Проезжая по улицам посада к детинцу, Огнеяр всей кожей ощущал на себе десятки, сотни опасливых, неприязненных взглядов. Они как будто искали кровь загрызенных жертв на его лице, и только страх да почтение к внуку князя Гордеслава сдерживали их враждебность. Но ею был наполнен весь воздух, а чуткостью с Огнеяром мало кто мог равняться.
В суете народа на княжьем дворе Огнеяр не сразу сумел разглядеть мать, не сразу протолкался к ней. Княгиня сама бежала к нему навстречу, и Огнеяр заметил, что она изменилась за эти четыре месяца: она побледнела, морщинки в уголках глаз углубились, сами глаза горели каким-то лихорадочным блеском.
— Ах, волчонок мой! — шептала она, обнимая его изо всех сил, словно он только что у нее на глазах избавился от смертельной опасности.
Огнеяр вздохнул с облегчением, обнимая ее, мир для него посветлел. Мать жива, здорова и осталась для него прежней. Хотя бы она рада ему. Все еще не так плохо, если для матери он дорог, как раньше.
— Мама! — тихо спросил он, чтобы не услышала суетящаяся вокруг челядь. — Что здесь случилось?
— Пойдем! Пойдем! — Оторвавшись от него, Добровзора взяла сына за руку и потянула в терем. — Пойдем, я тебе расскажу.
Огнеяр обернулся, отыскивая взглядом отчима. Неизмир стоял возле Тучи и слушал, что говорит ему боярин. При этом Туча показывал на возы с мешками и бочонками, заполнившие весь широкий княжеский двор, но Огнеяру подумалось, что они говорят о нем. Неизмир даже не обернулся поздороваться с пасынком, не взглянул на него.
Огнеяр напряженно смотрел в сутулую спину отчима. Почувствовав его взгляд, Неизмир выпрямился, но не обернулся. Челядь суетилась вокруг, бояре толпой спешили здороваться с Тучей и его тиунами, расспрашивали о полюдье, о дороге, о собранной дани. На Огнеяра никто прямо не смотрел, но каждый, как только княжич отворачивался, тут же устремлял к нему боязливо-неприязненный взгляд. Огнеяр спиной ощущал эти взгляды, но не видел ничьих глаз. И вдруг его переполнила дикая, звериная ярость на этих людей, которые вынесли ему какой-то приговор, ни в чем не обвинив в лицо, которые отвергают его не за причиненное зло, а за свой собственный страх. Против его воли звериный дух, живший в нем, проснулся и пришел в движение; Огнеяр чувствовал, как кровь изменяет свое течение, как тело готово перелиться в иной образ, вот-вот лицо привычным усилием вытянется в волчью морду. Но он сдержался, сжал зубы, стряхнул с себя оцепенение, чужую волю, снова запер рычащего зверя в глубине.
— Пойдем, — глухо бросил он матери и сам повел ее в хоромы, торопясь, пока зверь не вернулся.
В верхних сенях они наткнулись на Кудрявку и Румянку. Девки о чем-то оживленно спорили, подталкивали друг друга, но не двигались с места. Завидев Огнеяра, они разом умолкли, переменились в лице, отворили им двери, поклонились.
— Добрый тебе день, княжич! — чуть дрожащим голосом сказала Румянка, заливаясь румянцем больше обычного.
— Подобру ли доехал? — подхватила Кудрявка, привычно поматывая головой, чтобы отряхнуть от глаз легкие непослушные кудряшки, выбивающиеся из косы.
И обе замерли, ожидая ответа, не сводя глаз с Огнеяра, словно проверяли, тот ли к ним вернулся, какой уезжал. Огнеяр видел, что и они побаиваются его, но все же они смотрели ему в глаза. Они вышли ему навстречу, хотя запросто могли бы спрятаться.
— Сейчас съем обеих! — грозно буркнул Огнеяр.
Но это было так похоже на его прежние, знакомые шутки, что обе девки тут же уверились — наш! Обе заулыбались, глаза их игриво заблестели, и Огнеяр усмехнулся тоже. Вот и еще две признали. Три души на весь город — не так уж и мало.
Несколько дней князь Неизмир вел себя так, словно забыл о существовании пасынка. Огнеяр почти все время проводил у матери, и Неизмир ни разу не зашел к ней. Как ни пытался он, в ожидании решающего часа, обращаться с пасынком как обычно, у него не хватало духу взглянуть в глаза Дивию, помня о священной рогатине, приготовленной для него. Страх в нем все же не полностью заглушил совесть, и сейчас она не давала Неизмиру покоя. Сам он принимал совесть за страх и пытался избавиться от этого тревожащего голоса, но не мог. Еще несколько дней назад, выслушав гонца от Тучи, он послал на Белезень за тремя старейшинами и ждал их с нетерпением, с каким не ждал, пожалуй, даже собственной свадьбы двадцать лет назад. Эти три мужика теперь должны были послужить орудиями его судьбы, хотя сами и не подозревали, для чего предназначил их осторожный и предусмотрительный князь Неизмир.
Светел тоже избегал Огнеяра, да тот и сам не искал с ним встреч. Но про Оборотневу Смерть он помнил и ночевал только в дружинной избе своей Стаи. И ждал неведомо чего, успокаивая мать и ради нее притворяясь веселым. Ему даже удалось насмешить ее рассказом о красноносом князе Скородуме, который и правда, как она подтвердила, двадцать лет назад считался ее женихом. Рассказывая, она улыбалась со светлой грустью, как вспоминают давно прошедшее счастье, и Огнеяр вдруг понял, что двадцать лет назад его мать искренне любила Скородума — тогда ведь у него еще не было ни морщин, ни лысины, ни седых усов, но наверняка был тот же острый ум, открытая душа, доброта и дружелюбие. Они могли бы стать очень счастливой парой, у них было бы много детей, растущих счастливыми в ладной и дружной семье… И хотя Велес был виноват в том, что всего этого не случилось, а Неизмир только воспользовался попавшим ему в руки «счастьем», Огнеяр от этих мыслей почувствовал к отчиму еще более сильную неприязнь. Неизмир не сумел сделать его мать счастливой, и этого Огнеяр так же не хотел ему простить, как покушений на его собственную жизнь.
Рассказывать матери о том, как явился личивинам священным волком-прародителем, Огнеяр не стал. Добровзора смотрела на него с грустью и тайной жалостью, словно знала о каком-то его проступке, за который и надо бы побранить, но не хочется. Не сговариваясь, оба они избегали тревожных разговоров, и оба знали, что какие-то угрожающие события подошли совсем близко.
На третий день после возвращения полюдья князь Неизмир вдруг сам прислал отрока за Огнеяром.
— Я с тобой пойду! — Княгиня тоже вскочила, уронила вышивание. — Что-то он там задумал!
Но Огнеяр удержал ее:
— Оставайся-ка здесь, матушка. А что он там задумал — я сам разберусь.
Княгиня не возразила — по твердому голосу, по лицу сына, вдруг ставшему сосредоточенным и замкнутым, она поняла, что теперь ее черед подчиниться.
— Ну, иди. — Теребя в руках поднятое им вышивание, Добровзора закивала, а потом быстро отшвырнула платок и вцепилась в сына. — Будь поосторожнее, волчонок мой! — горячо молила она, уже не притворяясь, что ничего не знает об опасности. — Помни — у тебя мать есть. Ты у меня один. Один, понимаешь?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
