– Значит, Петровский? – задумчиво произнес Дмитрий Александрович.
– Получается, что так.
– Знал я, что он на руку нечист, но чтобы настолько… Вы-то сами, Михаил Иванович, что думаете делать?
– Я пока не решил, – покачал головой так, словно его могли видеть, отец Василий.
– Ладно, – вздохнул Дмитрий Александрович. – И на том спасибо.
Некоторое время священник просто сидел и думал. Он понимал, что формально сделал все, что мог. Но он понимал и другое. В таком деле формальностями не отделаешься. Петровский наверняка отопрется, а единственный свидетель – вот он, лежит со стянутыми конечностями у него в ногах.
– Слышь, Николай Ефимович, – спросил отец Василий. – У тебя машина рядом?
– Да, – выдохнул Ершов. – Здесь, в гараже.
– Неплохо, – священник сунул сотовый за пазуху. – А ключики где?
* * *
Спустя четверть часа отец Василий уже выезжал на ведущую в сторону Москвы трассу. Новенький ершовский «Форд» бежал быстро и легко, и если бы не продолжающий падать на дорогу снежок, вполне возможно было выжать из этой чудо-машины и сто, а то и сто двадцать. А в багажнике, заботливо завернутый в снятые с кресел меховые накидки, лежал, смиренно ожидая своей дальнейшей участи, хозяин машины – майор милиции Николай Ефимович Ершов.
Отец Василий не был на сто процентов уверен, что поступает правильно – не его это дело доставлять людей в Москву в руки правосудия, но что-то изнутри подсказывало, что, если он сам не доведет дело до конца, оно может не закончиться никогда.
Мимо проносились торопливые такие же крутые иномарки, сзади оставались отечественные «копейки» и «девятки», и отец Василий чувствовал невыразимое и необъяснимое никакой логикой облегчение – словно лопнул много дней созревавший нарыв. И лишь у самой Москвы, когда впереди замаячили фигуры вооруженных короткоствольными автоматами дорожных патрульных, его сердце начало стучать чуть чаще.
«Помоги мне, господи», – мысленно попросил священник.
– Что случилось, командир?! – высунулся он из окошка.
– Ваши документы, – спокойно потребовал патрульный.
Священник вздохнул и протянул паспорт и права.
– А на машину где? – наклонил голову патрульный.
«Холодно ему, наверное, так стоять!» – пронеслась в голове священника совершенно ненужная в такой ситуации мысль.
– Сейчас поищу, – он наклонился к «бардачку», открыл, порылся, но ничего похожего на техпаспорт не обнаружил.
– Выйдите из машины, – распорядился патрульный.
Священник скосил глаза. Подчиняясь жесту патрульного, к ним от высокой двухэтажной будки торопились еще два гаишника.
– Откройте багажник.
Отец Василий снова глубоко вздохнул и направился к багажнику, а через несколько секунд перед глазами изумленных гаишников предстал связанный по рукам и ногам крупный мужчина в милицейской форме.
– Руки на капот! – жестко распорядился патрульный, и отец Василий почувствовал, как в ребра ему уткнулся жесткий автоматный ствол.
Ершов, осознав, что спасен, принялся материться на чем свет стоит, то рассыпаясь в благодарностях милиционерам, то обещая поиметь священника в самые замысловатые части тела.
– Это опасный преступник, сержант, – предупредил патрульного священник. – Не вздумайте развязывать.
– Не понял?
– Позвоните в Москву Свиридову или Бестемьянову, там все скажут, – пояснил священник.
– А кто это такие? – усмехнулся патрульный.
– Если не знаете, звоните на коммутатор, там скажут. У меня в кармане сотовый, можете с него.
– Не слушайте вы его! – орал счастливый Ершов. – И развяжите меня в конце концов!
– Не вздумайте! – покачал головой священник. – Пока не позвоните в МВД и не свяжетесь с этими людьми, даже и не думайте.
Патрульные с сомнением переглянулись. Ситуация была пренеприятная.
– Развяжите меня! – орал Ершов. – Кому сказал! Сержант, сука! Куда ты смотришь?! На меня смотри, салабон! Быстро развязали!..
Патрульные еще раз переглянулись.
– Я пойду позвоню, – наконец решился старший.
– Куда ты пошел, сержант?! – заорал Ершов. – Куда ты, сука, пошел?! Я тебя землю жрать заставлю! Ты у меня кровью блевать будешь!!! – Николай Ефимович, пока лежал в багажнике, определенно потерял чувство реальности.
Сержанта не было долго, слишком долго. У священника даже начали мерзнуть руки, лежащие на холодном металле капота. Наконец сержант вышел и почти бегом подбежал к задержанным.
– Вас к телефону! – сказал он отцу Василию.
