Василиск Великий тоже сердечно поздравил нового друга, который между тем задумал коварный план нападения на Италию. В то время когда друзья Берксерьера радовались его успехам, фельдмаршалы Одержимого скрытно подвели свои войска к северным границам Италии и спрятали их в горах и лесах неподалеку от Венеции, Ломбар-дии, Савойи и Пьемонта.
А доверчивый папа Василиск в это время сажал цветы у себя на загородной вилле "Василисковская" и слушал пение соловьев.
И вдруг, ровно через год после падения Парижа, "Черные ландскнехты" "неожиданно и вероломно", как сказал папа, ворвались в Италию.
А надобно к этому добавить, что папа Василиск хотя и был как все папы Римским епископом, но светская власть его распространялась на всю Италию, и он чувствовал себя господином на всей ее территории, от Сицилии до Альп.
Злобные протестантские "богословы", как говорил Василиск Великий, "не знающие, где - право, а где - лево", придумали для оскорбления папы глупый термин "цезаре-папизм", уверяя, что в Италии папа Василиск - да и до него папа Илия - объединили в одном лице власть папы и Цезаря. А ведь известно, что только Византийские императоры, да и то не все, а только Юстиниан I и Мануил I, хотели было объединить в своем лице и императоров и первосвященников, но не до конца в этом преуспели. Да и было-то это - в первый раз в VI веке по Рождеству, а последний раз в XII веке - о чем и говорить-то было.
И еще - в слепой ненависти обзывали его "Теократом", будто папа уподобился иудейскому Первосвященнику
или мухаммеданскому Халифу, которые были первыми и в светской, и в религиозной жизни.
Истинно сказано: "Любовь - слепа и ненависть - слепа". А все дело было в том, что у Василиска Великого была необычайная сила авторитета и отсюда проистекал невиданный авторитет его власти.
Но вернемся к описанию дальнейших событий. Узнав о внезапном и вероломном вторжении ландскнехтов Берксерьера на землю Италии, папа Василиск целые десять суток не мог прийти в себя от такого низкого коварства.
Зигфрид был единственным человеком, которому он поверил, которого зауважал и даже полюбил, ибо чем объяснить иначе даже такую сентиментальную деталь: он. Василиск, обменялся к Берксерьером портретами, и, как ему доносили, Зигфрид часто смотрел на парсуну53 папы, будто пытаясь прочитать его мысли, а Василиск тоже иногда пристально всматривался в лик друга, надеясь, в свою очередь, угадать его великие замыслы?
И вот все рухнуло - боевые слоны, конница и пехота Берксерьера несокрушимой лавиной шли на Рим.
Василиск каждую ночь ходил в Пантеон к гробнице Святого Илии и вопрошал его, но тот не подымался из гроба и лежал недвижно. И тогда папа тайно велел увезти мощи Илии из Рима. И не мстительная злоба двигала им, а желание спасти национальную святыню Италии, ибо если бы Берксерьер оказался здесь, то мощи были бы поруганы, а Пантеон взорван.
И лишь через десять дней после того, как "Черные ландскнехты" перешли рубежи Италии, папа Василиск, не дожидаясь, пока Берксерьер, подобно Ганнибалу, окажется у ворот Рима, велел разослать повсюду Окружное папское послание, в коем объявил Крестовый поход против "черной смерти", как образно сравнил он напавших с чумой, ибо именно ее и называли тогда "черной смертью". Папа переменил тиару на шлем и. оставив посох, опоясался мечом. В таком сверкающем облачении не пастыря, но воина Василиск как Архистратиг Михаил взошел на балкон Римского Пантеона, где еще совсем недавно лежали в хрустальном саркофаге нетленные мощи Илии Святого, и поклялся перед многотысячной толпой, запрудившей площадь Святого Петра, что не опустит меч в ножны, пока не привезет Бесноватого - так он назвал Зигфрида Берксерьера - в железной клетке в Рим и не сожжет его на этой площади на медленном огне. С балкона Пантеона он призвал всех своих братьев и сестер, соотечественников и соотечественниц, на священную войну против "черной смерти", принял парад папской гвардии, велел вооружить всех итальянцев вилами, цепами и дубинами и спасать Отечество.
И еще Василиск сказал: "Пусть вдохновляет вас в этой борьбе образ наших великих предков Сципиона Африканского - младшего, Гая Мария, Луция Корнелия Суллы, Гнея Помпея, Гая Юлия Цезаря. Пусть осеняет вас в этой войне Хоругвь Святого Илии!"
Вскоре после этого Василиск учредил военные награды, названные именами этих полководцев, и велел открыть кадетские училища имени Цезаря для мальчиков-паулинцев. Там учились дети и внуки ветеранов и гордо называли себя "цезарианцами". Папу ничуть не смущало, что Цезарь был язычником.
