Впрочем, чувство стыда ей чуждо. Минна положила ладонь на свое тело, ощутила его жар и влажность, вызванную их соитием. Она сделала это вызывающе, задрав подбородок, он смотрел, как она это делает. Это было ужасно. Минна не чувствовала бы себя более обнаженной, даже если бы он снимал с нее кожу, слой за слоем, как итальянцы очищают за завтраком фрукты, аккуратно, с помощью ножа и вилки.
Фин протянул руку, и его пальцы легли поверх ее руки, теплые и твердые, от чего она испытала шок. Он подвигал ее рукой, пока ее средний палец не коснулся самой интимной части ее тела. Ее тихий стон привлек его внимание.
— Да, — сказал он, — а теперь толкай.
Он шокировал ее. Было пикантное удовольствие в том, чтобы ошеломить женщину, твердо решившую оставаться неподвижной, а потом он будет наслаждаться выражением ее лица, пылающими щеками и сладким взглядом на ее язык между приоткрытыми губами. Но сейчас все его чувства сосредоточены на другом, он не может позволить себе созерцание неважных побед. А важно вот что: неосознанное обещание ее тела, ее упрямый отказ получить удовольствие и его растущая уверенность в том, что еще одна часть ее маски висит на волоске, готовая упасть, стоит ему подтолкнуть ее.
Он взял ее руку за запястье и направил ее пальцы. Ощущение ее жара и влажности подняло бурю в его груди. Он подавил вздох, вместо этого сосредоточившись на ее приглушенном дыхании. Она пытается скрыть свои собственные звуки. Он направил ее пальцы по клитору, почувствовав удовлетворение, когда ее бедра слабо вздрогнули.
Но вдруг она побледнела и прикусила нижнюю губу. Она по привычке старалась выиграть битву, которую он не позволит ей выиграть. Она смотрела ему в глаза, принимая решение. Он стиснул зубы, выдохнул и нежно убрал ее руку, прижав к матрасу рядом с ее бедром.
Плечи у нее опустились. Может, от облегчения, но ее поза выражала разочарование. Он не стал льстить себе этой мыслью. Она женщина страстная, и ее тело, возбужденное, все еще трепетало от возбуждения. Себе она может говорить, что потребность чисто физическая, не имеющая внутренней связи с ним. Может, это даже правда. Но ненадолго. Удовлетворить ее потребность — он намерен сделать для этого все.
— Значит, мы закончили, — прошептала она.
— Почти, — ласково произнес он и взял ее за плечи, его большой палец легко нажал на ключицу, а остальные пальцы твердо нажимали на спину. Он опустил ее — она уже не сопротивлялась — на подушки. Минна посмотрела на него, но поскольку он не шелохнулся, закрыла глаза и вздохнула.
Он был благодарен ей за это. Потому что наслаждаться ею полностью — созерцать розовеющую сливочную кожу, украшенную только розовыми сосками и легким платиновым облаком между ног, — было все равно что стукнуться о стену: у него все снова и снова перехватывало дыхание. Такие перспективы, огромные водопады и яркие восходы и совершенство женщины, нежное и сладостное, требуют смирения от наблюдателя, чувства собственной ничтожности по сравнению с огромным количеством чудес, которые открывает мир.
Но он не смирился. И тут есть разница. Она — чудо, да, но не для всего мира. Она — его чудо, и его намерения рассчитаны точно, также тщательно подсчитаны, как тригонометрическое уравнение. Он наклонился и одним быстрым движением — сейчас он не позволит ей раздумывать — раздвинул ей ноги и прижался языком к ее интимному местечку.
У Минны перехватило дыхание. Он смутно заметил это, но, чувствуя ее вкус на губах, не придал этому особого значения. Он лизнул ее еще и еще, ее бедра дернулись, и она попыталась уклониться, но он удержал ее и заставил лежать спокойно, нацеливаясь на одно место, — это должно заставить ее решиться. Раньше он, не смущаясь, назвал бы это место "киска", и другие, более грубые синонимы пришли бы ему на ум, но сейчас у него для этого места нашлись только ласковые выражения: горшочек меда, нектар, пир, небеса, сердце, рай. Хотя сейчас она и не стала бы насмехаться над ним, произнеси он эти слова, но делать этого он не будет, иначе ему придется прервать свое занятие.
Ее плоть трепетала, но Минна не сопротивлялась ему. Крепко вцепившись в копну его волос, она притягивала его голову к себе. Ему было немного больно, но он не возражал против этого, даже поощрял ее, нежно куснув за внутреннюю сторону ее бедра. Большим пальцем он потрогал ее клитор, затем проник языком туда, куда раньше проникал его член. Минна застонала, выкрикнула его имя, умоляя, тогда он ввел в нее пальцы, заполняя ее, а ее нежные бедра сжали его щеки.
Он продолжал целовать ее, теперь более нежно, от клитора к внутренней поверхности бедра, вверх по животу к пупку, который сжался и задрожал под его языком.
Когда стихли последние судороги наслаждения, он вынул пальцы и, опершись на локоть, лег рядом.
Ее лицо пылало. Минна смотрела на него, уголки ее губ подергивались, пальцы вцепились в простыню, свидетельствуя о крайнем смущении. Он улыбнулся, поднял пальцы, доставившие ей такое удовольствие, и облизнул их.
Она отвела взгляд и судорожно сглотнула.
Он не получит от нее то, что она хочет утаить. Фин наклонился и поцеловал, языком соблазнив ее раздвинуть губы. Когда он отстранился от нее, ее руки вцепились в его плечи.
Минна не хотела, чтобы он прерывал поцелуй. Она пыталась, как ей казалось, вернуть то, чего он ее лишил. Но дрожь внутри говорила — она лжет себе, она не такая сильная, как ей казалось, или он не тот мужчина, за которого она приняла его. Ее тело продолжало трепетать, после того, что он с ней сделал, так просто, без всякого участия с ее стороны, ей было просто любопытно. Боже Всевышний, Генри никогда не делал с ней ничего подобного!
Фин отклонился, наблюдая за ней, слегка запыхавшись. Она встретилась с ним взглядом, ожидая продолжения. Его член упирался в ее пупок, Фин не шевелился.
То ли он великодушен, что ему несвойственно, то ли дьявольски расчетлив.
— Я не мальчик, — сказал Фин. — Умею владеть собой. Не стоит беспокоиться.
— Я и не беспокоюсь, — быстро ответила Минна.
— Нет, беспокоишься. — Он помолчал. — Знаешь, Минна, у меня к тебе интерес не праздный. Тебя это радует?
Она неловко поерзала, не решаясь спросить, что именно он имеет в виду.
— Мне не нужна помощь.
— Хорошо, — медленно проговорил он. — Довольно откровенно. И возможно, по сути. Все это, — он жестом указал на смятые простыни (Боже, какой же распутной она себя почувствовала!), — о многом говорит.
Конечно, для них это ничего не значит. Зачем ему говорить об этом? Она откашлялась, потом заставила себя рассмеяться:
— Конечно, я знаю. Ты считаешь меня более наивной, чем я есть на самом деле.
