Он думал о том, что ей следует отдохнуть перед брачной ночью.
Она и правда очень устала, как он и предположил, и сразу погрузилась в сон.
А он смотрел в окно, предавшись тоске, которую сам до конца не мог понять.
Чувствам таким сильным, что они могли властвовать над ним.
Амелию разбудило прикосновение губ Люка. Она открыла глаза и огляделась.
— Мы только что въехали в ворота, — сообщил он.
Это означало, что у нее есть минут десять на то, чтобы привести себя в порядок. Неохотно покинув тепло его объятий, она выпрямилась, потянулась, поправила лиф платья и расправила юбку.
Лиф у нее был аккуратно застегнут; Люк не сделал ни одного вольного движения с тех пор, как они обвенчались.
— Мы почти приехали.
По его голосу никак нельзя было понять, о чем он думает и что чувствует, если он вообще о чем-то думал или что-нибудь чувствовал. Но его предупреждение заставило ее пересесть и выглянуть в окно, чтобы увидеть то, что ей хотелось увидеть.
Ей хотелось насладиться зрелищем своего нового дома, просторного здания из камня, слегка позолоченного закатными лучами, спрятавшегося внизу под косогором. Сначала дом был видим из окна кареты, пока дорога шла по противоположному склону неглубокой долины — специально, чтобы дать гостям возможность оценить спокойную красоту Калвертон-Чейза, прочного, изящного дома, расположенного среди чудесного красивого ландшафта.
Поля вокруг дома были еще зелены, их мерцающий цвет медленно таял в тени, по мере того как солнце садилось и меркнул свет. Дом сверкал в сумерках, как драгоценный камень светится изнутри, обещая тепло страннику и тем более тому, кто возвращается под его сень.
Длинный и большой, в два этажа, с мансардными окнами под крышей; фасад классический, с двумя колоннами, поддерживающими главный портик. Но при этом фасад не прямой, а слегка вогнутый — длинные восточный и западный флигели дугами выдвинуты вперед, к аллее.
Дом простоял не одно столетие; центральная часть строилась и перестраивалась много раз, прежде чем к ней были пристроены эти флигели.
За восточным флигелем простиралась темная зелень деревьев — старое поместье, теперь утопающее в лесу. К западу лежали поля домашней фермы, среди кустарника виднелись крыши конюшен и амбаров. Невидимые сейчас, за домом располагались симметричные лужайки и регулярный парк. Глядя из окна кареты, Амелия думала о них — думала о тех часах, которые провела там в прошлом, но быстро обратилась к будущему — она думала о своих мечтах, воплощенных в доме, находившемся перед ней; вот где она осуществит свои мечты.
Люк тоже смотрел из-за ее плеча, смотрел на дом — свой дом. Приглядевшись, он убедился, что черепица на западном крыле починена, а стена, поврежденная упавшим деревом почти десять лет назад, аккуратно залатана. Это зрелище неожиданно растрогало его; все теперь выглядело так, как было, когда он увидел это впервые, еще когда был жив дед.
Непорядок времен отца был уже отчасти исправлен по его приказу, который он выслал в тот же день, как только узнал о своем богатстве, — в день, последовавший за рассветом, когда он дал согласие жениться на Амелии. Он взял ее в жены и теперь посмотрит, какое будущее они смогут построить.
Вместе. Здесь.
Он перевел взгляд на нее; чувство собственности, охватившее его, сбивало с толку. Когда дорога снова повернула и стала спускаться в долину среди деревьев, Амелия вздохнула, по-прежнему глядя в окно, лицо у нее было взволнованное и нетерпеливое.
Карета прогромыхала по каменному мосту, пересекла отрог холма и двинулась по длинной извилистой дороге, ведущей к дому.
Через пять минут они остановились перед подъездом особняка.
Предсказания Люка оправдались — не только домашняя прислуга, но и те, кто работал в саду, на конюшнях, на псарне, выстроились у крыльца, чтобы приветствовать молодых. Грум открыл дверцу кареты и опустил подножку; Люк сошел вниз, и собравшиеся приветствовали его криками.
Он им улыбнулся. Потом помог выйти из кареты Амелии. Когда она встала рядом с ним, держа его за руку, крики стали еще громче. Высоко взлетели шапки — все радостно улыбались. Люк заметил тучи, собирающиеся на горизонте, закрывающие летние сумерки, и повел Амелию к дому. Коттслоу и миссис Хиггс выехали из Сомерсхэм-Плейса сразу же после окончания брачной церемонии, чтобы убедиться, что все сделано как полагается, и встретить новобрачных в их новой жизни.
Люк улыбнулся, когда миссис Хиггс с некоторым трудом поднялась из глубокого реверанса; он передал ей Амелию. Сам же вместе с Коттслоу пошел следом, пока миссис Хиггс представляла Амелии всю домашнюю прислугу, после чего Коттслоу взял бразды правления в свои руки и представил новой хозяйке всех тех, кто работал вне дома.
Долгий ряд встречающих кончался на верхней ступеньке крыльца, где какой-то юнец старался удержать пару восторженно рвущихся с поводка породистых гончих. Когда Люк подошел, собаки завиляли хвостами и жалобно заскулили.
Амелия рассмеялась и остановилась, глядя, как Люк гладит собак, а они радостно лижут ему руки. Когда собаки успокоились, она дала им обнюхать свои руки. Она помнила обеих. Пэтси — Патриция из Оукема — была матерью целой собачьей своры и всей душой предана Люку; Морри — Моррис из Лиддингтона — был ее старшим сыном и чемпионом этой породы.
Пэтси приветственно фыркнула и потерлась головой о руку Амелии. Чтобы не отстать от матери, Морри фыркнул погромче и принялся подпрыгивать. Люк дал команду, и Морри притих, зато начал вилять хвостом и задом так неистово, что чуть не сбил с ног юношу.
— На псарню, — приказал Люк голосом, не допускающим возражений. Обе собаки грустно вздохнули и подчинились; юноша с облегчением их увел.
Люк протянул руку.
Амелия вложила в нее свои пальцы, и он с торжествен ным видом повернул ее лицом к собравшимся.
— Это ваша хозяйка — Амелия Эшфорд, виконтесса Калвертон!
Раздался оглушительный рев; Амелия вспыхнула, улыбнулась, помахала рукой, потом повернулась и позволила Люку себя увести и, переступив через порог, вошла в свой новый дом.
Прислуга тут же пошла за ними. Они стояли в просторном холле и слушали доклад миссис Хиггс.
— Я отложила обед до половины девятого, милорд, миледи, поскольку не знала, когда вы прибудете. Я правильно сделала?
Люк кивнул. Он посмотрел на Амелию и поднес к губам ее руку.
— Хиггс проводит тебя наверх. — Он помолчал и добавил: — Я буду в библиотеке — приходи ко мне, когда будешь готова.
Она с улыбкой склонила голову, и он отпустил ее.
Он стоял в холле и смотрел, как она поднимается по лестнице, увлеченно о чем-то беседуя с экономкой. Когда она исчезла из виду, он отправился в библиотеку.
