— После, государыня. Царям положена «устройства» посложнее.
— Слыхали, бояре? — гордо вздев подбородок, произнесла Правительница России. — По чести и спрос! Премьер-министр продолжал вести «летучку».
— Михаил Иванович, — обратился он к князю Товстоногову, — в течение недели подготовить мне подробнейший доклад о состоянии дел Аптекарского приказа: число богоугодных заведений, аптек, потребности их в лекарствах и лекарях, хотя бы центральных районов России. По поводу окраин разговор будет позже. Напрягите всех дьяков, писцов и подьячих.
Князь молча кивнул.
— Если я зайду в ваш приказ, и увижу сонную подьячью или дьячью рожу — тотчас на кол! Есть сведения, что они только жрут и спят. Хотя нет, ещё и мзду иногда берут.
Князь побледнел. Так и самому на кол угодить недолго. В опасной близости от берегов Турции прошел корабль пришельцев. А Каманин гнул дальше:
— Федор Юрьевич, в течение недели привести в порядок все сказки, доносы и дела в тайной канцелярии. И...
— Понял, — выдохнул князь-кесарь, — колов лично навтыкаю у входа в приказ! Но мои писцы не спят!
— Это хорошо. Вообще я не об этом. Через три дня мы с вами встречаемся для обсуждения некоторых новинок при проведении допросов. Повышается эффективность на семьдесят процентов.
— А верить можно таким показаниям? — скептически хмыкнул князь. — Хорошая дыба...
— Как самому себе, — успокоил Ромодановского Иннокентий.
Князь-кесарь искоса взглянул на Министра Культуры и промолчал. Было что-то дьявольское в выражении глаз Иннокентия, что-то от абсолютного знания... али еще от кого? Попадись ему этот человечек годика полтора назад — жилы вытянул бы на дыбе. Ромодановский заскучал.
Заседание продолжалось. Все в тот же недельно-двухнедельный срок главам приказов-министерств доводилось сообщить о текущих делах и предложениях по улучшению функционирования отрасли.
Бояре потихоньку роптали, а Софья Алексеевна с удовольствием посматривала на молодецкую харю Премьер-министра, с непостижимой скоростью решавшего все вопросы и выслушивавшего предложения. Минуло обеденное время, но чертов верзила и не думал заканчивать заседание. Чувствуя, что голодные министры вот-вот взропщут, правительница мягко перебила Ростислава Алексеевича:
— Господин Первый министр, Ростислав Алексеевич, дорогой, умоляю: давайте прервемся на трапезу — очень хочется кушать.
Премьер глянул на настольные часы, на которых было почти половина третьего, и кивнул головой:
— Пройдемте в трапезный зал. Немного перекусим.
Вздохнувшие с облегчением бояре начали вставать из-за стола и продвигаться на выход. Князь-кесарь подошел к Софье и негромко сказал:
— Не знаю, государыня, где вы раздобыли на наши головы Первого министра, но сдается мне, что толк будет. Хотя многим и не по нутру такая спешка. Даже так называемым передовым.
— А чего вы ждали, дядя! — расхохоталась Софья. — Где вы видели, чтобы сначала просыпалось гузно, а лишь затем — голова?!
— Видел, Государыня, — вздохнул Федор Юрьевич, — это когда, извиняюсь, понос.
— Таки не допустим, чтобы Россию пронесло! — шепотом прошептала она первый тост.
Глава 19. Гея. 1698.
«День саббат» и коммунхоз в Дворцовом приказе
«Запрещается в день саббат слепому ходить с палкой. Запрещается всем иудеям носить любой груз, будь то веер, съемная коронка на зубе или даже бант, не пришитый к хитону. Запрещается писать более одной буквы подряд.
Запрещается убивать насекомое, даже если оно тебя жалит или кусает.
Запрещается растирать любую часть тела, если у тебя ревматизм. Запрещается полоскать больной зуб уксусом, если потом не проглатываешь полоскание, а выплевываешь. Запрещается сыпать в курятник больше зерна, чем могут склевать куры, дабы оставшееся зерно не проросло и не оказалось посеянным в день саббат. Запрещается путникам, задержавшимся в дороге в ночь с пятницы на субботу, идти дальше, даже если темнота застигла их в лесу или в поле, под дождем или ветром, или в местах, где им угрожают разбойники».
Князь Борислав отложил в сторонку «Книгу Раввинов» и задумчиво зевнул. Сей труд оказался у него по случаю сожжения в прошлом году бедного еврейского ребе, путешествовавшего по России с познавательно-торговыми целями. На беднягу-раввина написал донос некий подьячий, прельстившись фальшивой позолотой вот этой книжонки. Подьячего вздернули за другие прегрешения, и «Книга Раввинов» обрела себе нового владельца в лице главы Дворцового приказа.
