Он изо всех сил уставился на строп, дабы отвлечь внимание от кислоты, приливающей к зубам, и круговерти в желудке. Это же ремень, подумалось ему. Кто-то перекинул его через балку и застегнул, чтобы сделать петлю. Пряжка была свинцовая, но с медной бляхой. На бляхе стояли буквы «КША».[20]
Дирижабль зарылся носом, подскочил и на предельной скорости понесся над затопленными Гнилью улицами. Зик в это время вспоминал о Руди, гадая, дезертир он все-таки или нет. С армии Союза его мысли перешли к войне на востоке, а потом и к вопросу, откуда бы взяться конфедератскому ремню на… и вновь в его мозгу всплыло это слово: на линкоре.
И сразу появилось о чем призадуматься, кроме жгучего, как лава, вкуса во рту.
Над пультом располагались съемные панели на крючках, за которыми вполне могло находиться оружие, и квадратный выдвижной ящичек с надписью «БОЕПРИПАСЫ». А в задней части кабины имелась большая дверь, запиравшаяся на колесо, совсем как сейф. Зик допускал, что там еще один грузовой отсек, а их ведь положено запирать на крепкие замки… но чтобы такое колесо?!. И само собой бросалось в глаза, до чего же прочны стены, полы и перекрытия, примыкающие к этой могучей двери.
— О боже! — прошептал он. — Боже!
И съежился в клубок, мечтая из мальчика по имени Зик превратиться в крошечный комочек, прилепившийся к изгибу стены.
— С правого борта атакуют! — проорал мистер Гайз.
— Маневр уклонения! — то ли скомандовал, то ли констатировал Паркс, хотя капитан уже приступил к действиям.
С силой за что-то потянув, он опустил с потолка установку с рядом трапециевидных рычагов. Затем Бринк рванул один из них, и водородные баллоны отозвались пронзительным гулом, переходящим в визг.
— У нас перегрев! — крикнул старший помощник.
— Ну и пусть, — отмахнулся капитан Бринк.
Сквозь лобовое стекло, полуовалом обегавшее кабину, Зик разглядел кошмарный призрак другого дирижабля — поменьше, чем их собственный, но ненамного, — на всех парах несущийся к «Клементине».
— Вверх уйдут, — буркнул мистер Гайз. — Уйдут, никуда не денутся.
— Не уходят! — рявкнул Паркс.
— Время на исходе! — закричал капитан.
— А как же наши маневры? — с издевкой спросил помощник.
— Да эти чертовы двигатели никак не…
Оборвав объяснения на полуслове, капитан саданул локтем по рубильнику толщиной с его кулак.
«Клементина» скакнула ввысь, будто перепуганный олень, а все ее содержимое, не исключая экипаж, качнуло назад, потом вбок и вверх; и все же полностью избежать столкновения не удалось — второй корабль налетел на них. С ужасающим скрежетом металла и стоном рвущейся материи огромные машины сцепились корпусами. Зику начало казаться, что из-за тряски у него зубы выпадут из десен, но каким-то чудом все они остались на месте. А через несколько секунд дирижабль выровнялся и готов уже был ускользнуть.
— Ушли! — объявил капитан. — Мы ушли… видит кто-нибудь их? Куда они подевались?
Все глаза были прикованы к переднему стеклу, выискивая малейшие признаки врага.
— Не вижу, — сказал Паркс.
— Ну не могли же мы взять и потерять их! — проворчал мистер Гайз.
Старший помощник, мерными порциями заглатывая воздух, предположил:
— У них же не такой крупный корабль. Может, не стоило нас таранить. Не справились с повреждениями, и всего делов.
Побелевшие как мел костяшки не давали пальцам Зика отпустить ремень, и ему пришлось вытянуть шею, чтобы посмотреть в окно. А дыхание — задержать, потому что болтовня успокоиться не помогала. Мальчик никогда не был прилежен в молитвах, а мать его не слишком часто наведывалась в церковь, но сейчас он истово молился, чтобы тот дирижабль больше не возвращался, куда бы там его ни унесло.
Только вот голос Паркса ничуть не обнадеживал:
— Нет, нет, нет, нет!
— Где?
— Внизу?
— Да где же? Никого не вижу! — воскликнул капитан.
