Философско-мировоззренческие положения Малиновского и Рэдклифф-Брауна мы выделяем в особый уровень методологии по двум основным причинам. Во-первых, они выполняли специфическую функцию в научно-познавательном процессе, а именно определяли общую стратегию исследовательской деятельности. Этот уровень методологии давал мировоззренческую интерпретацию целей науки и ее результатов – с позиций функционалистских представлений об определенной картине мира. Во-вторых, философско-мировоззренческие установки функционализма подлежат особым приемам критики и оценки. В отличие от других уровней, основными критериями здесь должны выступать истинность или ложность этих установок, степень соответствия базовых категорий («общество», «культура», «общественный закон» и т. п.) объективной реальности, обоснованность или необоснованность общих претензий функционализма.
Конкретно-научный уровень методологии функционализма в настоящей главе рассматривается как совокупность методов и принципов исследования, а также исследовательских процедур, выполняющих инструментальную функцию в процессе познания (т. е. функцию непосредственного анализа фактов, отличную от мировоззренческой функции). Исходя из этого, основным критерием оценки составляющих этот уровень элементов должна выступать степень их познавательной эффективности. Причем степень эффективности методов структурно-функционального анализа должна определяться не только теми возможностями, которые заложены в их логике. Она определяется в значительной мере и характером философско-мировоззренческого фундамента функционализма, но не сводится к нему. При этом необходимо подчеркнуть, что философские положения отнюдь не предопределяют автоматически судьбу применения в конкретном исследовании того или иного метода или эвристического принципа. Творческий характер процесса познания выражается в противоречивом единстве исходных мировоззренческих постулатов и приемов познания, тесно связанных с познаваемой реальностью и во многом определяемых именно этой реальностью. Конечный итог познавательного процесса (факты науки, выраженные в социальной теории либо в описании) – это всегда более или менее успешное разрешение указанного противоречия. В этом проявляется, с одной стороны, иерархическая соподчиненность философского и конкретно-научного уровней функционалистской методологии, а с другой – специфичность и относительная самостоятельность каждого из них.
Соподчиненность уровней методологии проявляется при эмпирических (полевых) исследованиях, в которых сама направленность внимания наблюдателя-этнографа определяется в значительной степени и его общим мировоззрением и конкретными задачами науки. Это обстоятельство всегда должно учитываться, но специфическим критерием оценки эмпирического уровня методологии функционализма является степень соответствия стиля ведения полевой работы, приемов наблюдения и сбора информации объективному характеру изучаемых обществ и конкретным проблемам, стоящим перед исследователем. При оценке этого уровня всегда необходимо учитывать и такие особенности, как личные качества наблюдателя, его способность к контакту с изучаемым населением, умение проникать в наиболее существенные сферы его жизнедеятельности.
Многоуровневый подход к анализу методологии функционализма дает возможность вскрыть объективно противоречивую природу научно-познавательной деятельности сторонников этого направления. Он позволяет дать комплексную оценку функционализма во всем многообразии его проявлений. Это важно хотя бы потому, что в литературе обнаруживается парадоксальная раздвоенность мнений об этом научном направлении. Отечественные специалисты по философии науки и теоретической социологии, занимающиеся критикой преимущественно общетеоретических постулатов функционализма, единодушно и нередко справедливо указывают на слабость его мировоззренческих оснований[605].
А специалисты по этнологии и истории первобытного общества нередко отмечают бесспорные достижения английских исследователей в изучении отдельных проблем первобытности[606].
