Но Ной знал меня, знал меня старую и знал новую, (немного) более спокойную меня.
Когда бы на пути ни встречались ухабы, наша совместная история была якорем, который держал корабль на плаву. Ной не давал мне отвлекаться и выравнивал мой курс, если я пыталась вильнуть в сторону. Наши проверенные шуточки для своих и ритуалы – вроде заказа половины меню в «Файв гайз», который мы потом ели дома с тарелок ножом с вилкой, – не давали нам разойтись в разные стороны.
Я жила с Сарой, но, в основном по настоянию Ноя, большую часть времени торчала у него. Все казалось каким-то непринужденным, будто так и должно быть. Мы были там очень счастливы, понарошку обустраивая дом. Я помогала ему выбирать подушки и недорогие постеры – единственное, что можно поменять без разрешения владельца дома. Это казалось взрослой жизнью, готовить друг для друга по вечерам и проводить выходные за покупками, походами по барам с друзьями и просмотром плохих сериалов. Мы не несли ответственности ни за какие решения, кроме выбора доставки еды или сериалов на нетфликсе.
Но так не могло продолжаться вечно. Его мама заболела. Разумеется, это был рак. Ее дела шли хорошо, лечение помогало. Но мне кажется, Ной испугался. И однажды, дурачась, он предложил бросить работу и попробовать объездить все фестивали в стране. Это обернулось изучением интернета в поисках подержанных фургонов для мороженого, и внезапно план пришел в действие.
Когда Ной объявил, что мы выиграли аукцион, аукцион, о котором я даже не знала, и теперь стали гордыми владельцами фургона для мороженого, мы странно разругались. Будущее, которое на моих глазах становилось все более и более ясным, испарилось. И на его место пришло ветхое передвижное кафе с аляповатой мазней в виде Микки-мауса, поедающего мороженое в рожке. Казалось, Ной поднял якорь и пустил нас дрейфовать по течению.
– Я думала, мы еще ничего не решили, – сказала я.
– Это ты ничего не решила. Если б я предоставил решать тебе, мы бы думали вечность. Так что я решил за нас обоих.
Я сообщила ему, что не готова к этому. Ной ответил, что не справится без меня. Это был тупик, из которого я не видела выхода.
– Ты можешь уволиться завтра, – заявил он, когда мы в итоге легли спать той ночью, будто все было улажено.
Пару недель спустя я позвала его в паб и сказала, что больше не люблю его и лучше закончить все сейчас, а не через тридцать лет, когда мы будем грустными, нищими и ненавидеть друг друга.
– Помнишь это? – спрашивает он, вытаскивая из кошелька листок бумаги. Он кладет его на стол и разглаживает. Некачественно пропечатанные чернила побледнели, но это та самая шутка из хлопушки с вечера нашего знакомства. Он хранил ее все это время.
– Это все еще отстойная шутка. – Я выдавливаю улыбку.
– Всегда была. – Он засовывает листок назад в кошелек. – Но она мне нравилась.
Еще несколько секунд мы в молчании смотрим друг на друга, а потом я допиваю остатки пива, встаю и ухожу. Всю короткую дорогу до дома, петляя между списанными рождественскими елками на тротуаре, я повторяю про себя мантру «все будет хорошо». Еще рано, и солнце с луной делят между собой краснеющее небо. Я твержу себе, что остаток моего пятничного вечера – а может, и всей жизни – я проведу, наслаждаясь жизнью в качестве вновь свободной, независимой женщины, которой не нужны ни ловушки отношений, ни пригородная обыденность.
Разумеется, уже через пять минут, после того как оказываюсь дома, я заново устанавливаю два приложения для знакомств, которые не внушали мне отвращения, и съедаю два пакета чипсов. Зовите это праздником жалости к себе, если хотите, но будь вы там, вы бы знали, что на самом деле это был отличный праздник, где я флиртовала с горячими парнями и тоннами поедала чипсы, сидя в пижаме. Кроме того, все знают, что залечить раны от разрыва может только внимание незнакомцев.
И чипсы, конечно.
– Вот так все и было, – подытожила я. – Ной так и не уволился со своей работы, а я уже ушла, так что казалось логичным оставить фургон себе. В конце концов, большую часть денег за него заплатила я. Он советовал продать его, но этот фургон последнее, что у меня осталось от Ноя, и я просто не могла его отдать. И часть меня хотела доказать, что я справлюсь одна. Но я и тут облажалась, да?
Я посмотрела на Лайонса. Его глаза были закрыты, и по тому, как мягко вздымалась и опадала его грудь, стало ясно, что он уснул. Конечно, с открытым ртом он выглядел глуповато, но это правда: со времен Ноя я не встречала никого, кто был бы похож на него, – никого, кто не был бы жутким расистом, не врал о своем возрасте или не изменял жене. Я потянулась к полу, чтобы подобрать брошенные джинсы, и вытащила их них салфетку с именами.
– Наверно, нам это больше не понадобится, – сказала я.
Я потянулась к столу позади нас, чтобы взять ручку, и зачеркнула имя Себа. Одной рукой смяла салфетку и бросила ее в мусорную корзину, где она пару секунд балансировала на краю, перед тем как упасть.
Затем я накрыла нас пиджаком Лайонса, позволила волне усталости прокатиться по своему телу и уснула.
Следующее, что я помнила, это зловеще трезвонивший телефон Лайонса, который меня разбудил. Я несколько рад потыкала его в грудь, но он так и не проснулся, так что я вытащила из-под него свои конечности. Я провела рукой по дивану, пытаясь найти телефон, но к тому моменту, когда выловила его между подушек, где он лежал вместе с моим бюстгальтером, он перестал звонить.
От моего прикосновения экран вспыхнул, показав время – 7:22 утра – и пропущенный звонок от Форрестера. А под ним было уведомление.
«У вас новое совпадение в «Коннекторе»!» – сообщало оно.
Глава 35
Что. Вообще. За. На хрен.
Я инстинктивно открыла уведомление, но вместо того, чтобы показать мне совпадение, телефон потребовал пароль. Почему, черт подери, Лайонс получает сообщения из «Коннектора», если три дня назад он даже не знал, что такое приложение для знакомств?
– Эй, – крикнула я спящему Лайонсу. – Тебе пришло сообщение.
Еще несколько тычков, и его глаза наконец открылись.
– Доброе утро. – Он сонно улыбнулся.
– Я сказала, тебе пришло сообщение.
– От Форрестера? – пробормотал Лайонс, садясь и потирая глаза.
– Нет, – ответила я.
Я держала телефон прямо перед его
