– Вы правы. Я знаю, вы правы. Если бы я мог посмотреть на себя со стороны, то был бы не так разочарован. Сегодня утром я думал, что мы на верном пути и скоро поведем в этой проклятой игре. Но последние дни слишком вымотали меня. Мне стало казаться, что я на грани.
Саттон усмехнулся:
– Ничуть. Вы приуныли. Что в этом такого? Ведь ваша сила еще не подверглась настоящему испытанию. – Он поставил пустой бокал из-под портвейна на стол. – Вы пали духом, но это пройдет. Разве не так, Гатри?
Я вздрогнул, услыхав свое имя. Мне потребовалось время, чтобы прийти в себя и отыскать подходящий ответ.
– Все будет хорошо, сэр, вот увидите. Сейчас у нас лишь маленькая передышка перед следующим наступлением.
– Бесспорно, вы правы, Гатри, – сказал Холмс, отставив в сторону бокал с портвейном и затушив свою сигару. – Я воспряну духом, когда начну действовать. Мне надо переодеться перед визитом в дом герра Амзеля. Боюсь, на этот раз свидание с бароном фон Шаттенбергом пройдет не столь гладко, ведь убийца герра Криде еще не найден, а приезд леди Макмиллан вновь откладывается. Тем не менее я рад, что нам удалось отсрочить ее прибытие. Это очко в нашу пользу. – Он встал и взглянул на Саттона: – Идите вздремните в малой гостиной. И спасибо за то, что избавляете меня от посещений клуба «Диоген».
– Пожалуйста, – ответил Саттон. – Это лучше, чем сидеть дома и гадать, получу я роль в «Вольпоне» или нет. – Он поклонился, словно со сцены, и оставил гостиную.
– Я понимаю, он прав, – промолвил Холмс. – Нельзя впадать в уныние.
– Нельзя, – согласился я.
Холмс посмотрел на меня, но ничего не ответил.
– Вы можете идти в таком виде, – сказал он.
– Но вы ведь собираетесь переодеться, – заметил я, понимая, что он хочет выбрать верный тон для встречи, которая сулила быть непростой.
– Да. Особенно наряжаться не стоит, ведь барон и его помощники, надо полагать, будут в трауре. – Он подошел к двери. – У вас полчаса, Гатри. Если хотите, можете выпить чаю.
– Пожалуй, – ответил я.
Хотя мне нравился портвейн, в такой сырой холодный вечер от чаю больше проку. Чайник еще не опустел, так что беспокоить Тьерса не потребовалось. Чай был очень крепок и имел горьковатый, но вполне приятный привкус. Я пил его медленно, стараясь настроиться на очередную рискованную вылазку.
Холмсу удалось соблюсти равновесие между торжественным вечерним облачением и костюмом для дипломатических встреч. На нем был черный пиджак, весьма уместно оживленный темно-серым бархатным воротником, и темно-серый жилет в рубчик. Остановившись на пороге, он произнес:
– Пора идти. Гастингс будет ждать.
– Пожалуй, мне надо взять портфель, – сказал я, подходя к тому месту, где оставил его несколько часов назад.
– Нет, думаю, вам лучше захватить блокнот в кожаном переплете. Мы вряд ли придем к окончательному соглашению, поэтому не нужно, чтобы барон думал, будто мы следим за каждым его словом – даже если это так и есть.
Он крикнул Тьерсу, чтобы тот принес наши пальто и зонтики, по-прежнему находившиеся в кухне.
– Вот они, сэр, – сказал Тьерс, принеся вещи. – Вечером будет очень холодно. Когда надумаете возвращаться, вам может понадобиться вот это. – Он протянул патрону непромокаемый пакет с пледом. – Отдайте Гастингсу, пусть до поры побудет у него.
– Отлично, – сказал Холмс, забирая пакет. – А теперь – в путь!
День быстро угасал, свет почти померк, небо заволокли свинцовые тучи, из которых лил дождь. Сид Гастингс ждал нас в переулке за домом, сидел на козлах, закутанный в непромокаемый плащ и совершенно равнодушный к непогоде. Мы с Холмсом забрались в кэб и устроились на сиденье.
– К немцам? – уточнил Гастингс.
– На Беркли-Мьюз, – подтвердил Холмс.
Мы выехали из переулка и покатили в западном направлении.
– За нами хвост? – спросил я Холмса, когда мы свернули на север.
– Полагаю, нас провожает один из караульных Золотой Ложи в крытой коляске. Другой, должно быть, остался на посту возле квартиры. – Он поджал губы. – Вероятно, Золотая Ложа могла бы поделиться с нами полезными сведениями, если бы мы, в свою очередь, расщедрились.
– Вы до сих пор в них не уверены, – сказал я. – Несмотря на все, что они сделали.
– Гатри, я бы не подписался под известным выражением «Враг моего врага – мой друг». Недостаток такой позиции состоит в том, что, если строго ей следовать, однажды можно очутиться в неподходящей компании. – Он выглянул на улицу, где догорал тусклый закат. Лицо его сделалось задумчивым. – Я согласился лишь временно сотрудничать с ними. Золотая Ложа очень помогла нам, но все может измениться в мгновение ока. Я готов предоставить им информацию, которая теперь представляет интерес и для них, и для нас, однако не собираюсь доверять им содержимое всех моих досье и снабжать их иными сведениями, кроме тех, которые могут пригодиться нам и им в текущий момент.
