В конце истекшего века регулярно констатировалось не только сохранение, но и расширение разрыва между академической психологией и профессиональной практикой, причем, по мнению ряда авторов, оно было связано с тем, что психологическая практика охотно и активно впитывает методологию и культуру постмодернизма, в то время как консервативная и неразворотливая академическая психология все еще носит давно устаревшую позитивистскую одежду.
Подвергать сомнению существование больших и принципиальных различий между исследовательской и практической психологией было бы нелепо. Они, безусловно, существуют, препятствуя интеграции двух основных форм психологического знания, однако, обращаясь к изложенным выше констатациям, следует отметить, что, во-первых, эти различия иногда преувеличиваются, во-вторых, они постепенно сокращаются.
Целый ряд направлений исследовательской психологии, например психоаналитическая ориентация в социальной психологии, выросли из психоаналитической практики, да и вообще психоанализ служит яркой иллюстрацией возможности единства практической и исследовательской психологии.
В современной психологии можно разглядеть и встречный вектор развития знания – погружение сюжетов, традиционно изучавшихся в контексте исследовательской психологии, в практический контекст со всеми сопутствующими этому изменениями самих сюжетов.
Вообще одним из главных лейтмотивов сближения академической и практической психологии служит постмодернистская методология, которая, давно будучи характерной для практической психологии, распространяется и в академической психологии. Например, такие атрибуты практической психологии, как качественный анализ, изучение единичных случаев, признание значимости уникального опыта, полученного в обход репрезентативных выборок и без подсчета коэффициентов корреляции, становятся все более распространенными и в исследовательской психологии, в которой происходит также легализация личного опыта психолога в качестве источника психологического знания, в результате чего практическая психология все увереннее выполняет исследовательские функции, традиционно ассоциировавшиеся с академической психологией.
Наметились и другие направления сближения. Например, теории, которые стали одним из символов академической психологии и которые практическая психология традиционно отвергала как чрезмерно академические, сейчас тоже адаптируются к потребностям практики. В частности, нельзя не заметить, что на психологических конференциях, в особенности на научно-практических (которые сами по себе стали знаковым явлением, знаменуя стремление объединить психологическую науку и практику), «большие» психологические теории упоминаются довольно редко, однако активно эксплуатируются так называемые малые теории и теории среднего ранга, позволяющие упорядочить ту или иную сферу изучаемой реальности. Нередко подобные теории и рождаются в процессе практической деятельности психологов, стремящихся не только воздействовать на эту реальность, но и осмыслить, упорядочить ее.
Налицо и тенденция к развитию методологического самоанализа практической психологии, традиционно ассоциировавшегося с академической наукой и явившегося естественной реакцией на разрастание и усложнение психологической практики. Иными словами, исследовательская психология осваивает направления работы, традиционно характерные для практической психологии, а практическая психология – характерные для исследовательской, что неизбежно порождает их когнитивное сближение.
Но, пожалуй, еще более заметно «наведение мостов» между академической и практической психологией в социальной плоскости, т.е. наблюдается сближение соответствующих страт психологического сообщества.
Однако впоследствии многое изменилось, причем в духе известной формулы «не было бы счастья, да несчастье помогло». Зарплаты наших академических психологов достигли уровня бесконечно малых величин, и большинству из них не оставалось ничего другого, кроме подработок практикой (или преподаванием). Результат не заставил себя долго ждать: сейчас на основе большинства наших академических подразделений созданы коммерческие фирмы, сотрудники которых обладают двойной профессиональной идентичностью, выступая в роли и психологов-исследователей, и психологов-практиков.
Таким образом, «призрак» интегративной психологии не только бродит по территории психологической науки, но и все увереннее материализуется, а ее интеграция выглядит не как утопия, а как уже различимая реальность. Однако способы и результаты ее интеграции представляются более сложными и многоплановыми, нежели те, к которым привыкло воспитанное на «линейном детерминизме» упрощенное научное мышление.
В российской (и не только) прикладной психологии и психотерапии часто жалуются на непонимание, оппозицию со стороны академической науки. Личностный и научный пример Андрея Владиславовича Юревича показывает, что жаловаться не на что. Огромное количество академических психологов направлены на понимание, научную рефлексию и поддержку всех, кто занимается и пытается раскрыть великий предмет психологии – психе. И при этом не зашорены определенной парадигмой психологии – их позиция надпарадигмальна, интегративна как в теории, так и в практике.
31. Телесно-ориентированный инсайт М. Белокуровой
Марина Белокурова (Тягунова) родилась в Москве в 1960 году. В 1983 году окончила с отличием факультет прикладной математики Московского института электронного машиностроения, в том же году стала сотрудником Института точной механики и вычислительной техники им. С.А. Лебедева АН СССР и поступила в аспирантуру данного института. Научная деятельность М. Белокуровой была связана с аналитическими исследованиями в области алгоритмизации процессов взаимодействия в сложных системах, исследованиями в области систем распознавания образов и систем с обратной связью. Эти работы заложили научный фундамент будущих разработок в области инсайттерапии.
Одновременно с этим, начиная с 1983 года, она постоянно интересовалась различными концепциями в области развития личности и психотелесного единства человека и прошла учебные курсы по культурологии, мифологии, теории религий, натуропатии и макробиотике, фитотерапии и окончила учебную программу по вальдорфской педагогике Штутгартского антропософского центра. В 1989 году прошла один из первых семинаров по практике связного дыхания, окончила многочисленные сертификационные курсы по этому направлению (Джим Леонард, Сондра Рэй, Р. Дубиел, Дж. Террус и др.) и с 1991 года окончательно посвятила себя исследованиям в области психологии, психотерапии, а так же теории и практике психологического тренинга.
С 1990 года она занимается разработкой нового интегративного направления в психологии и психотерапии – инсайттерапии – как синтеза телесной терапии и глубинного анализа.
М. Белокурова участник и ведущий более 40 научно-практических конференций, автор и соавтор 30 тренингов личностного и межличностного развития, руководитель обучающих программ по телесно-ориентированной терапии и трансперсональной психологии.
С 1998 года М. Белокурова – член Общероссийской профессиональной психотерапевтической лиги (ОППЛ) и официальный преподаватель и супервизор практики, с 1999 года – член Европейской ассоциации психотерапии.
В 2000 году М. Белокурова получила сертификат Европейской ассоциации психотерапии и была внесена в Единый Европейский регистр психотерапевтов.
В настоящий момент она возглавляет секцию трансперсональной психологии ОППЛ, является членом комитета по модальностям, доцентом кафедры психологии Московской государственной технологической академии, ученым секретарем Ассоциации трансперсональной психологии и психотерапии, руководителем Школы инсайттерапии [135].
Инсайттерапия: концепция, метод, терапевтический стиль
Всплеск интегративных техник и практик в сфере познания человеческой личности и огромного поля жизнедеятельности человека обусловлен экзистенциальными проблемами современного этапа эволюции. Изоморфность онто- и филогенетических процессов позволяет говорить о современном этапе человеческого развития как о сложном периоде пубертации подростка, начинающего осознавать свои возможности и ответственность за свои действия, но одновременно с этим теряющего чувство целостного восприятия единого и неделимого мира.
Не находя целостности ни в изучении мира внешних форм, ни в изучении внутренних структур личности, процесс исследований обращается к глубинным слоям сознания, архетипическому и трансперсональному.
Появление аналитической психологии К. Юнга, гуманистического манифеста А. Маслоу и бурно развивающейся трансперсональной психологии свидетельствует о реальной «жажде целостности».
