— Остынь, Крог. Через пару минут он нам что-нибудь да скажет. А пока нам нужно посадить эту птичку, не то сама упадет.
Он задвинул боковую дверь на место и уселся на очень большое кресло перед очень большим лобовым стеклом, затем оглянулся и сказал Зику:
— С тобой тут не в игры играют, мальчик. Нож ты выронил, я сам видел. И для тебя же лучше, если ты ничего больше не припрятал. Через несколько минут потолкуем.
Зик стоял на четвереньках, потирая руку и разминая измученные шейные мышцы. Он проворчал:
— Да откуда мне знать, куда они там удрали с этим кораблем. Я только-только на борт поднялся, часа не прошло. Вообще без понятия.
— Без понятия? Серьезно? — хмыкнул верзила. Судя по величине его кресла и тому, что остальные позволяли ему говорить за всех, он-то и был капитаном судна. — Фань, будь так добр, присмотри за ним.
Из тени плавно выступил стройный мужчина, которого Зик заметил лишь сейчас. Косица, выступавшая из-под летного респиратора, и характерный жакет выдавали в нем китайца. Мальчик болезненно сглотнул, мучась разом от угрызений совести и непередаваемого страха.
— Фань?! — пискнул он.
Китаец не кивнул, не моргнул и не дрогнул. Даже когда корабль дернулся и тоскливо завалился носом, начиная путь к земле, человечек остался неподвижен. Его ноги как будто приросли к полу. Такой невозмутимой могла бы быть вода в наклонившейся слегка вазе.
Зик заговорил сам с собой, потому что другие вроде бы не слушали:
— Я всего лишь пытался выбраться из города. Хотел…
— Держитесь крепче, — посоветовал капитан.
Это был не столько приказ, сколько совет — и хороший, поскольку дирижабль начал двигаться по нисходящей спирали.
— Отказали пневмотормоза, — сказал кто-то с деланым бесстрастием.
— Совсем? — уточнил капитан.
— Нет, но…
С мерзким звуком корпус корабля заскрежетал по кирпичной стене какого-то здания. С дребезгом взрывались окна, лишаясь рам: машина утаскивала их за собой.
— Раз так, включай двигатели.
— Правый капризничает.
— Значит, при посадке ввинтимся в землю; ничего страшного. Давай выполняй.
Кабину заполнил рев. Зик поискал, за что бы схватиться, и не нашел. Тогда он распластался по полу, цепляясь руками и ногами за все, что придется. И нечаянно лягнул Фаня, но тот и ухом не повел.
— Падаем, ребята, — спокойно произнес капитан.
Темнокожий мужчина в синей куртке — Крог, надо думать, — воскликнул:
— Два в один день! Проклятие!
— Если бы знал, что ты такой везучий, — откликнулся капитан, — ни за что бы не стал помогать.
Улица приближалась быстро. Стоило дирижаблю выйти на очередной виток спирали, в окне возникала земля — и посадку она сулила на редкость суровую.
— Где форт? — спросил капитан. В его голосе впервые проглянуло волнение, возможно даже граничащее со страхом.
— На шесть часов!
— С какой… Откуда…
— Вон там.
— Вижу, — сообщил капитан внезапно и потянул рычаг у себя над головой. — Надеюсь, там никого нет.
Подал голос мужчина, сидевший в кресле первого помощника:
— Если там кто-то и есть, то нас уже должны были услышать. И если не убрались куда подальше, то сами и виноваты.
Кажется, он хотел добавить еще пару слов, но тут дирижабль начал тормозить по-настоящему, чуть ли не вставая на попа; вскоре в окне перед капитаном и его командой не осталось ничего, кроме неба.
Зик проникся уверенностью, что сейчас его опять вырвет и конца этому не будет, но прогадал со временем: днище корабля соприкоснулось с землей. От удара он едва не отскочил обратно, но завяз в грунте и пропорол борозду, которая протянулась на добрых пятьдесят ярдов от стены форта. И наконец вся объемистая конструкция застыла посреди двора.
Как только мир прекратил ходить ходуном и корабль улегся набок, словно так и было надо, Зик нетвердо поднялся на ноги и сразу же схватился за голову.
