Завтра Дуга уволят за прогул на второй рабочий день. Краньотти заменит его человеком по имени Дорманд Р. Стоу, о котором говорят, что он любящий муж и заботливый отец.
Одним из самых известных пистолетов иностранного производства, которыми пользовались во время Гражданской войны, был револьвер Ле Ма, капсюльное оружие, сконструированное приехавшим в Новый Орлеан французским доктором. Револьвер этот уникален тем, что имеет два ствола. Барабан, рассчитанный на девять патронов сорокового калибра, выпускает пули через верхний ствол и вращается через нижний ствол, который выстреливает зарядом картечи восемнадцатого или двадцатого калибра. Движением большого пальца стрелок мог передвинуть ударник так, чтобы он падал на нижний ствол, выстрел из которого на близком расстоянии был смертельно опасен. Дробь из него вылетала с отдачей, по силе равной удару разъяренного мула. Генералы Стюарт и Борегар имели револьвер Ле Ма. Коллекционеры старинного оружия за такие револьверы в хорошем состоянии платили очень большие деньги. Конрой Гаджелл именно его считал жемчужиной своего скромного домашнего арсенала, который всегда называл «коллекцией». Его большой ошибкой было то, что он научил жену, как его чистить. Как заряжать. Ну и как стрелять, «на всякий случай». Никто не был так удивлен, как сам Конрой, когда его любящая жена, уважаемый учитель начальных классов школы Трипл-Пайнс, отправила его прямиком в ад его же собственным коллекционным оружием.
В шестьдесят один год Эллен Гаджелл стала вдовой. Еще она стала викканкой. Она была обнажена, или «облачена в небесные одежды», когда сожгла кнут из плетеного конского волоса в камине после убийства Конроя. Выстрел из револьвера сломал ее правое запястье. Придется придумать какое-то объяснение. Левой рукой она налила себе хорошую порцию бренди, потом довела себя до нужного состояния, чтобы, заливаясь слезами, позвонить в полицию, пока мозг мужа и осколки его черепа остывали в разных уголках его мастерской в подвале. «О боже, ужасный несчастный случай, пожалуйста, приезжайте!» Посвящать кого-либо в духовные откровения Матери Земли она не стала.
С шерифом Дики, главой правоохранительных органов Трипл-Пайнс, она держалась, как со своими учениками: твердо, но без фальши. Как и подобает почтенной женщине, но с четко отмеренной дозой напускной истерики. Конрой возился в мастерской со своей коллекцией оружия, как вдруг она услышала громкий хлопок, рассказала Эллен полицейскому. Она запаниковала и сломала запястье, когда пыталась перетащить то, что осталось от мужа, и теперь она не знает, что делать, и очень нуждается в помощи.
И местные полицейские очень старательно позаботились обо все остальном. Эллен не пришлось объяснять, как на ее теле появились следы от того самого кнута, что сгорел в камине, или рассказывать о том, что последние пятнадцать лет их сексуальная жизнь состояла почти исключительно из насилия. Оставив преподавание в школе, свое свободное время (то есть время, свободное от мужниного гнета) она посвящала изучению нетрадиционных религий. И как только Эллен нашла такую, которая показалась ей здравой, она решила начать новую жизнь.
С принятием этого решения перед ней раскрылись безграничные возможности. Она чувствовала себя так, словно сбросила кокон и превратилась в более совершенное существо.
Поэтому удивлению Эллен не было предела, когда ее муж Конрой с развороченной головой зашел к ней домой и поднялся по лестнице более чем через год после того, как она, как ей казалось, навсегда покончила с ублюдком. Лицо его выглядело точно так, как в тот день, когда Коггинс, гробовщик, собрал его и склеил воском, чтобы придать хоть какое-то подобие человеческого облика. Темные подкожные линии указывали границы грубых кусочков головоломки. Правда, когда Конрой заговорил, кусочки эти двигались не единым целым, а как будто каждый сам по себе. И только глаза оставались странно неподвижными на исковерканном, расчлененном лице.
— Время заняться любовью. — Это было первое, что сказал ей Конрой.
Эллен ринулась в подвал, где стоял шкаф с оружием.
— Я об этом уже подумал, — промолвил Конрой, поднимая револьвер Ле Ма.
Он выстрелил не в голову.
