недельку, а держишь месяц.
— Прости, родная, забыла привезти книгу, я прочла ее.
— В детстве она была отчаянная проказница, — продолжала Зинаида Алексеевна. — Ты рассказывала ему случай с политграмотой?
— Нет.
— У них в средней школе, — это здание рядом с нынешним планетарием, — пояснила они, — политграмоту преподавал мальчишка — учитель двадцати двух или двадцати трех лет, а у нас с ней дядя, старший брат наших матерей, был священник. Уважаемый в духовном мире человек, настоятель церкви, что перед входом в парк Сокольники, церковь новой по тем временам архитектуры. Вот Ариша наслушалась политграмоты в школе и давай доказывать дяде, что бога нет. Тот сперва с ней спорил, потом рассердился: «А собственно говоря, что я с тобой, соплей, разговариваю?» Так что же вы думаете? На следующем уроке политграмоты она стала приводить дядины доводы о бытии божием и едва не загнала в угол молоденького учителя, опешившего от такой дерзости. Ее отца потом вызывали, спрашивали, как он ее воспитывает. А Павел Семенович, хоть и числился англиканского вероисповедания, в бога не верил. Ну, — обратилась она к Арише, — когда же ты думаешь нас в Москву перевозить? По ночам уже мерзнуть начинаем. В последние дни заметно похолодало.
— На вторник беру выходной и приеду за вами на такси.
Константин предложил помочь им при переезде, но Ирина Павловна поблагодарила, сказала, что сама справится.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Как ни разнились среда и условия, в каких протекало детство Ирины Павловны и Константина Андреевича, была общая черта: ту и другую семьи сильно перекорежили годы революционных перемен. Аришин отец Павел Семенович Кремер, сын варшавского аптекаря, человек в высшей степени энергичный и предприимчивый, окончил два высших учебных заведения: рижский коммерческий институт и юридический факультет юрьевского[4] университета, единственного в царской России, куда принимали евреев. Обнаружив незаурядные способности к коммерции, начал затем довольно быстро богатеть, пускаясь в различные предприятия, порой недолговечные и рискованные, но дававшие кое-какие деньги. Из этих предприятий Ирина Павловна, по семейным преданиям, помнила издание в годы первой русской революции биржевого листка, разглашавшего сведения о колебании курсов акций, за что листок, происками финансовых воротил, власти быстро прикрыли.
Другой памятный Арише коммерческий шаг отца был подсказан ему обстоятельствами женитьбы. Живя в Москве (высшее образование давало еврею право жительства в ней), он однажды прогуливался по Московскому Кремлю и заприметил возле царь-пушки дородную румяную девицу. Казалось, ей недостает лишь одежды боярышни, чтобы выглядывать из окон возвышавшихся по соседству старинных хором. Мария Ивановна была младшей дочерью в многодетной семье дьякона из подмосковного Павлова Посада. Мать у нее умерла, когда Маше было одиннадцать лет, старшие сестры повыходили замуж, и девочке приходилось вести домашнее хозяйство у отца и братьев. Ко времени ее знакомства с Павлом Семеновичем скончался и ее отец, братья женились, а Мария Ивановна работала экономкой в известном детском приюте Бахрушина в Сокольниках. Ценя ее за трудолюбие, скромность и приятную внешность, Бахрушин сватал ей женихов, обещал приданое, но никто ей не приглянулся. После ее третьего отказа он сказал: «Ну, барынька, больше я тебе не сват и приданое не даю». Перед атакой Павла Семеновича она не устояла, и он ее взял без приданого.
Сватовство едва не застопорилось из-за непредвиденной формальности: брака без церковного венчания невеста себе не мыслила, и жених ей не прекословил, но православная церковь соглашалась принять новообращенного в свое святое лоно лишь после многодневного поста. Надолго отказываться от скоромной пищи такому гурману, каким был Павел Семенович, не улыбалось. Кто-то ему присоветовал обратиться к представителям англиканской церкви, у них обрядность попроще, и там его привели в христианскую веру без проволочек. Брак с христианами иных вероисповедований православной церковью не возбранялся.
В Аришиных устах воспоминания о родителях выглядели серией полуанекдотических семейных былей, над которыми она сама и слушавший ее Константин добродушно посмеивались. Брак с Марией Ивановной никаких материальных благ молодому мужу не сулил, но он сумел извлечь и тут выгоду. Новообращенный англиканец, используя новые родственные связи, обзавелся солидными знакомствами в высшей духовной сфере и вскоре по договоренности с епархиальными властями занялся переоборудованием церковных подворий в торговые помещения для сдачи в аренду.
Таково было второе предприятие отца, которое дочь помнила по рассказам. Но главное, козырное, было еще впереди. Прослышав о разведанных в Подмосковье залежах бурого угля и учтя все выгоды их расположения в центре Европейской России, Кремер выступил с проектом акционерного общества для их разработки. За идею ухватились французские капиталисты, и в результате он сделался одним из учредителей-акционеров русско-французского общества. Много позже этот вираж в его биографии причинял ему некоторые неприятности, но тогда, перед революцией, он успел быстро разбогатеть.
По словам дочери, отец не был скаредом. Домов себе не строил, имений не покупал, в Москве арендовал на углу Садового кольца и Малой Бронной двухэтажный дом для семьи и одновременно для конторы акционерного общества, а на лето снимал семье дачу где-нибудь на берегу Волги или отправлял жену с детьми на курорт в Крым. Имея немалые доходы, не скупился на пожертвования, дал крупную сумму на строительство института инженеров транспорта, за что получил право щеголять в форменной фуражке с бархатным околышем и кокардой путейца. Поддерживал театральные начинания, а у себя дома закатывал шикарные обеды и ужины для многочисленных гостей. Сам вина почти не пил, ставил для виду рядом с прибором подкрашенную водичку, но гурманом был большим. Тут Ариша со вздохом призналась Косте, что, увы, должно быть, унаследовала от родителя этот крупный для женщины, не желающей толстеть, недостаток.
— Но я стараюсь себя обуздывать…
В Москве перед революцией частные автомобили насчитывались единицами, — так вот, Кремер обзавелся автомобилем, купив его, кажется, у кого-то из великих князей.
— У нас, детей, не было только птичьего молока, — вспоминала Ариша. — Нам нанимали гувернанток, учили музыке, французскому языку, который я потом за ненадобностью забыла почти начисто. Одевался отец у лучших московских портных, и помню, при советской уже власти, во время нэпа, мне исполнилось тринадцать лет, он повез меня к портнихе и заказал самое модное платье, в котором меня принимали за невесту. Девчонкой я очень быстро росла и развивалась.
— Сколько вас было в семье, детей?
— Трое. Брат погиб от несчастного случая, провалился под лед на озере Балхаш. Он там работал на строительстве. А сестра скончалась от неудачных родов.
После Октябрьского переворота многие из прежнего делового окружения Павла Семеновича удирали за границу, усиленно звали его с собой, но он сказал, что родину никогда не
