– Когда ты едешь? – поинтересовалась я. Мне и в голову не могло прийти, что она зовет меня с собой всерьез. Я решила, что это своего рода знак вежливости между близкими подругами. В самом деле, зачем ей тащить с собой такую обузу?
– Как только ты уберешь с рожи это трогательное выражение и изволишь побросать свои тряпки в мою машину! – засмеялась Динка.
Я встряхнулась и осмотрела ее более внимательно. Было похоже, что она говорит серьезно.
– Зачем я тебе там сдалась?
– А что, простое дружеское участие исключается?
– Абсолютно. Я живу дома, в тепле и относительной сытости. Я не пропаду, если ты оставишь меня на попечение мамочки. Значит, тебе от меня что-то надо, – выдала я ей результаты небольшого, самого поверхностного анализа.
Динка раздосадованно отбросила в сторону какую-то палку, которую держала в руке.
– Знаешь, чего я никак не могу понять? – перевела она разговор в другое русло.
– Чего? – встрепенулась я. Когда Динка выдавала результат своей напряженной умственной деятельности, он, как правило, оказывался потрясающим.
– Почему мне нельзя было оставить хоть работу? Я прекрасный специалист, и очевидно, что без работы никак не смогу рассчитаться с долгами. Почему на это наплевали?
– Потому что в тот момент всем потребовался крайний.
– И они решили, что это буду я, – кивнула Динка. – А я тут прикинула и не очень горю желанием ею быть.
– А что ты можешь сделать? – удивилась я.
– Ну, кое-что можно. Правда, трудно состыковать все это с совестью, но… я работаю над этим уже всю зиму, и, кажется, уже начало получаться, – расплылась в широкой, искренне, открытой улыбке Динуля.
– А я?
– А ты, ты должна мне помочь, – требовательно сказала она.
– Это уголовно наказуемо? Мы будем грабить твою сберкассу? – предположила я, заставив Динку расхохотаться.
– Это наказуемо, но моя сберкасса тут ни при чем. И я тебя уверяю, что если мы сделаем все, как я решила, то нам ничего не будет. Кроме пользы и благополучия.
– О господи, – прикрыла я рот рукой. – Что ты задумала?
– Можно, я тебе сейчас ничего не буду рассказывать? Можно, ты просто поедешь со мной? – прикусила губу Дина.
– Интересно, зачем? – заинтересовалась я.
– Чтобы, когда ты все узнаешь, ты уже сидела бы у меня в машине. И когда ты начнешь орать «ты сошла с ума» и «это безумие, я в этом не участвую», было бы уже поздно, – исчерпывающе пояснила свои мотивы Дина.
Я усмехнулась и сказала:
– Ну, тогда я пошла собираться. Но когда меня будут вести в тюрьму, помни, что ты обязана позаботиться о Константине.
– Постой, – посерьезнев, оборвала меня Динка. – Ты уверена, что действительно хочешь мне помочь? Может, тебе стоит остаться?
– И покрыться плесенью? – замахала я руками. – Нет, я решительно еду с тобой. И мне наплевать, что ты там задумала. В конце концов, ты тянула меня все это время. Без тебя я пропала бы. Так что можешь считать это простой благодарностью.
– Какие слова! – подняла палец вверх Динка. – Просто хочется грязно материться. Короче, меньше слов. Ты едешь?
– Конечно, – кивнула я и помчалась собираться.
