— А мы не вдвоем! Мы вчетвером! — хихикнула Диана, и Нафаня открыл желтые глаза и внимательно вгляделся в Кормака.
— Вчетвером! — хохотнул Кормак — Обожаю твою дочку! Умница, каких мало! Вот если бы еще язык умела придерживать, совсем было бы хорошо.
Кормак подмигнул Диане, и та вдруг застеснялась, украдкой посмотрела на маму. Мама погрозила ей пальцем. Ну да — не должна была вмешиваться в разговор! Но они ведь не чужие! Да и не сказала Диана ничего такого…
Мешочек мама взяла. Долго думала, потом вздохнула, пожимая плечами, и сказала, что купит Диане сладостей. Или вернее Диана сама сходит и купит себе сладостей — каких захочет! Плюшек, пирожных и всего такого. И тут же добавила с хитрой усмешкой, что чем больше Диана купит сладостей, тем больше упражнений ей придется сделать — чтобы выгнать эти сладости из организма! А то ведь растолстеет, как свинюшка! После чего Диана развеселилась, стала скакать и хрюкать, сказав, что ей очень нравится быть свинюшкой и лежать в луже!
Взрослые опять развеселились, и Кормак вспомнил историю из детства, о том, как они с другом сбежали от слуг и валялись в луже, покрытые грязью с головы до ног. А Диане ужасно хотелось спросить — кто такие слуги, от которых сбежал Кормак. Но мама не спросила, а Диана постеснялась лезть к такому грозному дядьке с расспросами. Но на заметку себе взяла — потом у мамы спросит.
Когда выходили из шатра — навстречу им попалась группа мужчин — пятеро, незнакомые. Неприятные такие — грязные, вонючие. Так-то лесорубы не отличались особой тягой к чистоте, но от этих несло, как из помойки. Диана даже поморщилась и фыркнула. А потом вдруг остановилась и замерла — Нафаня, ее Нафаня — спрыгнул с плеча, бросился к одному из мужчин и взлетев ему на голову стал рвать, кусать, драть, визжа, завывая, шипя, как тысяча змей и волков вместе взятых! И не понарошке — он старался добраться до глаз дядьки, драл так, что кровь брызгала и летели кусочки кожи!
Диана ужасно напугалась — не за дядьку, его ничуть не жалко, такую вонючку — Нафанька зря драть не будет: Нафаню могут обидеть! Скажут, что он сошел с ума и убьют! Прямо тут, на ее глазах!
И Диана завизжала! Страшно завизжала, вкладывая в Голос весь свой страх, всю свою магическую силу! Людей, которые попытались прийти на помощь дядьке просто отбросило в стороны. Они так перепугались, что бежали прочь, забыв обо всем, ведомые только ужасным, самым ужасным в мире страхом! И если бы мама не остановила Диану — неизвестно, чем бы это все закончилось. Мама схватила Диану, прижала к себе лицом, уткнув ее в полушубок, и когда подошел встревоженный Кормак со своими стражниками, громко и четко сказала:
— Тихо все! Глава Кормак — наш кот напал на этого человек неспроста, я уверена! Прошу правосудия общины!
И все затихли. Диана не знала, что такое «правосудие общины», но поняла, что у мамы не было другого выхода. И еще поняла, что Нафане угрожает опасность. И тогда она схватила Нафаню и прижала его к себе, сняв с валявшегося на земле мужчины. И тут же спросила своего кота:
— Зачем? Что он сделал?
И Нафаня передал ей то, что он видел перед глазами: маленькая девочка за спиной Нафани, кот в снегу шипит, бьет хвостом, и на него наступает вот этот дядька, который теперь лежит в снегу у входа в шатер. Дядька радостно скалит гнилые, желтые и черные зубы, в руке у него нож — большой, длинный, сверкающий на солнце. Нафане слышно — девочка плачет, рыдает, а дядька облизывает языком с желтым налетом свои потрескавшиеся на морозе губы и что-то говорит. Что-то нехорошее, от чего девочка рыдает еще сильнее. А потом Нафаня бросается вперед, на плохого дядьку, тот бьет ножом… Нафане больно, но он бьется, дерет негодяя, пока негодяй не отбрасывает его далеко-далеко, прямо в ствол дерева, и теперь Нафаня может только ползти и смотреть, смотреть, смотреть. И он видит все, что там происходит. И чего Диана не хочет видеть! Совсем не хочет!
— Мамочка! Это он! Это он убил ту девочку! Это он! — кричит Диана и показывает пальцем на очнувшегося, залитого кровью и озирающегося по сторонам мужчину — Он ударил Нафаню ножиком! Он… мучил девочку! А потом они ее убили! Убили! Мамочка, они ее убили!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Глава Кормак! — холодным, звонким голосом говорит мама, и ее слышно далеко-далеко — Я обвиняю этого человека в убийстве! Он один из той банды, что убила семью Гершенов! Так, дочка?
