Одинцов покачал головой.
– И не боитесь же вы здесь летать! А если появится… этот «глаз дьявола» или мертвый выброс? Как у вас соблюдается режим безопасности?
– Соблюдается, – отрывисто бросил Ивашура, готовясь открыть дверцу кабины и выпрыгнуть наружу. – Во-первых, сейчас «межсезонье» – середина между пульсациями, подвижками Башни, и активность ее низкая. То есть мертвые выбросы, «глаза дьявола» и прочие эксцессы учащаются по мере приближения пульсации, и за день до нее мы прекращаем выходы к Башне. А во-вторых, нас предупреждают пауки.
Одинцов изумленно посмотрел на начальника экспедиции.
– Пауки?! Пауки предупреждают вас о появлении «глаз дьявола»?
– Мы это сами поняли недавно, – проговорил Рузаев. – Но еще ни разу пауки не ошиблись. Как только раздается крик – где-то что-то обязательно вылезет.
В это время вертолет коснулся колесами грунта, слегка накренился. Ивашура открыл дверцу, спрыгнул на желто-бурую плешь сухой травы и, пригибаясь, отбежал в сторону. Рузаев спрыгнул за ним, и Одинцову пришлось помогать врачу сойти на землю, вздрагивающую под ногами, как живая.
Вертолет авиаконтроля лежал на боку с поломанными винтами, наполовину погрузившись в черную жижу, выступившую из-под прорванного верхнего слоя торфа, перегноя и корневой системы трав. Возле него никого не было видно.
Ивашура первым подбежал к вертолету, рванул дверцу на его пузатом, забрызганном грязью боку, заглянул в кабину.
– Что там? – подбежал Рузаев.
– Похоже, они ушли, никого нет.
Ивашура влез в кабину, пошарил там и высунул голову.
– Аппаратура вдребезги, а на пульте, по-моему, кровь…
И в это время совсем близко, у подножия Башни, до которой было рукой подать, закричал паук.
Одинцов уже слышал крик паука, но издали, с большого расстояния, поэтому он вздрогнул и схватился за диктофон, который всегда носил с собой. Женщина-врач переступила с ноги на ногу, зажав уши.
– Пять секунд, – сказал Рузаев, когда леденящий душу крик стих.
– Шесть, я засек сразу, – быстро проговорил Ивашура. – О, черт, только этого нам не хватало! «Глаз» или выброс – одно из двух. Надо же так напороться!
– Это я сглазил своими разговорами, – сказал Одинцов. – Что же мы стоим? Бегом в вертолет и…
– Больше шансов отправиться в рай без билетов. Нет, придется остаться. Никакая защита не спасет, если нас зацепит гамма-луч или язык мертвого выброса. Будем уповать только на авось.
Одинцов еще раз хотел напомнить свои недавние высказывания о режиме безопасности, но посмотрел на врача и передумал. К тому же он понимал, что они были вынуждены рисковать, идя на помощь пострадавшим.
– Странно, что мы их не заметили, – сказал Ивашура, вспомнил о рации и вдавил пуговку включения. – Связь-два, что нового? Мы, кажется, влипли: только что пауки пропели серенаду предупреждения.
– Мы слышали, Игорь Васильевич. Поднимаю в воздух тревожную группу.
– Ни в коем случае! Осталось минуты две, они не успеют. Вертолет мы нашли, но в нем никого нет. Очевидно, экипаж почти не пострадал и скоро выйдет к оцеплению сам. Пошли навстречу на всякий случай второго врача.
– Понял. Но, Игорь, позволь хотя бы…
– Все! – Ивашура выключил рацию и посмотрел на врача. Женщина казалась внешне спокойной, хотя и мяла в руке снятую перчатку. – Попали мы в переплет, Ирина. Будет о чем детям рассказать.
Врач благодарно улыбнулась, краска вернулась на ее щеки.
– Это когда еще будут дети…
Рузаев сбегал к своему вертолету, пилот которого остался абсолютно равнодушным ко всему происходящему, и принес кинокамеру.
– Началось, – сказал он. – Нам повезло, редко кто наблюдал мини-извержения Башни в такой близости.
Одинцов присмотрелся и увидел, что на голубой с черным стене проступили светлые полосы, засеребрились, засияли, и на землю хлынул водопад искр. Сильно зашипело, к людям принесло волну свежести, мех на шапках встал дыбом, при каждом движении одежда стала потрескивать.
– И вовсе это не «глаз», – пробормотал Рузаев, вскидывая кинокамеру.
– Электрический дождь, – кивнул Ивашура, напряженно вглядываясь в Башню. – Чувствуете, какая электризация воздуха?
Со стены Башни, с высоты метров сто пятьдесят, сорвалась синяя молния и вонзилась в вал у подножия. Резкий щелчок, словно удар колоссального кнута. Еще и еще раз. Снопы электрических искр стали гуще, шипение усилилось, словно из серпентария выползло полчище рассерженных гадюк, сияние постепенно охватывало весь исполинский ствол Башни, поднимаясь снизу вверх.
Кожу на лице стало пощипывать, начали подергиваться мышцы на руках, ногах и спине.
– Первый раз наблюдаю дождь такой силы! – сказал Ивашура и скомандовал: – Быстро в вертолет! – Зубы его замерцали прозрачным зеленоватым светом. – Металлический корпус послужит экраном.
Они побежали к вертолету, при каждом прыжке ощущая болезненные покалывания в нервных узлах. В кабине буйство электричества прекратилось, перестали светиться зубы, нос, пальцы. Пилот только головой покачал, глядя на вакханалию света за стеклом кабины. Видимо, напряженность электрического поля продолжала нарастать, потому что начали светиться трава, камни, упавший вертолет. Красивые изменчивые голубые и зеленые волны сияния накрыли болото мертвым пушистым ковром.
– А где Михаил? – спросил вдруг Ивашура, бросив возиться в углу с каким-то прибором.
– Снимает, – сказал пилот.
Рузаев стоял на упавшем вертолете, окруженный электрическими сполохами, не отрываясь от видоискателя кинокамеры.
Ивашура ударил ногой в дверцу, высунулся по пояс и закричал:
– Михаил, в кабину! Живо!
Рузаев оглянулся, опустил кинокамеру, и в ту же секунду словно судорога передернула Башню: она искривилась, заколебалась, как мираж, готовый растаять, исказился горизонт. Судорога пробежала от Башни по земле, перечеркнув оранжевый бок вертолета с человеком на нем, какие-то странные светящиеся фигуры встали над болотом, полетели световые стрелы и копья…
Вертолет с людьми качнулся, Ивашура едва не вывалился наружу, но пилот успел удержать его за полушубок. Один из светящихся лоскутов воткнулся в лобовое стекло кабины. Жгучий свет залил все вокруг, ослепленные люди попадали на пол, закричала Ирина, и вслед за световым ударом в кабину ворвалась тьма…
Ивашура пришел в сознание первым. Ломило в висках, все тело казалось водянистым и рыхлым, отказывалось повиноваться. Пилот полулежал на своем сиденье с равнодушным лицом, продолжая сжимать в окаменевших руках штурвал.
Зашевелился Одинцов, молча сел, ощупывая лицо. Ивашура нагнулся к врачу, легонько похлопал ее по щеке. Женщина вздохнула и открыла глаза.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