Закончив речь, папа вернулся в покои и, как рассказывал мне потом уже в Риме один знающий человек, сразу же снял шлем, отстегнул боевую перевязь и все это вместе с мечом засунул под кровать. Затем он велел позвать к себе своего любимца и друга, сотрапезника и собутыльника, друга и земляка кардинала Лауренцио, некогда бывшего викарием на Корсике, а теперь кардинала и Генерального магистра Ордена Грозы, Пламени и Урагана (ОГПУ).
Папа велел принести из кухни всегда стоявшие наготове дежурные корсиканские народные блюда - сациви, шашлык, лобио, а из погреба корсиканское же вино трех сортов - "Твиши" урожая 1537 года, "Хинцмареули" - 1541-го и "Хванчкару" - 1553-го. И Василиск и Лауренцио оба были корсиканцами, а какой настоящий взрослый мужчина-корсиканец не понимает толк в винах?
И они, налив "Хванчкару" в простые глиняные кружки, молча поглядели друг другу в глаза и понимающе, чуть-чуть кивнув один другому, также молча выпили - за победу над Бесноватым.
А потом Лауренцио спросил папу по-корсикански - когда они встречались, то всегда говорили на их родном корсиканском языке:
- А что, Васо,- так запросто, без затей, называл папу Лауренцио, когда они оставались одни,- ты и в самом деле поведешь войска на север?54
- Я здесь нужнее, брат Лауренцио,- ответил Василиск.
- Правильно,- согласился Лауренцио,- ты воооще-то нужен везде, но здесь - нужнее всего.
Они выпили еще раз - за здоровье папы, и Лауренцио спросил:
- А кому, ты думаешь, можно доверить командование нашей армией?
- Никому, Лауренцио. Никому, брат, доверять нельзя.- И увидев вдруг промелькнувшую в глазах друга обиду, тут же все понял. И сказал с теплой проникновенностью:
- Тебя, брат, я не имел в виду. Тебе я верю. Но ты ведь мастер в своем деле, а здесь нужен не ты.
- А кто же все-таки? Скажи, если действительно веришь, брат Васо.
- Верю и потому скажу. Генералиссимусом всех моих войск буду я сам, а вот коннетаблей, коммодоров, колонелей и капитанов и отбирать и проверять будешь ты, брат Лауренцио.
- Правильно,- согласился Лауренцио,- но, скажи, Васо, как понимать тебя, если ты только что сказал, что не пойдешь на север, а останешься здесь, в Ватикане? Ведь полководец всегда находится при армии.
Василиск с печальной улыбкой поглядел на своего друга и собутыльника.
- Ты, Лауренцио, действительно мастер своего дела - этого у тебя не отнимешь, но диалектик ты никакой. Слабый ты диалектик, Лауренцио. Не обижайся, брат, как друг тебе говорю,- слабый.
Лауренцио молчал, не понимая, куда клонит папа и что из всего этого последует.
- Есть католицизм догматический,- сказал Василиск,- а есть католицизм творческий. Я стою на почве последнего. А теперь скажи мне, Лауренцио, где, когда какой Иисус, какой из апостолов или кто-либо из равноапостольных, я имею в виду Карлу, Ангела и Илию, говорил, что полководец обязательно должен быть при армии?
Папа, судя по всему, очень довольный произнесенной им тирадой, налил себе в кружку вина, затем сказал с дружеской улыбкой:
- Налей и ты себе, говенный диалектик, Лауренцио, опустив глаза и проглотив обиду, трясущейся рукой налил себе из другой бутылки.
- За твое здоровье, Васо. Как брат скажу брату - нет мудрее тебя. Великий. За то пью еще, чтоб, сидя здесь в Ватикане и не подвергая свою драгоценную жизнь опасности, снискал бы ты себе, Васо, славу доблестнейшего и храбрейшего полководца в истории всех времен и народов.
Папа сощурил глаза и улыбнулся - это значило, что он доволен.
- Твое здоровье, брат Лауренцио, а командующими я назначу сразу троих вице-генералиссимусов - Климента, двух Симеонов, ну, да ты знаешь, о ком я говорю. А всеми ими командовать буду я, посылая к ним гонцов с моими предписаниями и распоряжениями.
- Правильно,- сказал Лауренцио,- ты - гений. А сам подумал: "Если эти старые безмозглые тюфяки продуют сражение Берксерьеру,- а он точно намылит им холку,- то Василиск велит повесить их как трусов и изменников, а если кривая вывезет - все-таки войск у его коннетаблей намного больше, чем у Бесноватого,- то победу наш Великий и мудрый, конечно, припишет себе. Не он ли слал им правильные и мудрые приказы?" И сказал, как мог проникновеннее:
- Еще раз за твое здоровье. Генералиссимус из Генералиссимусов!
И папа, встав, подошел к Лауренцио и молча обнял его, а потом скупо по-мужски - поцеловал в пухлую, тщательно выбритую щеку, пахнущую тройным королевским о'де Колоном...