И тут корабль сотряс еще один увесистый удар, послав «Клементину» в полет. Строп разорвало, Зик рухнул на пол, мешком прокатился до стены и тут же обратно на середину кабины. Встал на четвереньки и пополз вперед. Инерция понесла его к двери грузового отсека. Мальчик вцепился в первый попавшийся предмет — им оказалось то самое колесо — и обхватил его как мог.
Где-то внизу выгибалась и трещала листовая сталь, с силой и скоростью пуль вылетали заклепки. Где-то сбоку шипел и фыркал двигатель, издавая звуки, которых нормально работающим двигателям издавать не полагается.
А прямо перед ними раскинулся пейзаж, сглаженный Гнилью, — и до Зика не сразу дошло, что наслаждаться этим зрелищем он может по единственной причине: дирижабль смотрел носом вниз и мчался навстречу горохово-желтой пелене, под которой могло скрываться что угодно.
— Мы сейчас разобьемся! — заверещал он, но никто его не услышал.
Команду всецело занимал обмен репликами, учащавшийся с каждой секундой, и даже крики пассажира не могли их отвлечь.
— Левый двигатель!
— Вышел из строя, или заело, или… не знаю! Не могу найти подушку стабилизатора!
— Да, может, на этой кретинской машине ее и нету. Тяга правая, врубаем пневмотормоза. Господи, да если мы сейчас не уйдем на подъем, то уже вообще не уйдем.
— Они снова идут на нас!
— Да они там сдурели? Мы ж тут все подохнем, если нас собьют!
— Не уверен, что их это так волнует…
— Попробуй вон ту педаль… нет, другую! Вдави и не отпускай.
— Не работает!
— Мы сейчас напоремся на…
— Слишком медленно!
Зик прикрыл веки и почувствовал, как от стремительного спуска уходят в череп глазные яблоки, не справляясь с давлением.
— Я умру здесь, умру… или там, на земле… Я ведь совсем не… — сказал он себе самому, потому что никто больше не слушал. — Я ведь совсем не так хотел. Господи.
Днище гондолы заскребло по какой-то новой поверхности — на сей раз кирпичной, не металлической. По обшивке глухо застучали камни, отскакивая и осыпаясь на землю.
— Во что врезались? — спросил Паркс.
— В стену.
— Городскую?
— Непонятно!
Дирижабль вело по беспорядочной траектории, швыряло то и дело на какие-то препятствия и острые углы, но в конце концов он начал замедлять движение… и внезапно ушел вверх — до того резко, что рот Зика вновь заполнился желчью и он забрызгал щиток маски.
А потом корабль рывком остановился, словно кто-то натянул собачий поводок.
Зик свалился с колеса и ничком упал на пол.
— Подцепили, — угрюмо произнес капитан. — Хана, ребята, нас берут на абордаж.
Кто-то наступил Зику на руку, заставив его вскрикнуть, но времени на жалобы уже не оставалось. По входной двери кто-то принялся отбивать барабанную дробь — кто-то немаленький и очень, очень злой. Мальчик поднялся с пола и юркнул в свою нишу рядом с грузовым отсеком. Там он и затаился, пока капитан и его команда выхватывали клинки с пистолетами.
Отстегнув ремни, матросы повскакали с мест и кинулись отстаивать дверь, но та пострадала еще при столкновении с Башней Смита и теперь едва держалась на петлях. Как бы они ни налегали на нее, как ни упирались ногами, силы — а может, упорства — у их противника было больше. Дюйм за дюймом дверь отходила от рамы.
Зику некуда было податься и нечем помочь экипажу; съежившись на полу, он наблюдал, как справа в образовавшуюся брешь пролезла угольно-черная рука, а с другой стороны — мясистая белая. Черная ухватила Паркса за волосы и заколотила его головой о косяк, но тот в ответ закромсал ее ножом. Истекая кровью, рука скрылась, но тут же объявилась вновь и тоже с ножом.
Лапища слева могла принадлежать великану или горилле — Зик видел их в цирке и очень был впечатлен. Хотя шерсть на ней и не росла, мальчику не доводилось еще видеть в своей жизни более длинной руки; и он содрогнулся при мысли, какой же мужчина мог ею орудовать.
А рука тем временем юркнула вниз, сграбастала ближайший сапог и дернула на себя. Повалившись на пол, мистер Гайз отчаянно залягался, колошматя ногой по вражьей конечности, по двери и по чему ни попадя. На долю секунды лапа исчезла, а вернулась с револьвером и тут же пальнула мистеру Гайзу в подошву.
