космос. Но с другой стороны, не могу не отметить, что чувствую себя отлично. Что-то мне подсказывает, что без такого обилия лекарств, я бы еще долго не могла встать с постели.
— Сколько по времени это займет? — подает голос Марат.
— Сорок минут, — отвечает медсестра, оттесняя Тимура от моей кровати. — Малыш, не хочешь пока прогуляться? У нас внизу отличный парк, соберешь маме букет?
— Там через дорогу кафе есть, мы пока сходим пообедаем, ты не против?
Так как я все еще избегаю смотреть на Марата, я не знаю кому именно он адресует этот вопрос, но исходя из того, что Тимур не спешит отвечать, понимаю, что Скалаев спрашивает у меня. Не против ли? Против. Еще как. Не хочу, чтобы сын провел в его компании ни минутой больше. Не хочу
