Потом возбуждение спало, сердце сжалось от отчаяния: все это детские мечты, а ведь он уже не ребенок!
Потянув за поводья, Джордан повернул переднего мула к проходу сквозь изгородь. Родс, без шляпы, в одной рубашке, стоял у бунгало, негромко выговаривая что-то одному из приказчиков Главной алмазной компании.
Увидев Джордана, Родс сухо кивнул работнику и отвернулся от него.
– Джордан, ты привез сокола? – сдержанно спросил Родс, словно почувствовав настроение юноши.
Тот кивнул.
– Возьмите четверку лучших людей, – приказал Родс ожидавшему в сторонке приказчику. – Разгрузите повозку, да поосторожнее: это ценное произведение искусства.
Родс внимательно наблюдал, как рабочие развязывали веревки. И все же, когда Джордан заговорил, он склонил к нему большую курчавую голову.
– Если нам суждено потерять статую, то я рад, что она уходит к вам, мистер Родс.
– Птица чем-то дорога тебе, Джордан?
– Это самое дорогое, что у меня есть! – выпалил юноша и тут же спохватился: вот так глупость ляпнул! Мистер Родс наверняка подумает, что у него не все дома. – Я хотел сказать, что статуя появилась в нашей семье еще до моего рождения. Не представляю, как буду жить без нее. Даже думать об этом не хочется.
– Джордан, тебе вовсе не обязательно расставаться с ней.
Юноша посмотрел на Родса, не в состоянии произнести вопрос вслух.
– Ты можешь пойти за ней.
– Ах, не дразните меня, мистер Родс!
– Ты умен и усерден, изучил стенографию и прекрасно владеешь пером. Мне нужен секретарь – человек, который знает алмазы и любит их не меньше меня; человек, с которым мне легко общаться, которого я хорошо знаю и люблю. В общем, тот, кому можно доверять.
Джордана захлестнула волна невыразимого счастья – пронзительного, яркого и настолько острого, что ничего подобного он в жизни не испытывал. Онемевший юноша прирос к месту, глядя в бледно-голубые прекрасные глаза человека, перед которым столько лет преклонялся.
– Джордан, я предлагаю тебе место. Хочешь на меня работать?
– Да, мистер Родс, – тихо ответил юноша. – Больше всего на свете!
– Прекрасно, тогда вот тебе первое задание: найди местечко, куда поставить статую.
Белый приказчик откинул в сторону закрывавший птицу брезент, и полотнище перевесилось через край повозки.
– Полегче там! – крикнул он чернокожим рабочим. – Привяжите веревку. Не уроните! Смотри, что делаешь, чтоб тебя!
Рабочих было слишком много, они явно мешали друг другу. Головокружительная радость Джордана омрачилась тревогой за птицу. Он собрался подойти поближе и лично проследить за разгрузкой, но в этот момент застучали копыта – приехал Невил Пикеринг верхом на породистой гнедой кобыле. Натянув поводья, он заставил лошадь перейти на шаг. При виде Джордана на лице Пикеринга промелькнула тень. Шестым чувством юноша мгновенно понял, что его присутствие пришлось не по душе.
Облачко сбежало с лица Пикеринга так же быстро, как и появилось, сменившись очаровательной теплой улыбкой. Он посмотрел на статую.
– Что это у нас здесь? – весело спросил Пикеринг с беззаботным видом. Выглядел он, как всегда, элегантно: накидка из тонкого шелковистого сукна подчеркивала ширину плеч, а тисненый кожаный пояс – узость талии; начищенные до блеска полусапожки выставляли напоказ длинные стройные ноги. Сдвинутая набок широкополая шляпа прикрывала глаз.
– А, птичка! – Пикеринг посмотрел на Родса. – Поздравляю!
День стоял жаркий и безветренный, но скоро погода изменится. С юга налетит ветер, и жара спадет, а до тех пор неподвижность воздуха нарушали только внезапные пыльные вихри: маленькие, но яростные, они возникали из ниоткуда, подхватывали пыль, сухую траву и опавшие листья, поднимая их на сто с лишним футов, и неслись по непредсказуемой траектории, столь же внезапно исчезая, уходя в никуда.
Один из таких вихрей поднялся на открытой местности за молочайной изгородью, сорвав плотное облако красной пыли с дороги, и налетел на лагерь Родса. Сердце Джордана сжалось от ледяного холода суеверного ужаса.
«Канюк! – безмолвно воскликнул юноша. – Великий канюк!»
