– Мне предстоит грязная работа.
– Джентльмен собирается заняться грязной работой?
Он не ответил на этот вопрос.
– Простые плисовые брюки и теплое пальто подойдут лучше всего, Эдвард. А еще перчатки и кепи.
– А почему вы сами не хотите купить себе вещи?
– Одежда у тебя совсем порвалась. – Он показал пальцем на прореху. – Можешь купить пальто и брюки и для себя.
– Ага, а корова может взобраться на небеса[18].
– Отдай приказчику вот эту записку. Я буду ждать тебя в переулке. Пяти золотых соверенов должно хватить на вещи для нас обоих.
– Пять соверенов! – Мальчишка не надеялся насобирать и один соверен за три недели.
– Сколько бы монет ни дал тебе приказчик на сдачу, они все твои, Эдвард. И ты получишь еще три соверена, когда принесешь мне одежду. В записке я объяснил, что ты не украл деньги, а выполняешь мое поручение. Приказчик может косо смотреть на тебя, но не посмеет тронуть. Думаю, тебе имеет смысл купить и новые ботинки, а то из твоих выглядывают пальцы.
Не веря своему счастью, мальчишка помчался в лавку, а он остался на берегу.
Именно так он и собрал новую «Молодую Англию». В самом большом городе мира на каждом углу можно было увидеть гнойные язвы отчаяния. Он разыскивал тех, кто потерял всякую надежду, и давал им шанс вырваться из нищеты. Пять золотых соверенов – и регулярные выплаты в дальнейшем – обеспечивали преданность соратников. К тому же он сам когда-то испытал не меньше страданий, чем они, и знал, как разговаривать с такими людьми.
Но денег и чувства благодарности было недостаточно. Он выбирал тех, кто ненавидел богатых и власть имущих с той же силой, как он сам. Тех, кто умел хранить тайну, надеясь, что молчание и преданность помогут свершению справедливой мести.
Новая «Молодая Англия».
Он свернул в переулок и выбрал место, откуда можно было наблюдать за суетой на причале, не привлекая к себе внимания. Тучи потемнели. Еще одна снежинка пролетела мимо.
Через двадцать минут мальчик вернулся с одеждой.
– Спасибо, Эдвард. Ты выбрал для себя хорошие брюки и пальто.
– Вы обещали еще три соверена.
– И ты их получишь. Но сначала вот тебе новое поручение. Здесь могут появиться люди, которые будут спрашивать о человеке, похожем на меня.
– Что за люди?
– Полицейские. – Он разжал ладонь, на ней лежали не три, а целых пять соверенов.
Мальчишка впился взглядом в монеты.
– Возьми свою новую одежду и деньги и отправляйся в Ламбет.
– Путь неблизкий, – заметил мальчик.
– Совершенно верно. Отыщи там теплую таверну. У тебя теперь есть деньги, и трактирщик тебя не выгонит. Ешь не спеша. Наслаждайся тем, что больше не нужно просить милостыню. Вечером можешь вернуться сюда. Если полицейские станут расспрашивать обо мне, скажи им правду. К тому времени мне уже будет все равно.
– Вы исчезнете?
– Да, – ответил он, – я исчезну.
– Бобби от меня все равно ничего не узнают, можете мне поверить.
– Возможно, эти деньги помогут тебе добиться успеха в жизни. Судя по деревьям, которые ты рисовал, у тебя талант к живописи. Когда я был в твоем возрасте, у меня было меньше возможностей, чем есть сейчас у тебя.
– Неужели кто-то заплатит мне за картинки?
– В новой одежде ты можешь рисовать свои деревья в богатом районе. Они могут понравиться какому-нибудь бо гачу. А теперь иди, Эдвард. И подумай над моим советом.
Он подождал, когда мальчик смешается с толпой. Затем двинулся на север по выбранным наугад переулкам, оглядываясь и проверяя, не следят ли за ним.
Он зашел в общественный туалет и переоделся. Рабочие, нетерпеливо дожидавшиеся своей очереди, казалось, не заметили, что вместо джентльмена назад вышел человек в одежде простолюдина. Но он все-таки опустил голову и отвернулся от них. Будь у него в запасе побольше времени, он нацепил бы фальшивую бородку, как поступал прежде, когда требовалось изменить внешность.
Ветер стал еще холоднее; снег посыпал гуще. Пройдя еще немного, он оставил прежнюю одежду в переулке. Ее растащат в мгновение ока. Дорогой костюм принесет немало благословенных соверенов какому-нибудь голодному бродяге, который найдет его и отнесет в лавку старьевщика.