Несмотря на то что смерть Ли Бичера была результатом случайности и, так сказать, форс-мажорных обстоятельств, шериф Лон Дики в душе винил себя. Ли родился и вырос в этом городе, Дики он нравился, и он сделал его своим помощником, следовательно, Ли выступал представителем закона от имени Дики, когда ночью под дождем тащил мертвого оленя с дороги. Какой-то местный идиот сбил зверя и оставил на дороге, что стало первым в Трипл-Пайнс случаем бегства виновника ДТП с места происшествия. И если бы кто-то не знал, чем закончилась эта история, думал Дики, он бы решил, что его сбил другой безмозглый лихач. Ан нет. В него ударила молния! Электрический разряд из озона убил его на месте вернее, чем укус ядовитой змеи, выжег его изнутри, прожарил снаружи и бросил рядом с лесным складом, в котором работала четверть городских «синих воротничков».
Ли похоронили в полицейской форме. Он был веселым энергичным парнем. Прекрасным футболистом. Вместо того чтобы при первом же удобном случае умчаться в облаках пыли из Трипл-Пайнс, он предпочел остаться поближе к дому и получить полицейский значок. Он действительно заслуживал того, чтобы называться офицером, как сам Дики. В Трипл-Пайнс всегда умирали либо случайно, либо предсказуемо, без всяких загадок. Это был не тот город, где могут жить убийцы или маньяки. В этих краях самое страшное, с чем мог столкнуться полицейский, — это обычный дебош подростков, или пьяных, или пьяных подростков, и необходимость вести себя как представитель власти в случае пожара, наводнения или другого стихийного бедствия.
На замену Бичеру прислали парня по имени Джеймс Трейнор, который только-только окончил академию в Сиэтле и был страшно недоволен распределением. Он был слишком воинственным для этого города, слишком готовым поднять руку и остановить движение на улице. Дики до сих пор не притерся к нему, чувствуя исходящий от него запах городской паранойи.
Чувствуя себя обходящим территорию ленивым львом, Дики неторопливо прогулялся по двум кварталам до полицейского участка от столовой «По-домашнему», переваривая обычный обеденный чизбургер. (У Каллахана, кварталом дальше, еда была отвратительной, гамбургеры жесткие, как поленья для печи.) Настало время потрепаться с Реанной, которая выполняла бумажную работу и отвечала за телефоны и рации в участке. Реанна была блондинкой, толстухой с лишенной талии фигурой, многоэтажным подбородком и пристрастием к корректирующей туши, которая, впрочем, не в силах была скрыть ее нос, до которого было далеко и Джимми Дюранте.[37] Реанну нельзя было назвать соблазнительной женщиной, скорее напротив, и Дики это вполне устраивало. Зато как работник она была незаменима. Реанна все делала быстро, с головой, и свои проблемы на работу не тащила. В эту минуту Реанна сидела на своем рабочем месте с широко раскрытым ртом, откинувшись на спинку стула, что показалось ему довольно странным. В таком положении она живо напоминала карикатурное изображение надувной женщины.
Спросить что-нибудь он не успел, потому что увидел дырку от пули у нее во лбу. Ох.
— Извините, шеф, я немного опоздал, — сказал Ли Бичер.
Его заплесневелая форма была вся облеплена грязью, а лицо по-прежнему являло собою жареный ужас, из-за которого Коггинс посоветовал хоронить его в закрытом гробу. Бичер всегда называл Дики «шеф». Помощник шерифа Трейнор распластался за столом Дики: фуражка сдвинута на глаза, язык торчит изо рта, на груди — кружок из пяти отверстий от пуль триста пятьдесят седьмого калибра. Пятно крови на бумагах указывало на то, как неграциозно он падал. Он ударился так сильно, что с одной ноги слетел ботинок. Когда Дики вошел, Ли Бичер перезаряжал револьвер.
— Реанна слишком шумела, пришлось пристрелить ее, — пояснил Бичер. Говорил он сухим хриплым голосом, шелестевшим, как тростник на ветру.
Дики попытался сдержать медленно накатывавший ужас, помянув нескольких божеств. Рука сама собой потянулась к рукоятке пистолета.
— Зачем вы заменили меня, шеф? — спросил покойный Ли Бичер. — Я же не увольнялся. Заменили меня каким-то городским пацаном. Мы так не договаривались. Я думал, вы любите меня.
— Я… — заикаясь, произнес Дики. — Ли, я… — Больше ничего произнести он не смог. Все это было слишком страшно.
— Вы просто взяли и закопали меня. — Покойный Ли Бичер покачал обуглившимся черепом, что было похоже на выражение грусти. С щелчком закрыл барабан револьвера, тем же мягким движением взведя курок. — Теперь я должен отблагодарить вас. Простите, шеф.
Шериф Дики все еще пытался составить какое-то осмысленное предложение, когда покойный Ли Бичер выпустил в него все шесть пуль. На столе Реанны трещала рация и разрывался от звонков телефон, но в полицейском участке не было никого, кто обратил бы на это внимание.
