Также людей призвали жаловаться, если кто‑либо почувствовал себя оскорбленным. В феврале 2009 года был арестован высокопоставленный чиновник МИД Роуэн Лакстон — после того, как окружающие услышали от него нецензурную брань в адрес Израиля. Он выкрикивал ругательства, смотря по телевизору новости, во время упражнений на тренажере с беговой дорожкой в спортзале Лондонской школы бизнеса. Посетители спортзала попросили его прекратить браниться, но он этого не сделал, и тогда они известили полицию, обвинившую его в разжигании религиозной ненависти.
Однако не все нарушения гражданских свобод можно отнести на счет государства. Я все больше задумываюсь о том, в какой степени общественные организации прибегают к самоцензуре: не только СМИ, но и культурные институции. Общественные организации страны самоустранялись от обсуждения противоречивых тем. Возглавляя «круглые столы», организованные Национальным советом по искусству, я с удивлением слушал, как директора театров и кураторы художественных галерей признавались, что избегают расовых и религиозных вопросов. Одни ссылались на советы полиции о возможных беспорядках, другие упоминали о намеках спонсоров или местных властей. Многие признавали право общин на защиту от посягательств. По разумению некоторых деятелей культуры, это право кажется превалирующим над свободой слова. Исследователь прав человека Конор Джиэрти заметил:
На самом деле редакторы новостей, нервничающие сотрудники университетских кафедр информатики, ток–шоу на радио и продюсеры… считают, что есть закон, который запрещает им делать «это», но они в точности не знают, что именно имеется в виду.
Его замечания напоминают о Сингапуре. Там рамки дозволенного намеренно обозначены нечетко, что заставляет журналистов и прочих полагаться на естественное человеческое стремление избегать неприятностей.
Постоянную угрозу свободе слова в Великобритании несут законы об ответственности за распространение клеветы, которые относятся к числу самых жестких в мире. Английский закон о клевете основан на анахронизме: презумпции у человека безупречной джентльменской репутации. Бремя доказывания, лежащее на ответчике, вкупе с очень высокими судебными издержками по искам за клевету сделали британские законы о клевете особенно привлекательными для истцов и необыкновенно опасными для журналистов и писателей. Богатые и влиятельные люди разыскивают любые упоминания о себе в публикациях в Великобритании — как в интернете, так и в печати. Затем они подают в британские суды иски о клевете, зная, что у них есть все условия для выигрыша. Судебные издержки настолько высоки, что мало кто способен себя защитить. Истцы затягивают дело на много месяцев, добиваясь, чтобы ответчики остались без средств и попытались кончить дело миром, даже обладая железными доказательствами. Великобритания превратилась в мировой центр «клеветнического туризма». Один влиятельный редактор национальной газеты заявил, что дирекция посоветовала ему не расстраивать российских олигархов или кого‑либо еще, кто имеет возможность подорвать их финансовое положение.
Участившееся инициирование процессов о клевете оказало отрицательное влияние на свободу слова и журналистские расследования. Оно также помешало работе неправительственных организаций, которые долгое время опирались на конфиденциальные источники информации, когда рассказывали о деспотических режимах по всему миру. В настоящее время они тратят значительную часть бюджета на судебные расходы. Английский закон о клевете стал особым объектом критики Совета по правам человека ООН. Совет отметил, что этот закон служит для противодействия критике в СМИ по представляющим серьезный общественный интерес вопросам и отрицательно влияет на возможность для ученых и журналистов публиковать свои работы. После того как бизнесмен из Саудовской Аравии Халид ибн Махфуз подал иск о клевете в связи с утверждениями американской писательницы Рэйчел Эренфельд, сделанными в ее книге «Финансирование зла», этот вопрос начали рассматривать в США как угрозу Первой поправке, гарантирующей свободу слова. Штат Нью–Йорк принял закон «О защите от иностранных исков о клевете» (Libel Terrorism Protection Act), получивший известность как «закон Рэйчел», чтобы обезопасить американцев от исков, поданных в английские суды. Иллинойс и другие штаты сделали то же самое. В Вашингтоне группа конгрессменов подготовила законопроект «О защите свободы слова», стремясь обеспечить американцам аналогичную защиту в федеральных судах. Эта история нанесла удар по репутации британской правовой системы.
