Лев Давидович не собирался ехать до Московского вокзала северной столицы. Хотя билет взял именно до нее. Он планировал выйти на станцию раньше. Благо, что вещей имел минимум. А там его уже должны ждать верные люди с неприметным автомобилем, на котором он собирался отправиться в Финляндию. Где, на границе, тоже все уже устроили. Старые связи со Швецией открывали большие возможности.
Сидеть тут, в Москве, в текущей обстановке, было смерти подобно. Форменным самоубийством.
Государственный переворот, на который надеялись его кураторы, не задался. Войск постоянной готовности в московской области не осталось, но легче не стало, так как НКВД очень крепко держали ситуацию под контролем. И улучшить момент для выступления просто не представлялось возможным. Любая попытка выглядела провальной. Прекрасно вооруженная и оснащенная бронеавтомобилями полиция была очень сложным противником для восставших. Тем более, что, по слухам, армия передала ей часть тяжелых вооружений. Таких как ручные гранатометы и прочее. Ну и своих специальных средств она имела в достатке. Тут и шашки со слезоточивым газом, и передвижные цистерны перечной воды способные мощной струей разом покрыть большую толпу. И многое другое.
Троцкий поначалу надеялся на то, что удастся договориться. Но весь центральный аппарат НКВД уже заменили. Не только КГБ. Причем во многом на старых, еще царских служак. Больше, конечно, армейских, но погоды это не делало. Им всем идеалы революции были не интересны. Они держались идей порядка и крепкой центральной власти. Отдельные слабые звенья удалось прощупать, но их было принципиально недостаточно для успеха предприятия.
Фрунзе явно был не Николаем II.
Для него ничего не являлось «слишком» и он уже не раз и не два демонстрировал ТАКИЕ клыки, что древним саблезубым тиграм можно от зависти сдохнуть. Троцкий ясно понял — он ждал. Просто ждал, когда они подставятся. И обо всем, вероятно знал. Так что, взвесив все «за» и «против» он решил ретироваться. Бонапартистский переворот произошел ловко и хитро. И теперь шла подчистка неугодных.
Так что ему требовалось бежать. И чем быстрее, тем лучше. Просто чтобы выжить и вдохнуть в революции новое дыхание оттуда — из-за рубежа.
Он бывал иной раз наивен, в тех же аппаратных играх. Но здесь ситуация выглядела настолько вопиющей, что даже он ощутил аромат страха и отчаяния. Люди же, которые ему помогали, едва ли не тряслись. Настолько, что он не верил им. Думал, что сдадут.
Так-то никто не запрещал члену Политбюро ездить по СССР куда ему заблагорассудится. Тем более, что определенные дела у него в Ленинграде имелись. И он даже назначил несколько встреч. На всякий случай. Чтобы подстраховаться на случай провала. Мало ли поезд не остановится где нужно или ему по какой-то иной причине не удастся сбежать? Вот. Будет что сказать и чем заняться. Заодно воспользоваться запасным вариантом, ведь в самом Ленинграде он имел кое-какие связи для возможного бегства водой. Тем более, что флот ушел из Кронштадта. И береговую охрану почти никто не осуществлял. Но на этот вариант требовалось время. Один-два, может три дня. Тут не ясно — как пойдет. Люди последнее время стали пугливы в плане помощи ему. Тем более в таком деле. Озираются. Опасаются. И он бы на их месте тоже нервничал. Им то бежать некуда. И средств необходимых они не имели…
Поезд медленно набирал скорость.
И перестук колес выступал успокаивающим, умиротворяющим настолько, что Лев Давидович даже убрал руку с пистолета. А потом и убрал его обратно в карман пиджака. Если сейчас не взяли, значит будут ждать в Ленинграде. Если вообще не прозевали его отход, так как он намедни сказался больным и отлеживался дома. Ранее он никогда не симулировал, поэтому могли и поверить. Когда же хватятся — будет поздно. Во всяком случае на это он рассчитывал.
Встречи Лев Давидович назначал, разумеется, в частном порядке. По телефону. Из своей квартиры. Да и билет ему на поезд покупал доверенный человек. На стороне вряд ли бы узнали. Так что шанс на успех был и не такой уж маленький…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В дверь осторожно постучали.