— Да, мамочка! — всхлипывая сказала Диана — Нафаня его узнал!
— Взять! — приказал Кормак, и мужчину, который уже собирался нырнуть в темноту тут же заломали, быстро и ловко связали руки за спиной, а Кормак оглянулся по сторонам, и резко спросил — А где его приятели? Их тут пятеро было! Где они?!
Но приятели разбойника растворились в темноте. Если бы это был день, они бы никуда не делись, а так… никто даже лиц их не успел разглядеть. На праздник Перелома приезжают не только купцы да лесорубы, еще и охотники, рыбаки — разве всех в лицо упомнишь? Да и в купеческом обозе постоянно меняются и возчики, и охрана — новые лица, как понять, что это разбойники, а не добропорядочные люди?
— Плохо! — в сердцах сплюнул Кормак — Сейчас я этого негодяя допрошу, но… тебе сегодня ночью лучше сидеть дома и не выходить. И чтобы собака была у ног. А еще — скажи этому Нулану, чтобы был настороже. Он еще, конечно, слабоват, но и он сгодится, если приспичит. Охрану бы тебе приставить… давай-ка я тебе двух стражников дам, поспят ночь у тебя в горнице, ничего с ними не случится.
— И так ничего не случится! — уверенно отмахнулась Уна — ты же меня знаешь, кто ко мне полезет? Да и Кахир дома, он порвет любого! Нет, не надо охраны. Пусть занимаются своим делом. Вот до дома пусть проводят — я Кахира заперла, а в темноте мало ли что может случиться.
— Хорошо — коротко бросил Кормак, и тут же приказал — Амнул, Зига, Гракх, Дрегн — сопровождаете Уну до дома, и пока она не подаст знак — ждете, не уходите. И смотрите внимательнее — могут напасть. Их тоже четверо, так что… хм-м… давайте-ка я вам еще парней дам! Пожалуй, так будет надежнее. Проводите, и сразу возвращаетесь сюда.
Уна и Диана вышли из шатра, а вокруг них кольцом встали стражники Кормака. Мела метель, Луна скрылась за тучами, и на улице было ужасно неприятно. Диана даже передернула плечами — бр-р! Холодно! В шатре-то не дует, и печки стоят, топятся — специально к празднику сложили, для отопления шатра. Конечно, полотняный дом не отопишь, но в нем точно не будет мороза. А там и крепкое вино поможет сохранить тепло. Трактира-то на всех не хватит!
Диане еще и потому было особо неприятно, что напоминало о том, как в такую же холодную морозную ночь Злая Мама избила ее и оставила умирать на улице, за остановкой транспорта. Так же мела метель, так же было страшно и холодно. Жалко, что рядом нет Кахира — с ним вообще ничего не страшно!
***
Уна была не просто ошеломлена — она впала в ступор, когда Нафаня бросился и начал драть незнакомого мужчину. Она стояла, смотрела, завороженная этой дикой картиной, и если бы не Диана, которая завизжала, вложив в свой визг могучую порцию магии — так бы и стояла, смотрела и ничего не делала. И потом она вспоминала этот момент и удивлялась сама себе — почему она не сразу отреагировала? Почему не бросилась вперед, не стащила Нафаню с его жертвы? И каждый раз приходила к одному, единственному выводу: она настолько доверяла Диане, что подсознательно была уверена — то, что происходит — ПРАВИЛЬНО. И так должно быть. Ведь Нафаня связан с Дианой ментальной связью, и без нее он бы ничего такого делать не стал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
А когда Диана завизжала, разбрасывая в стороны всех, кто попытался дотронуться до ее Нафани, Уна все поняла. У нее будто сняли с глаз закрывающий их платок. И она закричала, требуя правосудия общины.
Каждый, кто проживает в общине, каждый кому община позволила в ней состоять — платит налоги и оказывает общине разные услуги. Иногда бесплатные, иногда — по сниженной цене. Но и община имеет обязательство перед ее жителями. И одно из обязательств — это правосудие. Что оно из себя представляет, это правосудие: пять человек — самые уважаемые мужчины и женщины Общины собираются, и рассматривают дело того, кто потребовал правосудия. И до вынесения решения никто под страхом изгнания или другой кары — вплоть до казни — не имеет права отомстить требующему правосудия, нанести ему какой-либо вред, потребовать компенсации. И что интересно — как следует из старого, очень старого закона — в этом случае право Общины на суд выше государственного права.