Джордан понял, что на самом деле вихрь показывал присутствие богини – ведь она столько раз приходила на зов! Весь двор заполнили крутящиеся пыльные смерчи, в лицо ударил жестокий порыв ветра. Джордан прищурился: мягкие блестящие кудри лезли в глаза, рубашка прилипла к телу.
Широкополая шляпа слетела с головы Пикеринга, полы куртки захлопали по спине. Он поднял руку, защищая лицо от песка и острых веточек.
Потрепанный кусок брезента, наполненный ветром, раздулся и резко хлопнул, точно парус, перекинутый через фордевинд. Грубая ткань хлестнула кобылу по морде. Животное в панике заржало и вздыбилось так высоко, что чуть не опрокинулось на спину. Сквозь пелену красной пыли Джордан метнулся к лошади, пытаясь схватить ее за уздечку, но опоздал на какое-то мгновение.
Пикеринг поднял руку, защищая лицо, и вздыбившаяся лошадь застала его врасплох: потеряв равновесие, он вылетел из седла, ударившись о твердую землю затылком и плечом. Свист ветра, резкий выдох Пикеринга и тяжелый шлепок упавшего тела заглушили легкий щелчок сломанной кости. Кобыла коснулась земли и рванула с места в галоп, направляясь к проходу через изгородь. Нога Пикеринга застряла в стальном стремени – лошадь потащила всадника за собой. Поворачивая к проходу, она бросила Пикеринга на изгородь, и белые колючки длиной в палец, точно иголки, воткнулись в тело.
Наконец кобыла вырвалась на открытую местность: обмякшее тело с раскинутыми руками тащилось по каменистому грунту, по кустикам, через которые перепрыгивала лошадь. Сначала Пикеринг волочился на спине, потом лодыжку перекрутило в стремени, и он перевернулся лицом вниз: жесткая почва сдирала кожу со щек и лба.
Джордан непроизвольно бросился вслед, всхлипывая от ужаса.
– Стой, красавица! Успокойся! – кричал он кобыле.
Испугавшись ветра и удара брезентом по морде, лошадь совсем ошалела, чувствуя непривычный груз, тащившийся позади. Она добралась до отвалов пустой породы и снова повернула – слава богу, на этот раз кожаный ремень на стремени с треском разорвался. Освободившись от груза, кобыла галопом помчалась по тропинке между отвалами.
Джордан упал на колени рядом с неподвижным телом изувеченного Пикеринга; тот лежал, уткнувшись лицом в пыль, дорогая накидка изорвалась, сапожки стерлись.
Осторожно, поддерживая голову ладонями, Джордан перевернул пострадавшего на спину, чтобы он мог дышать. Лицо Пикеринга превратилось в кровавое месиво из запекшейся крови и пыли, со щеки свисал лоскут кожи, но глаза были широко раскрыты. Несмотря на полностью обмякшее тело, Пикеринг был в сознании. Он посмотрел на Джордана и шевельнул губами:
– Джорди, я ничего не чувствую, совсем ничего. Все онемело – руки, ноги, абсолютно все.
На растянутом одеяле его отнесли в лагерь и бережно уложили на узкую железную койку в спальне рядом с комнатой Родса.
Через час приехал доктор Джеймсон. Увидев, что Джордан промыл и перевязал раны, он одобрительно кивнул:
– Хорошо. Кто тебя научил? – Доктор не стал дожидаться ответа. – Пойдем, мне нужна твоя помощь.
Он передал Джордану саквояж, снял сюртук и закатал рукава рубашки.
– Выйдите, – велел доктор Родсу. – Не мешайте нам.
Осмотр занял всего несколько минут: пострадавший оказался полностью парализован ниже шеи. Доктор посмотрел на Джордана и, убедившись, что находится вне поля зрения Пикеринга, покачал головой.
– Я сейчас вернусь, – сказал он. – Мне нужно поговорить с мистером Родсом.
– Джорди, – с трудом прошептал Пикеринг, как только Джеймсон вышел. Юноша нагнулся поближе. – Шея, у меня сломана шея.
– Нет.
– Молчи. Слушай. – Пикеринг нахмурился, недовольный тем, что его прервали. – Пожалуй, я всегда знал, что это будешь именно ты – так или иначе. – Он осекся, на лбу выступил пот. Пикеринг снова приложил огромные усилия и продолжил: – Я думал, что ненавижу тебя. Теперь уже нет. Не осталось времени для ненависти.
