в заездах, но я проявил упрямство. Следующая гонка состоялась на Бристольской трассе в Теннесси, 500 кругов на приз «Фуд-Сити». К 340-му витку у меня так сильно разболелась голова, что главный тренер моей команды не дал мне ехать со следующего пит-стопа.
В конце концов я побывал у трех разных докторов. Ни один не мог сказать толком, что со мной происходит. Они дружно рекомендовали притормозить и расслабиться, отдохнуть хорошенько, — дескать, скоро я почувствую себя лучше и головная боль отступит.
— У меня бывают странные мигрени, — признался я Елизавете. — Порой они настолько сильны, что в глазах все расплывается.
Она поморщилась.
— Так в этом вся проблема?
— Если голова болит у банкира, все не так уж и плохо. Но когда речь идет о гонщике… о спортсмене, который несется со скоростью три тысячи футов в секунду, это еще какая проблема.
— Существуют ведь таблетки от боли.
— Ничто не помогает, — развел я руками. — Только вот это народное средство разве что…
Я подобрал с пола бутылку водки и сделал приличный глоток.
— Я ничего этого не знала.
— Ты и не спрашивала.
— Так чем ты занимаешься теперь? Знаю, порой мы видимся на вечеринках. Но ты не участвуешь в гонках, не ходишь на работу. Что же ты делаешь обычно? Каждый день?
— Пью.
— Я серьезно!
— Я тоже.
— Тогда что ты делаешь, когда напьешься?
— Тебе не все равно?
— Мне любопытно, Зед.
— У меня есть машина, над которой я сейчас корплю — хочу обновить ее, подлатать и усовершенствовать.
— Интересно, наверное?
— Это тяжкий труд, а не развлеку ха, но он позволяет занять чем-то время. А еще я разрабатываю свою настольную игру.
— Достойную игру? Это как? — удивилась Елизавета.
— Что? Нет… На-столь-ную. — Я изобразил руками картонный квадрат. — Вроде «Монополии».
— Ясно… Я играла в «Монополию».
— А в «Ай-Кью 2000», случаем, не играла?
— Что это?
— Тоже настольная игра.
— Ты забываешь, откуда я родом, Зед. Мое детство в Советском Союзе как-то обходилось без кока-колы. Ты думаешь, мы там играли в «Ай-Кью 2000»?
Порой я действительно упускал из виду, что Елизавета выросла в Советском Союзе. И несмотря на то, что он развалился всего с десяток лет тому назад, но для меня это уже стало преданием седой старины.
— В общем, сейчас я придумываю игру наподобие «Ай-Кью 2000», тоже викторину. Только все вопросы и категории имеют отношение к Национальной гоночной ассоциации.
— Потрясающе. Непременно куплю такую.
— Никто и никогда не запустит ее в продажу. Это у меня такое хобби… — пожал я плечами. И решил сменить тему — А ты? Чем ты занимаешься день за днем?
— Работаю, — ответила Елизавета. — Я гувернантка, знаешь ли.
— А в свободное время?
— Ха! Свободное время? У меня его не бывает, Зед.
— Ты настолько занята?
— Я близнецам как мать родная. Эта работа меня выматывает.
— Но приносит удовольствие, надо полагать?
— Приносила бы, будь детки… обычными.
— А это не так?
— Их отец — российский олигарх, Зед. Они получают все, что ни пожелают. Стоит лишь захотеть. В свой последний день рождения они покатались на пони, получили в подарок выводок диких поросят, разбили куклу-пиньяту и объедались тортом высотой в мой рост. Они… — Елизавета поддернула свой нос кончиком пальца.
— Жадные?
— Да, но это не то слово. Чванливые? Да, они чванливые чудовища.
— Разве ты не можешь уволиться?
— И что тогда? Вернуться в Россию?
— Там по-прежнему все так плохо?
Елизавета кивнула.
— Наш президент уверял, что хочет помочь людям выбраться из нищеты, но ничего для этого не делал. Сам только набивал карманы… Коррупция, везде коррупция: сверху донизу. Да, там по-прежнему нелегко живется.
— Но в Мексике тебе понравилось?
— Больше, чем в России.
— Тогда просто поищи себе другую работу. Кругом полно всяких хороших международных школ.
— Ты не понимаешь, Зед. Ты американец и можешь работать где угодно. Мексика, Европа — тебе без разницы. У твоего правительства есть договоренности с другими, а наше ни с кем не договаривается. Работники из России никому не нужны, и никакая страна не выдаст так запросто рабочую визу. Мне просто повезло: семья, на которую я работаю, очень влиятельна. Только с их помощью я раздобыла визу, так что и уволиться теперь не могу.
Это явилось для меня откровением и заставило задуматься; забивать голову подобными вещами у меня как-то не было причин. И наконец я спросил:
— Когда истекает срок твоей визы?
— Будущей весной. Так что время у меня еще есть.
— Время для чего?
— Убедить Хесуса взять меня в жены.
Слова Елизаветы как наотмашь меня ударили.
Я ощутил горечь и досаду. И тем не менее поскорее отодвинул эти эмоции в сторонку. Елизавета и Хесус все еще были парой. Ну разумеется. То, что недавно произошло между нами, этот секс, ровным счетом ничего не значил. Секс он и есть секс. Способ отвлечься и сбежать, пускай ненадолго, от жуткой смерти Нитро, от этого острова ужасов.
И все же я не удержался от вопроса:
— Ты хочешь этой свадьбы?
— Тогда я получу вид на жительство. Я смогла бы уволиться без опасности, что меня депортируют назад в Россию. — Она озорно улыбнулась. — Тогда я тоже смогла бы переделывать старые автомобили и придумывать настольные игры.
Меня эта шутка не развеселила; меня грызла ревность. Глупо, конечно. У наших с Елизаветой отношений нет и не может быть будущего. Это конец.
И все же…
— Значит, он нужен тебе только ради визы? — спросил я.
Улыбка сползла с губ Елизаветы.
— Он мне нравится, Зед.
— Это потому, что у него есть деньги? Потому, что он добудет тебе вид на жительство?
Зеленые глаза Елизаветы полыхнули недобрым огнем.
— Не смей судить меня, Зед, — с угрозой в голосе произнесла она. — Не у каждого на этой планете жизнь была так же легка, как твоя.
— Это моя-то жизнь легкая? — искренне изумился я. — Да я вкалывал как проклятый, чтобы хоть чего-то добиться…
— Но ты имел возможность этого добиться, — возразила Елизавета. — Сколько знаменитых российских гонщиков ты сможешь вспомнить? Ну-ка?
— Никого, — признал я.
— Ты думаешь, это потому, что они не умеют водить гоночные машины? Вот и нет. Большинство и обычной дерьмовой машины не могут себе позволить. Откуда же взяться гоночной! Ты слишком многое принимаешь как должное, Зед. — Прежде, чем я успел бы хоть слово вставить, она продолжала: — Позволь, я расскажу тебе кое-что, ладно? Я жила в одной квартире с шестью другими семьями. И каждое утро просыпалась затемно, лишь бы не стоять в очереди, чтобы принять душ. Зимой на моем этаже — четвертом — всегда
