Я облегченно выдохнула — дома!
Сквозь толстые стекла очков на меня смотрели растерянные голубые глаза, взгляд скользнул по лицу, по пыльной одежде, по стоящему у ограды «бьюику».
За ту секундную паузу, пока мы рассматривали друг друга, я успела удивиться. Я ожидала, что он окажется другим, этот Дон. Не интеллигентом в тапочках, а сильным, хорошо развитым физически мужчиной, одним словом — защитником. Но Ниссе виднее, к кому обращаться за помощью, не так ли?
— Здравствуйте, вы ко мне? — неуверенно прервал затянувшуюся паузу человек в клетчатой рубахе, а я кивнула.
— Да, если вы — Герберт Дон.
— Он самый. А кто, простите, вы?
— Я объясню, если позволите пройти. Я… — Стоило ли говорить так прямо? Но хозяин дома мялся, а потому я пояснила: — Я от Ниссы.
Это все решило. Он тут же посторонился, почему-то огляделся по сторонам и пригласил войти внутрь. Закрыл входную дверь, обошел меня по кругу, с удивлением спросил:
— От Ниссы? Ниссы Бартон?
— Простите, я не знаю ее фамилии. Худая женщина, волосы темные, вьющиеся, лицо узкое, подбородок острый…
Казалось, я описывала не собственную знакомую, а найденное в канаве тело; Герберт удивленно моргнул.
— Да-да, это она, только, когда я видел ее в последний раз, она была не слишком худой. — В это я могла поверить — вспомнилась каша, которой кормили в Корпусе, — на ней не разжиреешь. — Простите, что держу вас у порога. Проходите, пожалуйста, я сейчас поставлю чай.
— Вам с сахаром, с молоком, с лимоном?
С кухни доносился грохот столовых ящиков.
— Мне просто чай. А лучше воды.
— Воды?
Глядя на то, как суетится хозяин квартиры, я подумала о том, что гости — нечастое явление в этом доме, и оттого поиск стаканов, заварки и прочего превратились для Дона в катастрофу. Стараясь уберечь его от ненужных волнений по поводу этикета, я вежливо пояснила:
— Мне пришлось долго ехать, и теперь мучает жажда. Сладкого не хочется, и горячего тоже. Спасибо, мистер Дон.
— Зовите меня Герберт.
— Хорошо.
Мы переместились в гостиную, потонувшую в полумраке, несмотря на яркое полуденное солнце за окном.
Он сидел на покрытом пледом диване, я в кресле; пальцы холодил запотевший стакан с водой.
— Я… Я немного волнуюсь… — Он и правда волновался — постоянно комкал в пальцах край рубахи, и я вновь подумала о том, что на друга Герберт, может, и похож, а вот на решительного защитника никак. — Понимаете, я давно не получал от Ниссы вестей, даже не знаю, как она, где она. Она… с ней все в порядке?
Как ему сказать? Наврать, что в порядке? Так ведь он все равно прочитает записку.
Я нащупала в нагрудном кармане шуршащий и изрядно помявшийся прямоугольник.
— Герберт, она просила меня передать вам это.
— Что?
— Вот это.
И я протянула ему записку. Хорошо, что я наконец доехала, нашла этот дом и теперь могу отдать то, что обещала отдать, — на душе стало легче. Нисса помогала мне, и я выполнила ее ответную просьбу. Я молодец, я почти свободна.
Мистер Дон почему-то растерянно молчал. Записку взял, но разворачивать ее не стал, вместо этого спросил:
— Где она? С ней все в порядке?
Он боялся прочитать то, что написано на бумаге.
Что я могла ему сказать? Ничего. Рассказать про Корпус, про побег, про Эда? Про то, почему сама очутилась там? Ни к чему ему эти подробности.
— Я всего лишь курьер, Герберт. Воспринимайте меня таковым. Я не знаю, что именно в этой записке, но знаю, что она предназначается вам. Прочитайте.
— Хорошо.
И он дрожащими руками развернул бумагу. Пробежал взглядом по адресу, затем вчитался в текст. Лицо его, поначалу растерянное, вдруг начало менять выражение — из испуганного сделалось каменным, а затем и вовсе шокированным.
— Что… это?
— Я не знаю.
Я действительно не знала.
— Это… Это же… прощальная записка.
В самом деле? Я подавила приступ раздражения. Может, он неправильно понял? Ведь там должна быть просьба о помощи — она сама так говорила.
— Не может быть.
— Может! Прочитайте.
Вопреки собственным принципам не читать чужие письма я приняла листок; мои глаза забегали по строчкам.
«Мой дорогой Герберт. Моя жизнь повернулась странно, и я разминулась с госпожой Удачей. Мне бы очень хотелось увидеть вас и попрощаться с вами лично, но боюсь, уже ничего не сумею изменить — встреча нам не суждена. Помните, что вы всегда были моим самым близким другом, и я благодарна за все то, что вы для меня сделали: за каждое слово, каждую минуту, каждый жест. Я буду помнить вашу любовь и заботу всегда. Вечно. Прощайте. Искренне ваша, Нисса».
Герберт плакал, а я старалась не выказать эмоций, хотя внутри меня бушевал пожар.
«Что ты сделала, Нисса?! Ты погнала меня через половину Уровня, чтобы выразить кому-то свою благодарность? Сказать, что будешь помнить про любовь? Это было так важно?»
Может, для нее это было важно, вот только я все это время верила, что спасаю ее. А оказалось, что не спасала, а лишь передавала прощальное послание.
Горько, обидно.
Паршиво.
Поехала бы я в Минбург, если бы знала содержание письма? Нет, скорее всего, отправила бы его почтой и сэкономила бы себе дни жизни.
Но Нисса не знала про ловушку, а я не знала про содержание — зачем теперь корить себя или ее? Однако в этот момент у меня на душе стало почти так же пусто, как в тот день, когда Линдер объявил приговор, — хотелось растирать по щекам слезы вместе с Гербертом.
И еще почему-то хотелось извиниться перед ним, хотя я не была ни в чем виноватой.
«Что же ты сдалась так быстро? Я ведь верила, что еду за помощью, верила, что смогу тебе помочь. А ты… опустила руки».
Имела ли я право винить ее? Наверное, нет. Никого не имела — ни себя, ни ее, ни плачущего Герберта. Он тоже надеялся увидеть ее живой, получить хорошую весть, но…
— Простите, — прошептала я тихо, но он лишь махнул рукой. — Я не хотела. Я не знала…
К чему теперь слова? Весь этот путь, черт его дери…
Скверно.
Я поднялась с кресла, поставила стакан на стол и вышла в коридор. Обулась, прикрыла за собой дверь, прищурилась от солнца.
Обратно. В Канн.
На меня вдруг накатила такая злость, что я едва не врезала кулаком в стену. Ну бывает же, что так крутит жизнь! За что, спрашивается?! Почему?
Хотелось кричать, хотелось освободить эмоции, хотелось избавиться от разъедающего душу разочарования. Все зря, ядрись оно провались, все зря.
Кое-как разжав скрючившиеся от ярости пальцы, я сошла с крыльца и зашагала к машине.