В перчатку потекло что-то теплое; он мог не глядя сказать, что это кровь. И текла она из рваной, пульсирующей раны на голове. Наверное, выглядела она ужасно… а может, и не просто выглядела. Может, во время трясучки он расшиб себе череп — о стену, дверь или еще что-нибудь — и теперь умрет. Каково-то будет услышать такие новости его матери? Узнать, что ее сын погиб при катастрофе дирижабля за стенами запретного города, без каких-либо весомых причин там находиться, кроме собственной беспечности.
Он попытался безропотно принять эту мысль, но ощутил лишь прилив жалости к себе и жгучую боль. Ноги отказывались держать его на полу. Он пошатывался, не отнимая руки от кровоточившей раны, а другой искал опору — или выход.
При посадке корабль изрядно завалился на левый борт, и боковую дверь, через которую мальчик попал в кабину, попросту смяло. Все они очутились в западне.
По крайней мере, так он думал, пока не приоткрылся нижний люк и не подарил ему надежду.
18
Улыбка Люси сжалась в тонкую ниточку, за которой явно скрывался вопрос.
— Позвольте спросить вас кое о чем, если не возражаете.
— На здоровье, — сказала Брайар, укутывая распухшую руку в одеяло. От него пахло чистотой, но какой-то старой и пыльной, словно его хранили в шкафу и редко доставали. — Если и мне можно будет потом задать вопрос.
— Да легко. — Люси подождала, пока не утихло шипение пара в трубах, и лишь тогда заговорила, тщательно подбирая слова: — Уж не знаю, рассказывал вам Иеремия или нет, но есть тут у нас один человек. Мы зовем его доктором Миннерихтом, хотя и не могу ручаться, что это настоящее его имя. Именно он сделал для меня мою руку.
— Кажется, мистер Свакхаммер упоминал о нем.
Барменша поуютнее закуталась в одеяло.
— Что ж, хорошо. Он ведь ученый, этот доктор. Изобретатель. Объявился здесь незадолго до возведения стены. Откуда он взялся, до сих пор неясно. И непонятно, что за беда с ним случилась. Он никогда не снимает маски — даже там, где воздух позволяет. Так что мы и не представляем, каков доктор на вид. Зато умен как черт. Особенно ему удаются всякие механические штуковины вроде этой.
Она многозначительно повела плечом.
— И Глушилки.
— Ага, они тоже. Тот еще тип! Из ничего может сделать стоящую вещь. Раньше я о таких и не слышала. — И она добавила еще одно слово, а из слова недвусмысленно вытекал некий вопрос, отвечать на который ее собеседница не имела желания: — Почти.
Перевернувшись на бок, Брайар оперлась на локоть.
— К чему вы клоните, Люси?
— Да ладно притворяться. Вы же не дурочка. Неужели вас не посещали такие мысли?
— Нет.
— Совсем-совсем? Но согласитесь, совпадение потрясающее. Тут у нас гуляют толки, что это может быть…
— Не может, — отрезала Брайар. — Уверяю вас.
Тут Люси опустила глаза, однако жест выдавал не усталость, а лукавство, вызвавшее у Брайар укол страха. Барменша меж тем промолвила:
— Смелое утверждение. Особенно в устах женщины, которая нашего ужасного доктора еще даже не видела.
Она едва не огрызнулась: «А мне его и не надо видеть». Но проговорила вместо этого, отмеряя каждое слово под жадным взглядом Люси:
— Я не знаю, кто такой доктор Миннерихт, но Левитикус здесь ни при чем. Да, Леви был злобным старым дураком, но этот дурак явился бы за мной, будь он жив все это время. А не за мной, так за Зиком.
— Он так вас любил?
— Любил? Нет. О любви здесь речи не шло. Скорее уж чувство собственности. Я всего лишь одна из вещей, принадлежащих ему, — по бумагам. Зик принадлежит ему по праву крови. Нет. — Она покачала головой, затем убрала руку и разлеглась на матрасе, уткнувшись щекой в пуховую подушку. — Он бы такого не допустил. И пришел бы за нами, хотим мы того или нет.
Люси задумалась над словами Брайар, но к чему пришла, по ее лицу было не понять.
— Видимо, вы знали его лучше других.
— Видимо. Но порой я вообще сомневаюсь, что хоть сколько-то его знала. Так бывает. Иногда нас водят за нос. А я тогда была дурой, так что ему это было раз плюнуть.
