— Радиограмму отправил? — спросил у Геннадия Романцев.
— Да. Вчера вечером.
— Когда десант?
— Через три дня в районе деревни Ясиновки. — Лицо Романцева, жестковатое какую-то минуту назад, малость размякло. Напряжение, возникшее между ними, рассосалось, и разговаривать стало легче. — Но Люся сказала мне, что это всего лишь обманный маневр.
— Сомнительно! Ясиновка — идеальное место для десантирования. Пустынное. Вдали от дорог.
— А что, если резидент не она?
— Тогда кто же?
— Помните, я вам как-то говорил, что проследил за ней до барака. Она постучалась в окно, и ее встретил какой-то мужчина. Я тогда сильно ее заревновал, но вот сейчас думаю, что на любовника он никак не тянет, а вот если на резидента… вполне! Незаметный, тихий.
— Ты сможешь его узнать?
— Такого не забудешь.
— Далеко отсюда?
— Минут пятнадцать пешком. На Коммунистической.
— На Коммунистической, говоришь? — призадумался старший лейтенант.
— Да.
— Старшина… И вот вы двое, — указал на бойцов, стоявших поблизости, старший лейтенант, — пойдете со мной! Нужно взять диверсанта, желательно живым! Задачу поняли?
— Так точно, товарищ старший лейтенант, — ответил за всех старшина Сидорчук.
— Вот и ладушки, потопали!
Через четверть часа подошли к длинному бараку с освещенными крайними окнами, желтый тусклый свет падал на землю, рассеиваясь в густой утоптанной траве.
— Вон то окошко, — показал Копылов на горевшее окно с правой стороны барака.
— Заходим! — скомандовал Романцев и, стараясь держаться в тени деревьев, первым зашагал к бараку.
Дверь оказалась открытой — скрипнув на петлицах, впустила полуночных гостей. Коридор был длинный и узкий, заставленный вдоль стен сундуками, детскими санками, висевшими на гвоздях, метлами и лопатами, приставленными по углам, закопченными керосинками, мешками со старыми вещами… Тимофей вместе с автоматчиками прошел по коридору и остановился перед нужной дверью в самом тупичке барака.
Один из смершевцев, долговязый детина с широкими, будто лопаты, ладонями, слегка задел низко висевшую лампу. Несильно качнувшись, она осветила дальние углы барака, заваленные мешками с какой-то рухлядью. Брызнувший свет осветил грабли с поломанным черенком, старую шинель, висевшую на вешалке, свалявшийся треух, втиснутый между ящиками, и обезглавленную деревянную лошадку.
Бойцы напряженно поглядывали на Романцева, ожидая приказа.
— Начали, — произнес Тимофей и пнул дверь повыше замка. Она разом распахнулась, ударившись с грохотом о стену, и бойцы влетели в комнату, где за столом в овечьей душегрейке сидел крупный мужчина и вполне миролюбиво распивал водку.
— Лежать! Лицом в пол! — гаркнул старшина Сидорчук. — Руки за спину!
Мужчина неуверенно, как это бывает с нетрезвыми людьми, распростерся на полу и сложил за спиной руки.
— Вы чего? — удивленно посмотрел он на Романцева. — Перепутали, что ли, чего?
— Обыскать его!
— Ну, вы даете! Что завтра соседи-то скажут!
— Ты о соседях не думай, — строго заметил Романцев. — Ты о собственной шкуре подумай, а будет ли для тебя это завтра?
Старшина привычно и очень крепко связал запястья веревкой. Похлопал лежащего по карманам, провел руками по ногам. Затем перевернул на спину, проверил у пояса и коротко доложил:
— Оружия нет.
— Посадите его на стул.
Двое бойцов подхватили задержанного под руки и усадили.
— Как тебя зовут? — негромко спросил Романцев, пытаясь разобраться в эмоциях, запечатленных на лице хозяина.
Страха не было. Это точно! Вот недоумение присутствовало. Возможно, еще досада, а еще откровенное желание: «Когда же эти черти уберутся восвояси!»
А черти убираться не собирались и вообще вели себя довольно уверенно: старшина сел на сундук, стоявший у окна, один из бойцов устроился на кровати, положив на колени автомат, двое других — у окна, а старший лейтенант пододвинул к себе стул и, устроившись напротив, внимательно всматривался в задержанного.
— Анатолий Панченко, — ответил мужчина.
Таращился обескураженно, всем своим видом демонстрируя недовольство. Не похоже на наигранность — именно так ведут себя честные люди, которых вдруг стали обвинять в чем-то противозаконном. На какое-то мгновение Романцева посетило сомнение: может, мужичок здесь совсем ни при чем. Вот сидит и таращится: «Чего ради мне праздник пообломали!»
— Послушай, Анатолий. — Старший лейтенант вытащил из планшета фотографию и положил ее перед задержанным. — Ты знаешь эту девушку?