В конце 2008 года были предприняты первые организованные попытки разрешить эту проблему. Три рядовых члена парламента от трех основных партий собрали группу видных адвокатов, чтобы пресечь «клеветнический туризм». В ходе обсуждения в парламенте депутат от лейбористов Деннис Макшейн назвал британские законы о клевете «международным позором» и «главной угрозой свободе распространения информации». Он заявил, что адвокаты и судьи «сговаривались парализовать независимое мышление и остановить публикации о том, что вытворяют некоторые из богатейших и наиболее влиятельных людей в мире». Среди прочих он назвал заслушанные в Лондоне дела, когда тунисец подал иск на дубайский телеканал, а Исландский банк — на датскую газету. Но, вообще говоря, британские правительство и парламентарии не выказали понимания. Напротив, их гораздо сильнее беспокоило нередкое вмешательство прессы в частную жизнь (обычное для непристойной, низкосортной светской журналистики), преднамеренно или случайно ставящее людей в затруднительное положение.
Учитывая позицию парламента, значительная часть бремени по привлечению правительства к ответственности легла на СМИ. Результат оказался противоречивым. Меня поразила стадность парламентских журналистов, заставляющая их следовать друг за другом и думать только о завтрашних заголовках. Такие вопросы, как состояние демократии, высмеивались и репортерами, и политиками. Накануне наступления нового тысячелетия я беседовал с коллегой, который только что оставил газетную работу, чтобы занять должность правительственного пресс–секретаря. Это был один из тех периодов, когда Флит–стрит[37] увлекалась резкой критикой Блэра, и я спросил своего друга — грешника, вставшего на путь истинный, — как он себя чувствует, став сотрудником подвергающегося нападкам правительства. Он засмеялся. Оказалось, он был поражен, поняв, как мало репортеры, не говоря уже о публике, знали о том, что происходит в Уайтхолле: «Полагаю, тебе очень повезет, если найдешь хотя бы 1% информации».
В одном из своих последних выступлений в качестве премьера Блэр назвал некоторых представителей СМИ «дикими зверями». Он и его советники придерживались мнения, что проблема заключалась в избыточной критике, в неточности и безответственности. У него имелись убедительные аргументы в пользу двух последних соображений, но первое было абсолютно неверным. Британская журналисты — мастера покричать и повизжать, но в принципиальных случаях, как это было, например, при подготовке в войне в Ираке, печать, радио и ТВ зачастую принимают сторону правительства. Принципы манипулирования средствами массовой информации, разработанные ведущими специалистами «новых лейбористов» Алистером Кэмпбеллом и Питером Мандельсоном, построены на страхе перед медиа и ненависти к ним. Манипулирование оказалось успешным в краткосрочной перспективе, поскольку обеспечило более выгодное освещение событий. В долговременном же отношении оно принесло непоправимый вред свободе выражения в Великобритании. И все же я всегда с большей симпатией относился к чиновникам, а не к журналистам, жалующимся на то, что с ними грубо обращаются или вводят их в заблуждение.
Манипуляторы (spin doctors) могли преуспеть только в том случае, если им безнаказанно позволяли это делать. Проблема в том, что редакторы и их подчиненные имели доступ к ключевым фигурам в правительстве, только если работали на них. Это еще один пример недостойного компромисса.
Агрессивная кампания Кэмпбелла против Би–би–си по поводу Ирака не только повлекла за собой отставку гендиректора и председателя попечительского совета корпорации. Она породила нерешительность у журналистов. В 2005 году я опубликовал в «Нью стейтсмен» редакционную статью о том, что Би–би–си струсила и начала прогибаться перед властью. В заголовке я обыграл аббревиатуру, назвав статью «Сломлена, побеждена, запугана» (Broken, beaten, cowed). Гендиректор Би–би–си Марк Томпсон был так взбешен, что разослал десяткам тысяч своих сотрудников электронные письма, осуждающие эту статью. Однако он не привел свидетельств обратного, и я получил десятки посланий в мою поддержку от управляющих и журналистов. В последующие годы это поклонение власти усилилось. Я не столько радовался своей правоте, сколько чувствовал печаль, поскольку Би–би–си была одним из величайших символов здоровой общественной жизни.