Такая противоречивость в суждениях об одном и том же научном направлении требует специального внимания, поскольку может привести к неоправданной абсолютизации оценки одного из уровней функционализма. П. Н. Федосеев по этому поводу писал: «На фоне успешного применения методов структурного анализа в определенного рода исследованиях возникла тенденция абсолютизировать эти методы, трактовать структурно-функциональный анализ социальных систем как единственно научный метод»[607]. Разумеется, такая абсолютизация может являться, скорее всего, следствием некритического отношения исследователей функционализма к декларациям Малиновского и Рэдклифф-Брауна о грандиозных возможностях предложенных ими методов. Эти декларации, многократно озвученные ими на начальном этапе утверждения в академической среде нового направления, были отчасти выражением их искренней убежденности, но это был и риторический прием, имеющий целью «завоевание места под солнцем». Во всяком случае, эта проблема требует специального изучения.
2.2. Общетеоретические концепции культуры и общества Б. Малиновского и А. Р. Рэдклифф-Брауна
2.2.1. Теория культуры Малиновского
В наиболее полном и последовательном ее выражении теория культуры Б. Малиновского содержится в его книге «Научная теория культуры», посмертном издании рукописей и набросков исследователя[608].
Объектом изучения социальной антропологии Малиновский считал культуру[609]. В одной из своих публикаций он определил категорию «культура» как совокупность таких явлений, как «унасле дованные (от прошлых поколений. – А. Н.) материальные предметы, технологические процессы, идеи, привычки и ценности»[610]. Подобное определение культуры в британской социальной антропологии впервые было дано еще Э. Тайлором: «Культура, или цивилизация, в широком этнографическом смысле слагается в своем целом из знания, верований, искусства, нравственности, законов, обычаев и некоторых других способностей и привычек, усвоенных человеком как членом общества»[611], – и с тех пор стало традиционным в этой научной дисциплине.
Однако, в отличие от Тайлора, рассматривавшего культуру как механическую совокупность самых разных проявлений человеческой деятельности, Малиновский всегда подчеркивал, что это явление представляет собой «интегрированное целое», каждый элемент которого связан с остальными и не может быть понят без рассмотрения этой взаимосвязи[612]. Неразрывная целостность культуры в концепции Малиновского выступает наряду с природной средой как вторичная среда[613], как «всеобщая инструментальная реальность», некий «посредник, при помощи которого человек достигает своих целей»[614].
Свою главную задачу при создании общей теории культуры Малиновский видел в ответе на следующие вопросы: как поддерживается интегральная целостность культуры, каковы цели и потребности, удовлетворению которых служит аппарат культуры, и каков механизм процесса удовлетворения этих потребностей? Решая перечисленные проблемы, Малиновский отталкивался от положения, которое доминировало в его научном мировоззрении: «…Теория культуры должна базироваться на биологическом факте»[615], т. е. на факте биологической природы человеческого организма. Ученый утверждает: «…Физиология трансформируется в знания, верования и социальные связи»[616], служит тем фактором, который определяет интегральную целостность культуры как явления, порождаемого потребностями человеческого организма.
Такая исходная установка делает «теорию потребностей» главной в культурологической концепции Малиновского. Согласно этой теории, в основании культуры лежат разного рода потребности, из которых определяющими являются так называемые «основные». По мысли ученого, они представляют собой «условия окружающей среды и биологии организма, которые должны быть поддержаны для выживания индивида и группы»[617]. «Основные потребности» – к ним Малиновский относит обмен веществ, воспроизводство, телесный комфорт, безопасность, движение, рост, здоровье – имеют в каждой культуре свои «культурные соответствия» – снабжение, родство, кров, защиту, деятельность, тренировку, гигиену[618], с помощью которых эти потребности можно удовлетворить.
Нетрудно заметить, что биологические потребности, о которых говорит Малиновский, и их удовлетворение свойственны не только человеку, но и животным. Как бы усиливая возможное недоумение оппонентов, исследователь прямо подчеркивает: «…артефакты, нормы и ценности уже существуют в докультурном поведении человекоподобных обезьян и представителей пресловутого “недостающего звена”»[619]. Таким образом, Малиновский, с одной стороны, свел на нет качественную специфику человеческой культуры, низведя ее к биологии, а с другой стороны, сделал то же самое, наделив животных специфическими атрибутами человеческого общества.
