Тело Беверли сотрясалось от рыданий, а я молча рассматривал ее стальной ошейник.
Потом Беверли вскинула голову и улыбнулась.
— Ты волен сделать со мной все, что хочешь, ибо ты силен и свободен. Но молю тебя, удостой меня хотя бы одним словом!
Губы ее дрожали. В страхе и унижении, стянутая петлями желтого шнура, она была потрясающе красива.
— Я поняла, господин, — сказала рабыня, — почему мне завязали глаза. В своих покоях, где нет посторонних, господин, наверное, предпочитает обходиться без маски, и мне не позволено узреть лицо курьера Рагнара Воскджара. Кто знает, через какие руки пройдет и к какому хозяину попадет невольница? Разумеется, ты не можешь допустить даже малейшей возможности того чтобы в будущем я, хотя бы случайно, могла тебя выдать неосторожным словом, восклицанием или пылким стремлением облизать твои ноги.
О желании облизать мне ноги Беверли высказалась как о чем-то совершенно естественном. Для рабынь Гора это обычная вещь, но на Земле дело обстоит иначе. Неужели она забыла о своем земном происхождении и воспитании?
— Но почему, господин, ты не позволяешь мне не только видеть тебя, но и слышать твой голос? О! Кажется, я поняла! Узнать человека можно не только по его облику, но и по голосу. Ты не хочешь, чтобы я запомнила даже твой голос! Или, — Беверли задрожала, — просто ты считаешь рабыню существом слишком низким, чтобы снизойти до разговора с ней?
Я улыбнулся. Напуганная, подобострастная рабыня не узнала меня в гонце Рагнара Воскджара, вальяжно восседавшем за пиршественным столом, но я ничуть не сомневался, что по голосу Беверли опознает меня мгновенно.
— Я придумала, господин, — сказала она, радуясь своей догадке. — Если ты молчишь для того, чтобы остаться неузнанным, прикоснись к моему левому плечу, а если твое молчание есть знак презрения к недостойной слов жалкой рабыне — коснись правой руки.
Она напряглась, трепетно ожидая моего знака.
— Пожалуйста, господин! — молила девушка, но я не шелохнулся. — Понимаю, — горестно промолвила Беверли, — господин считает, что рабыня не вправе знать даже это. На то его воля. Однако, — она поежилась, — ты не знаешь, как страшно беспомощной, беззащитной девушке с завязанными глазами. Впрочем, может быть, ты это прекрасно знаешь? — Беверли улыбнулась. — Ну конечно, господин, ты прекрасно знаешь, как следует обращаться с рабыней.
О себе как о рабыне Беверли говорила как о чем-то само собой разумеющемся.
— Но все же, — продолжила девушка, — ты позволяешь мне говорить. Ты не ударил меня, чтобы я замолчала, не вставил мне в рот деревяшку и не засунул кляп. Следовательно, по крайней мере до тех пор, пока я не почувствую твой пинок или удар твоей плети, мне позволено говорить. Возможно, ты хочешь меня слышать. Но с чего бы это? Разве могут интересовать господина слова ничтожной рабыни?
Будучи искренне озадаченной, она непроизвольно подергала петли своего шнура.
— Чем я отличаюсь от других девушек? — спросила себя Беверли, размышляя вслух, и тут же, найдя ответ, радостно воскликнула: — Ну конечно! Во всей крепости я единственная рабыня родом с Земли! Тебе ведь рассказали об этом, не так ли? Наверное, господину еще не случалось обладать земными девушками и мое происхождение заинтриговало его. Да, скорее всего, тебе рассказали, откуда я прибыла. Ты ведь не раздвинул мне рот, чтобы посмотреть, нет ли в моих зубах кусочков металла. Не думаю, чтобы меня выдало произношение, ибо на Горе множество варварских акцентов, а я уже выучилась говорить по-гориански вполне сносно.
Я усмехнулся, признавая, что маленькая хвастунья не лжет: по-гориански она и впрямь говорила бегло и непринужденно. Мне языки давались с необыкновенной легкостью, но нельзя было не признать, что ее лингвистические способности не намного уступали моим.
— То, что мои хозяева назвали меня Беверли, — продолжала рассуждать она, — само по себе еще ничего не значит. Земные имена на Горе дают и местным девушкам, предназначенным для рабского служения. Правда, ты мог заметить крохотный шрам на моей левой руке. Он земного происхождения и называется «метка вакцинации».
Я улыбнулся. Такие метки и пломбы в зубах используются работорговцами как почти безошибочные признаки земного происхождения. И горе девушке, у которой они есть, ибо тогда ее почти наверняка ждут более тяжкие цепи и более жестокое, безжалостное обращение.
— Все-таки, скорее всего, тебе сказали, что я с Земли, и тебя это заинтересовало, — продолжила она. — Вот тогда ты и решил призвать меня на сегодняшнюю ночь в свои покои. Наверное, ты захотел узнать, верно ли, что земные женщины представляют собой сочный пудинг?
Меня позабавило то, что мисс Хендерсон воспользовалась горианским выражением, обозначавшим сочетание страстности и покорности в рабыне. Сам я по собственному опыту знал, что приписывать качества сочного пудинга только земным девушкам столь же ошибочно, как и присваивать его только горианским рабыням. Верно было лишь то, что рабыни в любом случае обладают этим свойством в большей степени, нежели свободные женщины. Что же до достоинств, в первую очередь сексуальных, то они редко зависят от места рождения. В чем-то одном хороши уроженки Земли, в чем-то другом — Гора; главное, чтобы они осознавали себя рабынями.
Представьте себе, какой ужас должен наполнять рабыню, познавшую свою истинную природу, при мысли о мире, где она вынуждена была бы влачить унылое существование, подражая мужским стереотипам поведения и не имея возможности обрести господина! Не удивительно, что, будучи обращенными в рабство, такие женщины скоро начинают воспринимать свой ошейник с радостью и восторгом. К покорности их, разумеется, принуждают, но коль скоро такого рода насилие позволяет им обрести себя, они воспринимают его как принуждение к счастью.
Для свободной горианской женщины радости рабства представляют предмет тайной зависти. А вот для земной женщины, оказавшейся во власти горианского господина, такого рода радости являются подлинным откровением.
— Я думаю, — сказала мисс Хендерсон, — что ты намерен опробовать меня, чтобы узнать, заслуживают ли земные девушки твоего внимания. Однако, хотя я и нахожусь в полной твоей власти, ты пока еще не счел нужным как-либо меня использовать. Наверное, ты сделаешь со мной что тебе вздумается, когда на то будет твоя воля, но пока мне, ничтожной невольнице, не приказано иное, я должна говорить.
Поскольку Беверли принимала меня за уроженца Гора, она полагала, что мне интересны сведения о природе земных девушек, а также и о самом мире, из которого этих девушек изъяли. Земные рабыни занимают на Горе спорное положение, хотя, как мне кажется, в последнее время отношение к ним несколько изменилось, причем в их пользу. Некоторые горианцы особо пристрастны к рабыням с Земли, тогда как другие решительно предпочитают местных уроженок.
