Денег ему, конечно, хватает ненадолго; вернувшись домой, он пытается уравновесить сообщение о том, что работы в Пеште не нашлось, усиленной порцией мужней ласки. Старается он напрасно: Эмма не верит ни одному его слову, она знала, что он едет развлекаться, и рада была не видеть его некоторое время. Но мужняя ласка и на сей раз не остается без результата: на следующий год появляется на свет Енё, однако его рождение не сопровождается рождением нежных отцовских стихов. Более того, былое умиление, растроганность уступают место раздраженным обвинениям и ханжеской сентенциозности; «Нет согласья в наших мыслях и в биении сердец, лучше, лучше нам с тобою распрощаться наконец; нам одуматься не поздно, сердце выдержит удар, пусть душа хранит без скорби отгоревшей страсти жар», — фиксирует настроение Юниора и отношения между супругами тетрадка в серой мягкой обложке.
В 1898 году между Эммой и Юниором, судя по всему, произошла крупная стычка, в которой было несколько моментов, когда, казалось, возможным становилось примирение. «Пресвятая дева, славная Мария, заступись за двух детей твоих гонимых», — появляется в тетрадке со стихами; но потом снова начинаются бесконечные свары, взаимные упреки, от которых Юниор стареет просто на глазах. «Волосы редеют, лоб уже в морщинах», — жалуется он в одном стихотворении. К тому времени, когда Ленке начинает учиться в монастырской школе, готовясь к поприщу учительницы, охлаждение между ее родителями носит необратимый характер; Юниор, глядя на жену, все более убеждается, что «душа ее — сплошная проза, мечтать она не способна, холодный взгляд ее лишь тщится узнать, что будет дальше». Тетрадка со стихами, подобно дневнику, передает движения души Юниора: граф Гектор чувствует, что жизнь его не удалась, причем испортил он ее себе сам, не слушая советов тех, кто хотел добра, и главным образом советов матери. Ему хочется перемен, новой жизни, хочется чьей-то свежей, чистой, искренней любви. В поэзии своей Муки Дарваши, постаревший, потерявший былой блеск, не обманывает ни себя, ни других: он признает, что бесчисленное количество раз изменял жене, и, собственно говоря, мечтает о том, чтобы Эмма попробовала найти себе новое счастье, ведь их союз давно уже утратил всякий смысл. Намеки на то, что за неверность мужа жена платила той же монетой, весьма прозрачны: «Был бы я, ей-богу, рад, если б ты на булевард (!) поменяла дом…» Обвинение, по всей очевидности, не лишено оснований, Эмма Гачари и юной девушкой не стесняла себя пуританскими нормами, а зрелой женщиной, да еще в ее униженном положении, на хуторе, где она видит, когда вообще видит кого-то, одних лишь мужчин, приятелей Юниора: офицеров, картежников, охотников, — она наверняка изменяет мужу. Любовник ее, очевидно, какой-то офицер: очень уж часто, слишком часто, чтобы быть случайностью, появляется и в стихах, и даже в новеллах Юниора образ некоего лейтенанта.
Мария Риккль не спешит с осуществлением своего плана: ставка слишком велика, чтобы идти на риск. Действия ее продуманны и осторожны; до сих пор она держала Юниора на расстоянии, теперь же решает забрать его из Паллага. Сиксаи получает распоряжение найти для Муки какую-нибудь видимость должности, которая привязывала бы Юниора к городу, и Хенрик Херцег назначает шурина директором купальни, а заодно и секретарем; он рад помочь Юниору, совесть его все еще неспокойна оттого, что он не помог, не мог помочь другу, когда тот в этом так нуждался. Сиксаи, конечно, не знает, что кроется за новой комбинацией: у купецкой дочери лишь одно доверенное лицо — Мелинда, если Маргит и ее муж ни о чем не подозревают, то это даже хорошо: как бы не спугнули птичку. Юниор с радостью убеждается, что хотя на улице Кишмештер присутствие его по-прежнему нежелательно, однако в купальне и у Сиксаи он сможет часто видеться с матерью и со столь любимыми им сестрами. Время от времени появляется какая-то вдова, подруга Маргит, Юниора посылают провожать ее в коляске домой, дело не ахти какое трудное, да будь оно в сто раз труднее, все равно это лучше, чем плохо освещенный, холодный, как тюрьма, дом в Паллаге; здесь он снова в привычной с детства обстановке, в блестящем обществе, которое собирается у сестры Маргит, где они играют в старые семейные игры. Порой мелькает там и дочь — правда, он не слишком его занимается, ему, честно говоря, просто не о чем с ней говорить: для детского сюсюканья она уже большая, а серьезно разговаривать с ней, объяснить, как все случилось, еще рано. Пока Эмма с детьми на хуторе, за овальным столом у Сиксаи сочиняют экспромты, вдова всплескивает руками и приходит в восторг: до чего забавные строчки придумывает этот Кальман, как мило вышучивает он всю компанию. Мелинда в стихах брата фигурирует под именем «Кишмештерских ведомостей», Маргит — Свирепой Дорки, Илона — Носатой Людмилы, репортер же, снабжающий новостями «Кишмештерские ведомости», — посылаемая туда-сюда Ленке.