Занимающийся рассвет очередного «дня саббат» не сулил ничего хорошего ни князю Бориславу Пузатому, ни его дьякам, ни прочей мелкой шушере, околачивающейся подле одного из самых влиятельных лиц Москвы. По распоряжению царицы Софьи «С началом седмицы повелеваем зачать очищение столицы земли русской ото всяческой грязи и подозрительной сволочи всякой. Обязываем главу Дворцового приказу привести город в единый европейский штандарт».
Небольшая бумага. И приложение со «штандартом» на двадцати трехпядных листах. Помощнички царицыны постарались. Спасибочки им!
Князь отвесил сомнительный поклон в сторону царицыного дворца и позвонил в колокольчик. От всей этой чехарды еще толком не родившегося дня у него начали болеть зубы. Поморщившись, он обмахнулся листами с «штандартом», точно веером. Дверь скрипнула и на пороге нарисовался старший дьяк приказа — Елизар Петушков.
— Звать изволили? — Он кашлянул в кулак и потянул с головы шапку. Князь не обратил на его жест внимания.
— Изволил! — сказал он кротко. — К следующей субботе Москва должна быть прибрана, пропесочена и надухарена запахом лаванды. Воров всех повесить, пьяниц отучить от зелья, блудных попов и расстриг выгнать прочь. К полудню выявить всех заразных больных и поместить в лекарни для врачевания. Завтра на главных улицах посадить для лепости каштаны, чтобы к пятнице они выросли и давали тень для отдыху. Под каштанами поставить лавки для отдыху горожан... чегось, Елизар, ты на колени бухнулся. Все грехи прощаю, только исполни желание царицы!
— Пощади, князь, — возопил Петушков, — ой, грехи мои тяжкие, за что посылаешь нам, Господи!
— Вот за их самых и посылает. — Князь Борислав расправил портки под чревом и задумчиво там поскребся. — После заутрени жду вас всех, щучьи дети, у себя. Будем думу думать, как прибраться в нашем свинарнике.
— Город как город, — возразил дьяк, — чего им не нравится? Покойник Алексей Михайлович, царствие ему небесное, шалостей подобных не придумывал. Федор Алексеевич, царствие ему тож, Москву не сильничал. Петр Алексеевич...
— Я пошто тебя позвал! — вскипел князь. — О былом слушать али решать споро?
Дьяк заткнулся и развел руками.
— У тя мысли есть какие по «благоустройству» города? — Пузатый глянул на первый лист «штандарта».
— Помилуй, батюшка, — снова рухнул на колени Елизар, — какие ж мысли у нас, скудоумных. Ты ведь над нами поставлен, ты и укажи, об чем мыслить.
— Тьфу, — сплюнул князь Борислав, — что с тобой разговаривать! На заутреню пора, а после чтобы были у меня все! Чином вплоть до младшего писца!
Субботняя утренняя служба была сильно сокращена. Протодьякон Василий, следуя указаниям свыше, наращивал темп богослужения — певчие едва успевали за ним. Начав в обычном своем адажио, он вскоре перескочил в анданте, а закончил и вовсе в полноправном аллегро. Казанский собор лихорадило, и архимандрит, глядя на такое извращение, поспешил окончить службу. Не успело его «аминь» утихнуть под куполом храма, как бояре повалили наружу — «день саббат» входил в свою начальную фазу.
Поразительное дело, но ни один из них, глядя на московский бардак и грязь, ранее такого воодушевления не испытывал. Окружающего беспорядка скорее всего никто и не замечал — привыкли. Но вернувшаяся из монастыря Софья подставила свои уши под губы новых «шептунов»: графа Волкова, нового Премьер-министра Каманина и недавно вернувшихся из Европы князей Глинского да Барятинского. Один побывал в Венеции, а другой в Голландии, но оба, не сговариваясь, рассказывали царице одно: такого бардака, как в России, — поискать. Волков при этом скалил в сторону зубы, а Каманин печально улыбался. Повздыхав, Софья Алексеевна дала «добро» на субботник и прочие профилактические меры.
Средства на проведение «седмицы чистоты и лепоты» Иннокентий уговорил выделить из фонда начальника экспедиции. Граф Волков внимательно изучил «штандарт», вычеркнул оттуда «раздачу тульских пряников», покряхтел, но деньги дал.
— Хватит народ к халяве приучать, — на полном серьезе посоветовал он царице, — одно дело, когда полковник за свой счет солдатам бочку пива выставляет. Это — поощрение. А когда царица за счет казны прикармливает всяких проходимцев, это — халява.
— Но, батюшка, — возразила Софья Алексеевна, — с незапамятных времен сие пошло. Для поддержания авторитета государи по праздникам выставляли на Красной площади угощение.