— Люську, что ли? — едва взглянув на фотографию, проговорил задержанный. — А то как же, конечно, знаю! А что такое? Украла, что ли, чего? Так я здесь ни при чем. — В какой-то момент его лицо застыло, после чего он уверенно добавил: — Хотя это на нее не похоже!
— Кто она тебе?
— Ну-у, как тебе сказать, товарищ старший лейтенант. Неудобно как-то бахвалиться. Ведь не пацан же какой-нибудь!
— А все-таки?
— Если ты, конечно, настаиваешь, — пожал Панченко плечами, окончательно сдаваясь. — Я ведь один живу, без бабы… А Люська девка ладная, крепкая, раскрепощенная, вот у нас как-то сразу с ней заладилось. — Губы вдруг широко разошлись, выдавая довольствие: — Едва ли не каждый день ко мне по вечерам бегала. А я что? Отказываться мне, что ли? Вот ты, старший лейтенант, отказался бы? — Романцев промолчал. — Вот и я не стал, — удовлетворенно заключил Панченко.
— Что она тебе рассказывала?
— Говорила, что у нее кавалер какой-то появился, не то молодой, не то малахольный, я так и не понял, а вдаваться в подробности не хотел.
— Значит, с тобой ей лучше было? — мельком глянув на побледневшего Копылова, спросил Романцев.
— Получается, что так. Бабы, они вообще народ очень мутный, никогда не поймешь, чего у них там на уме.
— Врет он все, товарищ старший лейтенант! — не выдержал Геннадий. — Это даже на роже его написано. Разрешите мне самому его допросить, — угрожающе шагнул он к задержанному.
— Отставить! — грозно рявкнул Романцев. — Постой в сторонке, не кипятись… Сам разберусь, что к чему. А теперь ответь мне, Панченко, вот на какой вопрос: это твоя настоящая фамилия?
— А чья же еще? — хмыкнул тот. — Не украл же я ее, у батьки такая была.
— Ведь это ты резидент?
— Какой еще такой же резидент? — вытаращил Панченко удивленные глаза на Романцева.
— Резидент немецкой разведки, абвера. Когда ты прошел подготовку в разведшколе, тебя забросили в Советский Союз. Твои задачи, цели? Как связывался с Центром? — принялся нажимать Романцев. — Расскажи об агентурной сети.
— Да вы с ума тут все сбрендили! — в негодовании воскликнул Панченко. — Сначала ввалились в мой дом целой оравой с автоматами, а сейчас пытаетесь пришить мне то, чего не было! Если Люська в чем-то и виновата, так спрашивайте с нее! А ко мне ее темные делишки не имеют никакого отношения!
— Не имеют, значит? А как ты сюда попал? Почему не на фронте?
— Был я на фронте! И ранение получил с тяжелой контузией, списали меня подчистую! Могу справку о ранении показать, справку из госпиталя, военный билет…
— До этого еще дойдет, все посмотрим, — многозначительно пообещал Тимофей и неожиданным пинком выбил из-под задержанного стул.
Анатолий упал, сильно стукнувшись головой. Перевалившись на бок, неуклюже сел на пол и пробормотал:
— Зря ты так, товарищ старший лейтенант, не того вы трясете. Мое дело сторона. Не знаю я ничего.
— Разочаровал ты меня, Анатолий, вижу, что тебя просто так не разговорить. Придется побеседовать обстоятельнее. Ну, ничего, у меня терпения хватит. Подняли его! — Двое бойцов, потянув за отвороты душегрейки, поставили Панченко на ноги. — Выведите его из хаты! Давай, старшина, обыщем комнату, может, что и отыщется.
Комната небольшая — всего-то восемь шагов в длину и шесть в ширину. Одну из стен занимал старый покосившийся шкаф, а у другой стояла узкая панцирная кровать, покрытая темно-коричневым покрывалом. У двери прикреплена вешалка, на которой висели старенькое пальто, солдатская шинель и замасленная фуражка. Небольшой стол, застеленный темно-зеленой клеенкой, стоял у самого окна, на нем возвышались выкрашенный в зеленый цвет металлический чайник с закопченными боками, кастрюля с остатками подсохших макарон, початая бутылка водки и граненый стакан рядом с ней. Ничего лишнего. Ровно столько, сколько нужно для жизни. Фарфоровые тарелки и хрустальные вазы тут не держат. Барачные комнаты очень напоминают друг друга — разница лишь в количестве проживающих. Может, еще в вещах: у кого-то они — получше, у кого-то — поплоше. Тем интереснее поиски. Стараясь не пропускать ни одного предмета, Тимофей тщательно осматривал шкаф: брал в руки книги, переворачивал страницы, тщательно их отряхивал. Ничего! В вещах тоже пусто!