Купол собора Святого Павла притягивал взгляд. Позади располагались мрачные стены и обитые железом ворота Ньюгейтской тюрьмы. Хмурые родственники ожидали, когда их пустят повидаться с заключенными. Даже спустя пятнадцать лет он не забыл, как стоял у этих ворот вместе с отцом, не забыл свое подавленное состояние, когда они наконец вошли в погруженное в полутьму здание тюрьмы.
Он помнил последнюю встречу с матерью, ее жалкий отчаявшийся вид после всего лишь нескольких дней в тюрьме. Помнил расставание со своими дорогими сестрами, Эммой и Рут, как они оглядывались на него, полные надежды и в то же время испуганные, как махали ему, думая, что прощаются ненадолго, когда сержант и охранник вели их в камеру навстречу гибели.
Он вышел в соседний переулок, куда с трудом доковылял пятнадцать лет назад, после того как попытался попросить о помощи королеву, и где обнаружил мертвого отца, которого уже укладывали в фургон для перевозки трупов. Он так и не узнал, где похоронены отец, мать и сестры, и произвольно выбрал местом погребения кладбище для нищих при церкви Святой Анны в Сохо, куда и направлялся теперь.
Как и в те годы, могильщики хоронили нищих одного над другим, разделяя слои досками и стараясь уместить как можно больше трупов. Не было никаких табличек, по которым можно определить, кто здесь лежит.
Его мать всегда хотела устроить во дворе сад, и поэтому он решил, что небольшой куст возле стены как раз и есть то место, где она покоится. Мальчишкой он приходил сюда каждый день и подолгу стоял над воображаемой могилой, рассказывая родным о своей любви к ним, обещая стать сильным и наказать тех, по чьей вине они оказались здесь.
Со жгучим удовлетворением он вспоминал, что случилось дальше: когда нога наконец зажила, он пришел к Судебным иннам и дождался того солиситора, что отказал ему в помощи. Вечером надменный законник вышел на улицу, а он, пробегая мимо, толкнул солиситора под колеса проезжающей кареты. Услышав за спиной удар и отчаянный крик, он бросился в переулок, перебрался через забор, проскользнул сквозь отверстие в стене и побежал дальше, вполне довольный собой.
То же самое он совершил и с бессердечным барристером. Звук удара и истошный крик грели сердце, когда он мчался прочь по другому переулку. Но затем он понял, что ему недостаточно просто слышать, как они умирают. Он хотел видеть их страх. Хотел насладиться их болью. Быстрое возмездие не искупало тех мук, что претерпели его мать и отец, милая голубоглазая Эмми и прелестная Рут с ее трогательной щербинкой между зубами.
И вот теперь он стоял, склонив голову, под сыплющимся с неба снегом.
«Сегодня вечером все вы наконец обретете покой», – думал он.
Внезапно на него нахлынула скорбь по еще двум дорогим людям.
– Моя жена. Мой нерожденный ребенок.
«Забудь о них. Их смерть ничего для тебя не значит», – настаивала вторая половина его натуры.
– Кэтрин.
«Она была всего лишь средством отомстить ее родителям», – продолжал гнуть свое голос в голове.
– Нет.
«Ты просто ее использовал».
– Неправда, я любил ее.
«Ты убедил себя в этом, чтобы заставить ее поверить тебе. Ах, какое потрясение читалось на лицах ее родителей, когда они узнали, что она вышла замуж за человека, которого они не считали равным себе! Какое удовольствие ты получил, когда они осознали, что дочь полностью находится в твоей власти и ждет от тебя ребенка!»
– Мой нерожденный…
Появившийся в арке кладбищенских ворот викарий удивленно посмотрел на него:
– Вы здесь один?
Вместо ответа, он утер слезы со щек.
– Я был уверен, что слышу два голоса, – продолжил священник.
– Начинается метель. Мне пора идти.
– У одного из говоривших был ирландский акцент. Вы уверены, что здесь больше никого нет? – не отставал викарий.
– Никого.
– Молодой человек, вы очень взволнованы. Желаю вам обрести покой.
«Сегодня вечером я его обрету», – подумал он и двинулся дальше на запад.
«Нет, не туда! – кричал голос в его голове. – Дворец не на западе, а на юге. Куда ты собрался?»
Он стоял под снегопадом на Хаф-Мун-стрит в Мейфэре, напротив особняка Грантвудов, наблюдая, как констебли снуют туда-сюда.
Покосившись на его скромную одежду, один из полицейских пробурчал:
– Идите себе мимо.
– Я работал по плотницкому делу в доме лорда и леди Грантвуд. Какая ужасная история.
– Да, ужасная, – согласился констебль. – Но здесь больше не на что смотреть. Идите, куда шли.
– Их дочь была любезна со мной, и я не забуду ее доброту. Пожалуйста, позвольте мне передать соболезнования родным.
