Отметив про себя, что когда-нибудь нужно будет выяснить, что значит эта фраза, Люк поцеловал Гонорию в щеку и протянул руку Девилу.
— Увидимся в Лондоне в сентябре.
Люк сел в карету, а Девил захлопнул дверцу.
— До свидания, — произнесла Гонория.
— Счастливого пути, — вторил ей Девил.
Кучер взмахнул кнутом, карета дернулась и покатила. Медленно набирая скорость, она ехала по подъездной аллее. Гонория и Девил стояли рядом и смотрели им вслед, пока экипаж не скрылся в дубовой аллее.
Гонория грустно вздохнула:
— Ну что же, вот они и уехали.
Девил молчал, устремив взгляд на дальнюю аллею, потом посмотрел на герцогиню. На свою жену. Заглянул в ее дымчатые серые глаза, ясные, внимательные глаза, которые полонили его огрубелое сердце.
— Я когда-нибудь говорил тебе, что я тебя люблю?
Гонория широко распахнула глаза:
— Нет.
Он почувствовал, как лицо у него напряглось.
— Ну так вот, это так.
Она внимательно посмотрела на него и улыбнулась:
— Я знаю. Я всегда это знала. — Просунув руку ему под локоть, она направилась к розовому саду, подступавшему к дому с одной стороны. — Или ты думаешь, я не догадывалась?
Он охотно пошел вместе с ней туда, куда она вела его.
— Я надеялся, что тебе это хорошо известно!
— Так с чего бы это столь неожиданное признание?
Объяснить это было трудно. Они вошли в утопающий в розах сад, прошли к скамье на противоположном его конце. Гонория ничего не говорила и не торопила его. Они сели и одновременно оглянулись на дом — их дом, — окутанный славой прошлого, заполненный смехом и криками их детей.
— Это что-то вроде обряда посвящения в рыцари, — проговорил Девил наконец. — Но совершенно особый. По крайней мере для меня — и кое-кого еще.
— Для Люка?
Девил кивнул.
— Нам легче прожить реальность, чем объявить о ней, легче признавать ее сердцем, чем выражать словами. Совершать, не называя.
Не сводя глаз с дома, Гонория следила за его мыслью.
— Но… почему? О, я могу понять это вначале, но со временем, согласись, поступки говорят сами за себя, и слова становятся лишними…
— Нет, — не согласился Девил. — Именно эти слова никогда не бывают лишними. Или легкими. Они никогда не утрачивают своей силы.
Глаза ее затуманились, она снова улыбнулась:
— А, понятно. Сила. Значит, для тебя выразить факт словами…
— Произнести их вслух.
— Произнеся их, сообщить правду, это как будто… — Она махнула рукой, зная, что все равно не сможет выразить то, что поняла.
Но Девил это сделал.
— Это как будто дать клятву вассальной верности — не только поступками, признающими власть суверена, но предложить свой меч и принять и признать, что другой обладает над тобой властью. Люди вроде меня или Люка никогда не дают этой последней, связующей клятвы, пока нас к этому не принудят. Пойти на это добровольно — против всех наших чувств, против всех правил.
— Ты хочешь сказать, что ты и Люк гораздо более… примитивны, чем остальные?
Девил хмыкнул:
— Вероятно. Точнее будет сказать, что наши инстинкты менее гибки. Каждый из нас — глава семьи. Оба мы воспитаны так, чтобы защищать все, что наше, и нас с ним воспитали в знании, что люди зависят от того, что сделаем мы.
Подумав, она согласилась с ним. Потом повернулась в его руках, и он обнял ее. Притянув к себе его голову, она прошептала:
— Значит ли это… что я властвую над тобой?
Его губы — они были совсем рядом с ее губами — проказливо скривились.
— Есть одно смягчающее обстоятельство — любовь может командовать мной, но лишь потому, что она также командует и тобой.
Гонория прижалась к нему телом и губами и предоставила ему понимать все так, как он хочет, — ей было все равно, пока эта сила властвует, пока любовь между ними есть.
Суть настоящего, отклик их прошлого и никогда не иссякающее обещание вечного.
Карета Калвертонов подъехала к главным воротам усадьбы, свернула налево на дорогу, которая заканчивалась у Хантингдона. Отсюда их путь лежал к северо-западу, через Трапстон и Корби, по наезженной дороге. Лиддингтон лежал к северу от Корби; Калвертон-Чейз находился на западе от маленького городка.
Амелия ездила по этой дороге много раз, посещая Калвертон-Чейз. Она думала о том, что в некотором смысле охватившие ее ожидания связаны с тем, что всего лишь несколько часов назад это хорошо известное ей место стало ее домом.
Остальная, главная часть этих ожиданий была связана с владельцем Калвертон-Чейза. Люк сидел рядом с ней, и всякий, взглянув на него, решил бы, что он спокоен. Но она-то знала. Она чувствовала его напряжение, тонкую сеть, в которой он пытался удержать какую-то незримую силу.
Она расслышала не все слова Девила. А то, что слышала, не поняла. Этот разговор отвлек Люка, унес его мысли куда-то далеко…
Дернув его за рукав, она спросила:
— Девил что-то заподозрил?
Люк повернулся к ней; лицо его ничего не выражало.
— Заподозрил?
— Что наш брак… что главной причиной его были деньги.
Он несколько секунд смотрел на нее, потом покачал головой:
— Нет. — В карете было полутемно, и она не могла видеть выражение его глаз. — Об этом он и не знает.
— Тогда о чем же он говорил?
Люк заколебался, но все же ответил:
— Обычное бряцание саблями, которое так любо твоим кузенам. Ничего серьезного.
Он замолчал, думая о том, осмелится ли коснуться ее, и тут же ладонью приподнял ее подбородок. И напомнил себе, что теперь она принадлежит ему.
И обнял ее за шею и привлек к себе. И поцеловал.
Ему удалось обуздать себя настолько, что поцелуй получился легким. Он коснулся губами ее лба.
— Ты не устала — не утомилась от улыбок, смеха, не измучилась, изображая из себя счастливую новобрачную? Ты должна была бы устать.
Она смотрела на него улыбаясь. И, не успев подумать, он пробормотал:
— Спасибо.
Улыбка наполнила ее глаза светом простой радости и восторга, в которых ему захотелось утонуть.
— Кажется, все прошло очень хорошо. — Она положила ладонь ему на грудь. — Именно так, как мне хотелось, — без всякой суеты и нарочитости, все было просто.
Ему-то казалось, что ничего простого там не было. Он через силу улыбнулся:
— Я рад, если ты тоже рада. — Он посмотрел на зеленые поля, мимо которых они проезжали. — Нам ехать еще четыре часа. Прибудем на место около семи.
Глаза их встретились, он наклонился и коснулся губами ее век.
— Отдохни. — И прошептал: — Вся прислуга будет ждать нас, когда мы приедем, и обед тоже будет нас ждать.
Он напомнил об этом скорее самому себе, чем ей, но она кивнула и, послушно закрыв глаза, положила голову ему на грудь. Это простое согласие с его словами как-то ублажило его более примитивную часть — ту часть, с ко торой он тем ближе знакомился, чем больше времени прово дил с Амелией.