Мама кругами ходила вокруг меня, умоляя еще раз подумать и не связываться с Динкой Дудиковой, от которой у меня «всегда одни неприятности». Но я только ласково обрывала ее, объясняя, что одни неприятности у меня исключительно по собственной дури. В тот момент, что бы и кто ни объяснял мне, что лучше остаться, не соваться, не лезть, я не послушала бы. Даже если бы это был господин президент. Хотя какое до меня дело президенту. Мой внутренний голос твердил, что здесь, в Петушках, для меня ничего не осталось. Что моя временная передышка окончена и что если я здесь застряну, то потом уже не выберусь никогда. Подобное чувство было у меня, когда я переступила порог той беспросветной квартиры в Бирюлево. Еще минута в таком месте – и спасения не будет. Конечно, можно сказать, что из моего порыва откровенности не вышло ничего хорошего, но это спорный вопрос. В конце концов, я всего-навсего потеряла мужа. Как правильно сказала продавщица из магазина на Верхних Полях, «это как у всех». Кто в наше время не терял мужа? Зато я не потеряла себя. Не потеряла способности совершать необдуманные поступки. Я уверена, я твердо верю, что порыв души имеет решающее значение в любом случае. Поэтому я поцеловала маму, подхватила на руки моего толстого, поздоровевшего и порозовевшего на деревенском воздухе малыша и побежала к Динкиной машине. Она уже сидела там, подкрашивая губы.
– Признайся, как давно ты все задумала?
– Еще в январе. Когда были эти жуткие метели, из-за которых никто не мог выйти из дому.
– Ага, – кивнула я. – Значит, больше трех месяцев назад. Можно узнать, куда мы едем?
– Мы будем жить в Очаково.
– Где? – поразилась я.
– В Очаково. Там низкие цены, и недалеко от моей бывшей работы.
– Значит, я правильно поняла. Мы будем работать над твоим главврачом? – улыбнулась я.
– Я надеюсь, ты не считаешь меня аморальной, – поинтересовалась Динка, на секунду оторвав взгляд от дороги. – Впрочем, мне наплевать, кем ты меня считаешь. Да, я займусь Петром Исмаиловичем. Для начала.
– Но почему?
– Потому что было ужасно несправедливым оставить меня без работы. Это была единственная возможность честно отдать ему деньги. Которые он давал мне, между прочим, под бешеные проценты, – пояснила Динка.
Я понимала, что вряд ли она собирается погрозить своему бывшему руководству пальчиком. Динка наверняка придумала что-то позаковыристей. Но мне было все равно. Мне было так здорово ехать с ней рядом, болтать обо всяких глупостях, мечтать, чувствовать, что мы способны на все. Это, пожалуй, было самым потрясающим.
– Мы страшны, мы опасны. Мы умеем пить стопками водку и коньяк. Нам плевать на мужиков. Мы способны на все. – Мы смеялись и делали страшные рожи.
– А ты хорошо знаешь, что делать? – Я спросила просто так, на всякий случай. Но Динка прикусила губу и ответила:
– Вообще-то я уже некоторое время готовлю это дельце. Вечером я расскажу тебе все в подробностях, а пока… просто доверься мне, ладно?
– Без проблем. – Я откинулась на спинку сиденья и посмотрела на спящего Костика. Довериться Динке? Почему бы и нет. Если вот уже десять месяцев я почти физически ощущаю, что счастлива и что я, с позволения сказать, в потоке (если вы поняли, о чем я). Можно расслабиться и дать потоку нести меня вперед. У меня есть сын, я возвращаюсь в Москву, на душе у меня тишь и благодать. Ни к чему, совершенно ни к чему пытаться понять, что будет дальше.
Через пару часов мы уже входили в маленькую однокомнатную квартиру в приятном зеленом месте района Очаково. Весна покрыла россыпью изумрудов каждое дерево, каждый куст во дворе. Молодая майская зелень – квинтэссенция этого цвета, самый зеленый из всех зеленых оттенков зеленого. Удивительно, что, только вернувшись в Москву (если только можно так назвать наше заселение в Очаково), я вдруг заметила, что эта по праву самая трудная зима в моей жизни окончена, да и весна уже отгуляла и растопила все снега. Все течет, все меняется. Только Дудикова остается такой же, как и всегда. Вечером, когда она рассказала мне свой план, я была потрясена. И хотя все это было действительно совершенно аморальным, это было так изящно, так лихо задумано и должно было дать такие потрясающие результаты, что я захлопала в ладоши.