Купецкая дочь не торопит события, вдова тоже пока не выдает себя; никто ничего не замечает; Мария Риккль ждет своего часа. Чтобы ускорить окончательное отчуждение супругов, отучить их и от общей постели, и от общего стола, она снимает сыну квартиру в городе; в августе 1897 года, когда появляется на свет Енё Яблонцаи — его тоже не желают знать на улице Кишмештер, — профессия отца, обозначаемая в метрических свидетельствах детей то как рантье, то как чиновник, но чаще всего как помещик, теперь звучит как директор купальни, а местом его жительства становится не Паллаг, а улица Кошута. Юниору кажется, что сам господь внял его молитвам: отдельная квартира в городе никогда еще не была ему так нужна. Дело в том, что Муки, впервые в жизни, влюблен по-настоящему. Мария Риккль и ее сын как будто хотят одного; трагедия, которая обрушится на голову десятого, нелегального ребенка Яблонцаи, объясняется тем, что намерения свои они сопоставили слишком поздно. Мария Риккль наметила преемницей Эммы богатую вдову, а Кальман Яблонцаи — девушку, милее которой, нежнее, очаровательнее он еще не встречал, — девушку, которая сидит в кассе купальни Сиксаи и продает билеты.
Когда из родившихся в Паллаге детей коляска по утрам везет в школу уже двоих, а Ленке учится у бедных сестер-школостроительниц, Эмме Гачари все еще лишь тридцать пять лет; она сама порой удивляется тому, как быстро завершилась ее жизнь, ведь больше с ней, видимо, ничего уж не случится. Вскоре ей представляется возможность убедиться, как она ошибалась.
Очередной катаклизм отличается от всего, что она пережила до сих пор, будучи женой Юниора: Эмма Гачари с самых первых времен никогда не воспринимала слишком трагически увлечения мужа. Однако на этот раз ей нужно готовиться к чему-то более серьезному: она чувствует это по тому, что Муки не рассеян и задумчив, не груб, как в тех случаях, когда он ей изменял: его просто почти не бывает дома, а когда он появляется, то отвечает на ее вопросы сквозь зубы. Эмма поделилась своими наблюдениями с сестрой: Муки, видимо, снова пустился во все тяжкие, Эржебет только рукой махнула в ответ: Юниор и постоянство — вещи несовместимые, самый величайший математик, наверное, не смог бы вычислить, которая сейчас у него на счету любовь. Однако Муки вдруг становится невыносимо нервным. Как выяснилось позже, для этого у него были все основания; Лейденфрост узнает от одного из служащих Дюлы Сиксаи, что граф Гектор не только влюбился в молоденькую девушку, но в присутствии ее родителей попросил ее быть его женой, несколько раз повторив, что женится на ней сразу же, как только избавится от Эммы.
Эмма ломает голову: что делать? Развестись с Юниором, окончательно выбраться из Паллага, уехать из Дебрецена — ее давнишнее желание, до сих пор остававшееся неосуществленным, хотя она и знала, что этого только и ждет от нее улица Кишмештер, предпринимавшая и предпринимающая все, чтобы разрушить их брак. И тем не менее Эмма не может пойти на этот шаг, не может остаться с детьми без денег, без поддержки, без источника существования; от Юниора же она лишь в Паллаге могла ждать, что он как-никак, а прокормит ее и детей. Надеяться, что Муки будет регулярно высылать им деньги на содержание, просто нелепо. Через каких-нибудь полгода он и гроша ей не пошлет — не из злого умысла, а просто потому, что у него у самого не будет ни гроша. Оставалось терпеть и сносить все — не потому даже, что Эмма надеялась получить обратно старшую дочь: Ленке, это было ясно, утрачена для нее навсегда, но по той единственной причине, что лишь в Паллаге она уверена была, что дети ее будут накормлены и одеты. Вот только Мелинда в последнее время снова принялась выведывать, не хочет ли Эмма расторгнуть их брак. Может быть, в самом деле пришло время согласиться? Если Юниор до такой степени скомпрометировал ту девушку, что вынужден будет жениться на ней, то, может быть, удастся добиться, чтобы Мария Риккль. гарантировала ей содержание? Как только купецкая дочь поставит свою подпись под обязательством, что согласна вместо сына выплачивать Эмме и своим внукам определенную сумму на жизнь, она тут же соберется и исчезнет из Дебрецена, пусть Юниор будет счастлив со своей новой избранницей, Эмма же наконец вздохнет свободно после почти двадцати лет кошмара. Обсудив все с зятем, Эмма при ближайшей встрече сообщает Мелинде: если ее условия будут приняты, она с радостью уйдет с дороги.