– Мы только выиграли от их присутствия, – заметил я.
– Особенно от присутствия мисс Хелспай. Не отрицайте свой интерес к ней. Вы много раз об этом говорили. Признайтесь, вы были рады ее появлению.
– Разумеется, – воскликнул я, – ведь она спасла мне жизнь.
– И не единожды, – сказал Холмс таким тоном, словно это была ее обязанность.
– Вы намекаете, что она не заслуживает моей благодарности? – спросил я.
– Ничуть. Но я надеюсь, вы сознаете, что она спасла вас не ради ваших прекрасных глаз. – Язвительность этого замечания была несколько смягчена слабой улыбкой.
– Сознаю, сэр, – ответил я.
– Не огорчайтесь, мой мальчик. Я вовсе не сомневался в ее благих намерениях. Я только хотел сказать, что они обусловлены не одной лишь заботой о вас. В первую очередь она агент Золотой Ложи. – Холмс пренебрежительно махнул рукой, и я, к великому своему облегчению, понял, что он больше не желает это обсуждать. – Когда приедем на Беркли-Мьюз, – продолжал он, – я бы хотел, чтобы вы немного побеседовали с Айзенфельдом и Фарб… как его там…
– Фарбшлагеном, – подсказал я, удивленный тем, что Холмс не удосужился запомнить фамилию немца. Вообще-то у патрона была отличная память на имена.
– Да. Пауль Фарбшлаген. Любопытно было бы узнать, как они пережили смерть своего товарища. Насколько я помню, в день гибели герр Криде очень нервничал. Хотелось бы понять почему. – Холмс говорил теперь более деловито, и я ответил ему в том же тоне.
– Вы интересуетесь чем-то в особенности? – спросил я.
– Нет. Но этот человек очень занимает меня. Его нервозность может объясняться какими-то жизненными неурядицами. Возможно, они не имеют никакого отношения к убийству, и я хочу знать это наверняка, чтобы выкинуть из головы. Ну, а если это связано с его смертью, тогда мне нужны малейшие подробности, какие вы только сумеете выяснить. Я полагаюсь на вашу рассудительность – вы будете действовать осторожно. – Он покачал головой, и уголки его рта тронула смущенная улыбка. – Такие дела привычней для моего брата, чем для меня.
– Вы думаете? – спросил я, не совсем соглашаясь с ним.
– Да, ведь лондонские убийства – его конек. – Холмс выглянул в окно: – Кондуит-стрит. Скоро приедем.
Я протер запотевшее ромбовидное окно и тоже посмотрел на улицу: светлые пятна фонарей, размеренное уличное движение. Никто не торопится, но и не останавливается надолго. Пешеходы кутаются в свои пальто и прячутся под зонтиками.
– Тоскливая грядет ночка, – заметил я.
– Не правда ли? – подхватил Холмс. – Что ж, по крайней мере, мы будем сидеть в четырех стенах. – Он замолчал, и я последовал его примеру.
– Я вернусь за вами через час, сэр, – сказал Гастингс, останавливая кэб на Беркли-Мьюз. – Поеду возьму себе пирог с мясом да пинту пива. Но через час непременно буду ждать вас тут.
– Спасибо, Гастингс. Договорились. Я оставлю здесь плед до нашего возвращения, – сказал Холмс, и мы вышли из кэба.
Гастингс, перед тем как стегнуть Ланса вожжами, коснулся в знак почтения полей своей шляпы. Мы с Холмсом поднялись по ступеням на крыльцо и постучали.
Дворецкий без лишней спешки открыл дверь и впустил нас в дом.
– Барон в библиотеке, мистер Холмс. Я доложу ему, что вы и мистер Гатри здесь, – произнес он, забирая у нас пальто и зонты.
– Благодарю вас, – непринужденным тоном ответил Холмс и вслед за ним уже знакомой дорогой направился в библиотеку.
Дворецкий распахнул дверь, объявил о нашем приходе и сразу удалился.
Барон фон Шаттенберг заметно сдал с тех пор, как мы виделись последний раз. За прошедшие два дня его лицо осунулось, он стоял перед нами словно придавленный неимоверной тяжестью.
– Мистер Холмс, – проговорил он вместо приветствия, – мои помощники вскоре придут.
– Как вам будет угодно, барон, – поклонился Холмс. – Позвольте еще раз выразить вам свои соболезнования…
– Я принимаю их, – перебил его барон. – Вы оказали нам неоценимую помощь. Бесспорно, эта трагедия могла бы причинить еще больше страданий, если бы не ваша находчивость. И все же, признаться, я обеспокоен недавними событиями. Мало приятного, когда в доме хозяйничает полиция, но вдобавок к этому я узнал, что вы уговорили сэра Камерона вернуться в Шотландию до того, как его супруга приедет в Лондон. А ведь она только ждет хорошей погоды, чтобы присоединиться к нему. Я крайне встревожен. – Он в упор посмотрел на Холмса. – Не могли бы вы объясниться?
