даже разумно. Это по-прежнему своего рода умственная гимнастика, призванная убедить меня в том, что в глубине души я всегда буду хотеть заниматься сексом в той или иной форме, и в основе этого заверения лежит принудительная сексуальность. Всем остальным будет хорошо, если они больше никогда не будут заниматься сексом, но мне лично очень нужно им заниматься, иначе случится что-то плохое. Мой страх выходил за рамки опасений по поводу сохранения отношений. Ной сказал: если однажды я решу, что больше никогда не буду заниматься сексом, мы поговорим об этом и рассмотрим открытые отношения или придем к какому-то другому компромиссу. Он повторял мне снова и снова, что никто не хочет заниматься сексом все время, что это не причина для беспокойства и что он хочет заниматься сексом только в том случае, если я этого хочу. Я ему верю, но этого мало. Мне повезло, что мои отношения не связаны с либидо, но я все же хочу желать большего.
Для большинства людей жизнь – это цепь заблуждений. Встречаясь с Генри, я понимала, что моя неуверенность и страхи портят отношения. Я хотела измениться, но как бы сильно ни старалась, не могла сразу избавиться от многолетнего эмоционального багажа. То же самое и здесь. Лишь немногое из того, что я узнала – о принудительной сексуальности, согласии или о том, почему и как мы отдаем предпочтение сексу и как это укоренилось в культуре, – помогло мне бороться с собственными страхами. Несмотря на все мое погружение в разговоры об асексуальности, иногда по ночам я чувствовала себя ужасно и страдала. Мне совсем не хотелось быть асом, и если бы можно было выбирать, я бы выбрала быть «нормальной».
Позвольте кое-что сказать вам: работая над этим разделом, я изо всех сил старалась быть честной. Я обнаружила, что пытаюсь вставить оправдательные фразы, написав о том, как часто мы с Ноем занимаемся сексом. Я вырезала целые отрывки о том, как партнеры обычно комментировали мою сексуальную открытость, о том, как я посещала секс-клубы, о том, что я определенно абсолютно не ханжа. Я боролась с дилеммой, которую считала глупой. Если бы я сказала правду – что, несмотря на мою открытость, большую часть времени я равнодушна к сексу, – я бы приблизилась к собственному признанию того, что я настоящий ас. Если бы я скрыла правду и выделила все части, которые считала нужным выделить, я бы показала себя такой, какой мне хочется, чтобы меня видели.
Желая скрыть истину, я думала о Ное. Я беспокоилась, что, если люди узнают это обо мне, им будет жаль его, хотя Ноя это не волновало. И я хотела скрыть правду для себя. Я считаю, что права, когда думаю о принудительной сексуальности и ее негативных последствиях, но уверенность в собственной правоте – не такая полезная эмоция, как я когда-то считала. Это недостаточный буфер против других идей, которые витают в воздухе и которые я усвоила за свою жизнь. Мне часто не хватает смелости доказывать свои убеждения.
Самым большим помощником был сам Ной. Он не занимался гендерными и сексуальными исследованиями, как я. Это белый натурал с северо-востока, учившийся в частных школах и в детстве проводивший лето у родственников во Франции. Я проводила время за чтением книг и сайтов о сексуальности и согласии; он успокаивал меня, что все в порядке.
* * *
Осознание принудительной сексуальности не всегда позволяет кому-то постоять за себя, точно так же как понимание расизма не мешает людям быть неосознанно расистами. Мысль о том, что важна не «норма», а то, что хотят люди, – а это может быть глубже, чем они думают, – не лишает эти представления всей их силы. Метафоричность секса не означает, что ничего не останется, если убрать всю эту символику, или что мы, приверженцы символов, сможем когда-либо полностью избавиться от нее, как бы мы ни хотели. Нет никакой гарантии, что возможность распознавать сценарии решит проблему и сохранит отношения. Однако молчание гарантирует, что сценарии сохранят свою силу. Разговора может быть недостаточно, но он необходим.
Совет «обсуждать и подвергать сомнению все» не звучит радикально ни для отношений, ни для какой-либо другой сферы жизни. Я это знаю точно. Я разговаривала со многими экспертами и учеными и просила их поделиться со мной хотя бы одним хитроумным приемом для исправления ситуации, желательно – быстрой подсказкой, но и за новую методику я была бы благодарна. Вместо этого психотерапевты и другие эксперты повторяли мне этот очевидный совет снова и снова, и чем больше я узнавала, тем больше понимала, что никто не может предложить что-то новое.
Люди готовы платить деньги, лишь бы не разговаривать. Это стало очевидным, когда в мою бытность журналисткой мне предложили написать о стимулирующем устройстве за 250 долларов, по сути предназначенном для имитации прелюдии на гениталиях. Поскольку устройство разрабатывалось для женщин, состоящих в отношениях, я спросила генерального директора, почему клиентка не может попросить партнера о настоящей, бесплатной прелюдии. Мне сказали, что раньше никто не задавал этот вопрос. Ответ в том, что женщины не хотели просить партнера. Они чувствовали давление. Они скорее заплатили бы деньги за гаджет, чем попросили бы.
Или они предпочли бы завязать тайный роман. В популярной колонке New York Times «Современная любовь», озаглавленной «Что я узнала о неверности благодаря сексу с женатыми мужчинами», Карин Джонс описывает состояние женатых мужчин. «Однако после нашей второй ночи я могла сказать, что для него это было больше чем секс; он отчаянно нуждался в любви, – пишет она. – Он сказал, что хочет быть рядом со своей женой, но не может, потому что они не смогли преодолеть свою фундаментальную разобщенность: отсутствие секса, которое привело к отсутствию близости, что сделало секс еще менее вероятным, а затем превратилось в обиду и обвинения друг друга»[210].
Кажется правдоподобным, что отсутствие секса может усугубить недостаток близости, но неясно, является ли отсутствие секса причиной недостатка близости или наоборот. Мне интересно, может ли решение проблемы недостаточной близости как-то помочь при отсутствии секса или, по крайней мере, позволить обоим говорить об отсутствии секса и других вариантах. Честное и открытое общение, при котором оба человека чувствуют себя свободными и могут обсуждать любые темы, неудобно и болезненно. Это тоже несправедливо, потому что одним людям легче высказаться, чем другим. Но надеяться, что тебя поймут без неудобных разговоров, бессмысленно. Говорить и слушать – это единственно верные способы прояснить свои мысли. Чем больше я изучала этот вопрос и
