Со временем Нат научился узнавать тех, кто ухаживал за ним, и даже разделил их на две группы. К первой принадлежали те, кто не ленился сказать ему пару ободряющих слов, поправить капельницу или просто подоткнуть одеяло. Ко второй группе он отнес тех, кто выполнял свои обязанности бездумно и механически, хотя и тщательно. Ната очень задевало, что часть медперсонала, включая ту красивую белокурую женщину, никогда не смотрит на него и обращается с его телом как с неодушевленным предметом. Когда эти люди прикасались к нему, Нату хотелось схватить их за руки и крикнуть, что он такой же человек, как они.
Из зонда продолжал с бульканьем выливаться питательный раствор, и Нат снова позвал сестру. И снова — как и в первый раз — не смог издать даже слабого шипения. Тогда он с трудом повернул голову в направлении смотрового окна. Кто сидит там, за толстым стеклом с односторонней прозрачностью и почему он ничего не замечает? Как они вообще посмели бросить его, беспомощного, без всякого надзора?!
Сигналы прибора все же привлекли чье-то внимание. Пару минут спустя в палату вбежал запыхавшийся Окори. При виде того, что случилось, он сокрушенно прищелкнул языком, поправил зонд и сменил подкладное судно. Все это он проделал без единого слова — Окори принадлежал ко второй категории работников.
Когда он закончил прибираться и вышел, Нат вспомнил, что Окори очень не любил менять ему повязку на шее, потому что не выносил вида копошащихся в ране личинок. К счастью, повязку давно сняли, и в дни, когда Нат чувствовал прилив сил, он иногда ощупывал грубый шрам, тянувшийся поперек шеи, словно кто-то перерезал ему горло от уха до уха. Раньше ничего подобного у Ната на шее не было, и он тщетно пытался вспомнить, что же, черт побери, с ним случилось.
Еще какое-то время спустя в палату зашла его логопед Карен Макки, принадлежавшая к первой группе — группе «друзей», как иногда называл ее Нат, но даже среди них она выделялась ласковостью обращения и состраданием. «Молодец, у тебя отлично получается!» — это ее любимая фраза, которую она произносит по малейшему поводу. Порой Нату казалось, что даже если бы он измазал дерьмом всю кровать, Карен только улыбнулась бы и сказала, что он молодец и отлично справился.
Ему так и не удалось точно определить ее возраст. На взгляд Ната, Карен где-то за пятьдесят. Когда-то она была очень хороша собой — у нее правильный, выразительный рот и большие, печальные, серые глаза. Как и большинство уроженцев Западного побережья, Карен заботлива, внимательна, не слишком требовательна и капельку бестолкова. Нат не сомневался, что она родилась и выросла в Северной Калифорнии.
Пока Карен готовилась к утреннему уроку, устанавливая перед кроватью специальные экраны, Нат позволил себе еще немного подумать, что же с ним произошло. В том, что это был инсульт, он почти не сомневался. Оставалось только надеяться, что в течение первых трех часов ему успели ввести активатор плазминогена. Это новейшее лекарство должно было восстановить приток крови к мертвым или умирающим тканям его мозга. Активатор принадлежал к последнему поколению фибринолитиков, но его эффективность оказалась на удивление низкой: помогал он далеко не всем жертвам инсульта, попадавшим в отделения экстренной медицинской помощи. Стало быть, ему повезло…
Нат был рад, что сумел вспомнить эти подробности. Кажется, его мозг все-таки в порядке. Куда больше беспокоило сердце. Что случилось с ним и, главное, каким образом тем, кто его лечил, удалось решить проблему? Был ли это тройной байпас или — упаси Боже! — трансплантат?
Потом Нат подумал о жене. Он не верил, что Мэри могла покинуть его в таком состоянии. Он значил для нее все — как и она для него. В этом Нат никогда не сомневался. Они были неразлучны чуть не с первого дня знакомства, и теперь он не понимал, почему Мэри не приходит повидаться с ним. В конце концов, она тоже врач, и ей это сделать проще, чем кому бы то ни было.
Особенно угнетало Ната то, что он никак не мог вспомнить, как она выглядела. Он отчетливо представлял себе отдельные ее черты — завиток темных волос возле уха, длинные изогнутые ресницы, крошечную родинку на шее, но лицо в целом продолжало ускользать от него.
Тем временем Карен приподняла изголовье кровати так, что Нат оказался почти в сидячем положении. Заставив его открыть рот, она прижала специальной лопаточкой корень его языка.
— О'кей, — сказала Карен. — Постарайся, Нат. Мы делали это уже много раз.
«Делали — что?» — подумал Нат. Он знал Карен: она часто заходила к нему в палату, и он успел составить о ней определенное мнение, но не помнил, чтобы они что-то делали.
— Мы тренируем глотательные движения. Ты должен упереться языком в лопаточку и заставить горло сжаться.
И она надавила на корень его языка. Нат попытался сделать все, как ему было сказано, но обнаружил, что это невероятно трудно.
— Молодец, Нат! — воскликнула Карен. — С каждым днем у тебя получается все лучше и лучше. Конечно, ты еще очень слабенький, но уверяю тебя — со временем все придет в норму, и мы сможем перевести тебя на твердую пищу. Наш местный нейротехнолог, доктор Персис Бандельер, говорит — ты уже воспринимаешь речь, стало быть, ты понимаешь хотя бы часть того, что я тебе говорю, но сам говорить пока не можешь. Да ты и сам наверняка помнишь, что это два разных мозговых процесса, так что ничего удивительного или нового для тебя тут нет. Поэтому в первое время говорить буду одна я, а ты слушай и запоминай. Только не надо прыгать через ступеньки и пытаться мне отвечать. Я буду повторять одно и то же по многу раз, так что ты в конце концов поймешь все, что от тебя требуется. Да, чуть не забыла — на будущей неделе тебе вживят новый надгортанник, новое горло и новые голосовые связки. Как тебе это нравится, Нат? У тебя будет совершенно новый голос; может быть, ты даже сможешь петь!
Интересно, спросил себя Нат, как они собираются вживить ему новое горло и связки? Неужели пересадка? А может, где-то уже появились синтетические трансплантаты? Он почти уверен, что никогда не слышал и не читал ни о чем подобном, но…
— Нам нужно сделать еще очень многое, но самое трудное уже позади. Твой мозг работает. Я вижу и чувствую это. Старайся побольше думать, Нат. Это не принесет тебе вреда — только пользу.
Карен вызвала на один из экранов изображение. Нат с трудом разобрал очертания чего-то округлого.
— Это человеческий мозг, Нат. Если ты был хорошо образованным человеком — а я подозреваю, что для своего времени ты знал достаточно много, — то тебе должно быть известно, что в левом полушарии праворукого мужчины-гетеросексуала сосредоточено девяносто процентов речевых рецепторов-ячеек. У женщин, кстати, они распределены иначе — восемьдесят и двадцать процентов в левом и правом полушариях соответственно. Так вот, речевой центр твоего левого полушария получил серьезные повреждения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
