Беатрис втянула щеки и вздернула подбородок.
– Хочу извиниться за все то, что наговорила вам. Вы очень добродетельная и утонченная леди, – солгала она.
– Что ж, а я прощу прощения за то, что называла вас глупой старой злюкой, – ответила Харриет таким же вежливым тоном.
– Вы никогда этого не говорили, – нахмурилась Беатрис.
– Я это думала.
– Спасибо, мама. Я уверена, что теперь ты хочешь пойти и лечь в постель. – Лиззи вскинула бровь.
Беатрис медленно побрела в сторону своей комнаты.
– Я все равно утверждаю, что ты не должна ходить на это ужасное сборище внизу.
– Мама, ты перегибаешь палку.
Беатрис сказала:
– Я знаю, что говорю. Библия запрещает общаться с мертвыми. Запрещает, Элиза!
– Женщина, которую пригласила леди Дортеа, всего лишь актриса, играющая роль. Это развлечение. Любые разговоры с мертвецами, а также стуки и грохот, услышанные во время сеанса, отлично отрепетированы.
– Эта женщина, – произнесла Беатрис двусмысленным тоном, – цыганка. Леди Дортеа сама это сказала. Все они мошенники и готовы на воровство, лишь бы заработать монету-другую.
Лиззи утомленно вздохнула.
Харриет шагнула вперед, закрыла за собой дверь и улыбнулась Лиззи в надежде, что та почувствует искреннюю поддержку.
– Идешь вниз?
Лиззи улыбнулась:
– Да. Ты со мной?
Харриет кивнула и взяла Элизу под руку, хотя это и было не в ее привычках.
– Кажется, она тоже собиралась пойти на этот сеанс? – шепнула Харриет уголком рта.
Лиззи, едва шевеля губами, ответила:
– До того, как ее корсет лопнул по швам.
Харриет закусила губу, а Лиззи пришлось отвернуться, чтобы не расхохотаться в голос.
– Она сводит меня с ума, – шепнула Лиззи на площадке лестницы.
Харриет сочувственно вздохнула.
– Отец оставил нас, когда я была ребенком. Бросил, чтобы заботиться о дедушке с бабушкой. В нашей маленькой деревне это был настоящий скандал. Я всегда думала, что мать из-за этого стала такой. Но теперь думаю, что отец ушел от нее, потому что она всегда была такой.
Харриет осторожно наблюдала за Лиззи, пока та делилась своей историей. Лицо Элизы было серьезным, хмурым и решительным.
– Иногда мне хочется последовать за ним. В смысле, за отцом. Я даже думала уйти в монастырь, лишь бы вырваться из дома.
Харриет остановилась у подножия лестницы. Дальше по коридору слышались голоса и приглушенный смех.
– Я никогда не знала своей матери, – сказала Харриет. – А отец провел последние несколько лет жизни в тюрьме. Он любил азартные игры больше, чем мог себе позволить, и однажды не смог заплатить долги. Мне пришлось жить у тетки, считавшей меня обузой и никогда не стеснявшейся сообщать мне об этом. Однажды я навестила отца, – доверила она Элизе тайну, которую до сих пор знала только Августа Мерриуэзер, и криво усмехнулась: – Он попросил у меня в долг несколько монет. Его сокамерники держали пари на крыс, которых учили бегать наперегонки. Я дала ему денег и больше никогда туда не возвращалась.
Лиззи взяла ее руки в свои, покачав головой:
– Харриет, прости. Должно быть, мои неприятности кажутся тебе такими ничтожными…
– Ничего подобного. – Харриет стиснула руки Элизы. – Я рассказала тебе это только для того, чтобы ты поняла – мое воспитание оставляет желать лучшего. Вместо чересчур заботливой матери у меня был отец, таскавший меня за собой по игорным притонам. Именно потому, что он меня так воспитывал, я и оказалась такой, какая есть. Надо здорово постараться, чтобы меня испугать. Я прекрасно себя чувствую, приехав в одиночестве в большой дом, который, по слухам, полон привидений. Здесь я подружилась с девушкой, чья мать не может быть такой уж ужасной, раз воспитала из своей дочери такого чудесного человека.
Лиззи стала розовой, как ее платье, и улыбнулась:
– Она позволила мне приехать сюда, хотя и боится этого дома.
– Вот именно, – кивнула Харриет, и они дружно зашагали к гостиной.
Леди Крейчли превосходно обставила комнату для встречи с духами, и Бенедикт чувствовал, что Харриет придет в восторг от меланхоличных теней, наполнявших гостиную. Фонари затемнили стеклом, раскрашенным в пурпурные и красные оттенки. Круглый стол передвинули в центр комнаты и накрыли накрахмаленной белой скатертью, а в середину стола поставили витой канделябр. Отблески пламени свечей отражались в окнах, за которыми давно наступила ночь. Бенедикт посмотрел на часы, стоявшие на каминной полке. До полуночи – колдовского часа, когда начнется сеанс, – оставалось всего несколько минут. Он-то думал, что опоздает, потому что под покровом тьмы возвращал на место дневник.
– Брэдборн! – На него смотрел Оскар Рэндольф, сидевший среди небольшой группки гостей у камина. – Вы как раз вовремя, чтобы услышать, как гадают по руке нашей мисс Мосли. – Он, стараясь выглядеть зловеще, подвигал вверх-вниз своими густыми белыми бровями. – Скоро мы узнаем, какие пороки гнездятся в ее душе.
Бенедикт нашел взглядом Харриет, сидевшую вплотную к камину в кресле с высокой спинкой. После стычки с Эллиотом она выглядела ничуть не хуже, чем обычно.
Леди Дортеа попросила своих гостей одеться в темное, и Харриет выбрала платье, черное как смоль, но очень простое, – обтягивающие рукава едва прикрывали плечи, а изысканная черная лента была завязана под грудью. На фоне черной ткани лицо Харриет казалось особенно бледным, а улыбка, сверкнувшая навстречу Бенедикту, белой, как лунный свет. Харриет встретилась с ним взглядом, и на фоне темной комнаты и темного наряда ее глаза цвета спелой пшеницы казались ему искрящимися.
– В ее душе нет пороков. – Бенедикт даже не понял, что произнес это вслух, да еще и интимным тоном, но тут Элиза Пруитт обернулась в его сторону и посмотрела расширенными, все понимающими глазами.
Харриет нервно улыбнулась.
– Ну что ж, продолжайте, мадам Люба, – сказала леди Дортеа с кривой усмешкой. – Не хочется, чтобы все знали только обо мне.
– В будущем леди Дортею ждет огромное богатство, – кивнув, поведал Рэндольф Бенедикту.
Бенедикт подошел ближе и увидел, что ладонь Харриет лежит на бледной пухлой руке с мерцающими черными ногтями. У мадам Любы были черные, как уголь, волосы и глаза, сверкающие, как голубой хрусталь. Эта пышная цыганка казалась в три раза крупнее, чем сидевшая напротив Харриет. Гадалка облекла свои роскошные формы во множество ярких пестрых тканей, а над плечами плясали серьги с камнями, настолько тяжелые, что женщину с более хрупкой фигурой они бы просто пригнули к земле.
Цыганка вела пальцем по линии на изящной ладони Харриет.
– У вас ровная линия жизни, – произнесла она, не отрывая глаз от ладони. – Вы доживете до глубокой старости. А вот эти присоединившиеся линии означают хороших друзей, которые вам помогают.