«Слава богу!» – подумал священник, с облегчением осознав, что автоматный ствол более не сверлит ему ребра.
Он прошел вслед за сержантом в будку и принял тяжелую черную телефонную трубку:
– Слушаю.
– Какого хрена ты там самодеятельностью занялся?! – прорычал Дмитрий Александрович.
– Я просто подумал…
– Не надо тебе думать, Мишаня! Не надо! Я за тебя думаю! У меня и так неприятностей полно, а тут еще и ты фортеля выкидываешь!
Он сказал это таким тоном, что у священника упало сердце.
– Что стряслось, Дмитрий Александрович?
Некоторое время в трубку тяжело сопели, и наконец отец Василий услышал то, чего никак не ожидал:
– Петровский застрелился.
– Как?!
– Не телефонный это разговор.
– А все-таки?
– Из пистолета, вот как! – раздраженно откликнулся Дмитрий Александрович. – И журнал твой пропал!
У отца Василия пробежал по спине неприятный холодок.
– Но почему?! – спросил он. – Как он мог пропасть? Я ведь его лично в руки вам отдал!
– Потому что я его Петровскому передал. Понял? Положено так! Потому что это – его работа!
Это был полный кошмар! Судя по всему, Дмитрий Александрович отдал ковалевский журнал как раз тому человеку, которому его отдавать категорически не следовало! Теперь – ни журнала, ни «заказчика»!
– Не расстраивайтесь, – тихо сказал отец Василий. Он просто не знал, что еще можно сказать в такой дурацкой ситуации.
– Ладно, – вздохнул Дмитрий Александрович. – Что там у тебя случилось? Рассказывай.
– Я Ершова к вам везу, – проглотил комок в горле отец Василий. – Он во всем признался. Все-таки лучше, чем ничего.
– Мне сказали, ты его в багажник запер.
– А куда еще?
– Ладно, дай мне офицера.
* * *
Как бы Дмитрий Александрович ни орал, он, похоже, был рад, что единственный живой свидетель и соучастник последних событий пусть и в багажнике, но движется в Москву. Так что после недолгих переговоров ничего не понимающего, возмущенно орущего Николая Ефимовича снова загрузили в багажник. Отец Василий смотрел, какая неловкость застыла на лицах молоденьких патрульных, и прекрасно понимал, что они сейчас переживают. Грузить в багажник милицейского майора им еще не приходилось.
Больше ничего необычного с отцом Василием не произошло. Разве что, едва он подъехал к Москве, разом, как по команде, прекратился снег, а дороги стали черными и мокрыми. Он спокойно проехал по МКАД до нужного шоссе, свернул и уже под утро, часа в четыре, сдавал Николая Ефимовича из рук в руки Дмитрию Александровичу.
– Все-таки ты, Мишаня, везучий, – улыбнулся на прощание тот.
– Да-а, бог пока хранит, – согласно кивнул священник.
– У тебя ведь копия журнала была? – тихо напомнил Дмитрий Александрович.
– Была, – пожал плечами отец Василий.
– И что?
– Честно говоря, Дмитрий Александрович, я и не знаю, стоит ли теперь ее вытаскивать на свет божий, – с горечью сказал священник. – Один труп уже есть, да и оригинал пропал. А многого ли эта копия сама по себе стоит?
– Пожалуй, ты прав, – кивнул Дмитрий Александрович. – Теперь домой?
– Домой. Мне к Покрову надо успеть.
– Тогда подожди минутку, я тебе свою машину дам.
* * *
Священника отвезли на вокзал в бронированном фургоне с круглыми бойницами – только чтобы просунуть ствол. А меньше чем через сутки он уже выходил из автобуса на автостанции Усть-Кудеяра.
Он чувствовал странное облегчение, так, словно сбросил с плеч пару мешков с мукой. Нет, отец Василий не строил иллюзий, он прекрасно понимал, что, пока следователи не пройдут всю цепочку – от Ершова до самого конца, – ничего не закончится, но он больше не мог, не хотел, у него просто не получалось думать обо всем этом кошмаре.
Была половина пятого утра, и именно сегодня предстоял великий христианский праздник – Покров Пресвятой Богородицы. Вот уже более тысячи лет назад во Влахернском храме, еще при константинопольском императоре Льве Премудром, блаженному Андрею и его ученику святому Епифанию было видение Пресвятой Богородицы со святыми и ангелами, стоящей на воздухе и простирающей Покров над молящимся народом. И вот уже более тысячи лет православная церковь отмечает это замечательное, глубочайшее по своему смыслу и значению событие.
Отец Василий вдохнул прохладный усть-кудеярский воздух и понял, что нигде более он не будет себя чувствовать дома, и нигде более он не будет столь необходим людям, как здесь. Он истово перекрестился и бодрым, пружинящим шагом тронулся в сторону церкви.