Так обычно поступал проводник. Да и время для его визита было подходящее. Верно обещанный чай принес. Поэтому Троцкий, вольготно расположившись на кожаном диване, произнес:
— Войдите!
Дверь открылась.
Мягко. Даже в чем-то осторожно.
Только за ней стоял не проводник, а сотрудник КГБ, сжимая в своей правой руке специальный револьвер для тихой стрельбы. Их переделывали из Нагана, тех, которые с откидным барабаном.
— Как это понимать? — надломившимся голосом спросил Троцкий, рука которого крайне далека от кармана с пистолетом.
— Лев Давыдович?
— Допустим. Как все это понимать?! — повысив голос воскликнул он.
— Вы арестованы. Положите обе руки на стол и не делайте резких движений.
— Я член Политбюро!
— Это не важно. Руки — положите. Не заставляйте меня применять силу при задержании.
Троцкий несколько секунд помедлил, глядя в глаза этому капитану КГБ. И увидел там только холод и равнодушие. Скосился на револьвер. Рука держала его уверенно и твердо. А и барабан был заполнен боевыми патронами, которые с такого расстояния хорошо наблюдались.
Дернув подбородком, Троцкий положил руки на стол.
Нехотя.
Ожидая улучшить момент и схватить пистолет из кармана пиджака. Он был заряжен, патрон дослан в патронник и… это был шанс.
Капитан КГБ дождавшись, когда Лев Давыдович положит руки на стол, медленно прошел вперед и сел напротив него. На место, что Троцкий также выкупил, дабы не смущать себя совершенно ненужными попутчиками.
В проеме тут «нарисовался» второй сотрудник КГБ. Более крепкий и с наручниками в руках. А за ним мелькнул еще один. С коротким дробовиком специального назначения. Револьверным. 12-ого калибра. С барабаном на пять патронов. Троцкий участвовал в комиссии по принятии его на вооружение и легко узнал его.
Так-то оружие спорное. Но для полиции и КГБ очень полезное. Прежде всего тем, что в разные каморы барабана можно было зарядить разные патроны и очень быстро между ними переключаться. Тут и картечь, и свинцовая пуля, и специальный контейнер со слезоточивым газом, и резиновая пуля и прочее. Очень удобно.
При этом он был короткий, ухватистый и очень эргономичный.
Да, перезаряжался не быстро. Револьверный барабан накладывал свои недостатки. Но он и не предназначался для полноценного боя. Это было вспомогательное не столько вооружение, сколько снаряжение. Дверь там открыть или еще чем помочь. Даже для нужд штурма в интересах полиции его использовать штатно не предполагалось. Для этих целей разрабатывали самозарядный дробовик на базе Browning Auto 5, только с отъемным коробчатым магазином. Его пока на вооружение не поставили. Доводили эргономику. Но Троцкий знал — работают на этим…
— Лев Давыдович, — произнес второй вошедший сотрудник КГБ, — прошу вас медленно встать и протянуть мне свои руки.
— И без шуточек! — добавил первый.
Троцкий выполнил приказ и… в тот момент, когда ему попытались накинуть на запястье наручники, дернулся вперед. И попытался, сбив с ног сотрудника, вырваться в коридор. Чтобы бежать. Во всяком случае, надежду он теплил именно эту. Тем более, что пистолет у него лежал в кармане надетого на него пиджака. И, в случае, если получится улучшить момент, им можно будет воспользоваться.
Да, на него был наведен револьвер для тихой стрельбы. Но Лев Давыдович не сомневался — он нужен живым. Поэтому палить в заварушке и давке никто не станет.
Мгновение.
Рывок.
И… фиаско.
Сотрудник КГБ оказался слишком крепким для того, чтобы его можно было бы просто так отпихнуть. Во всяком случае столь тщедушным человечком. Троцкий дернулся. Словно покачнулся. И даже не успел опомниться, как его скрутили. Подспудно еще приложив прикладом. У четвертого сотрудника, что, как оказалось, также стоял в коридоре, был самозарядный карабин СКФ-26. Вот им, а точнее его прикладом, этот боец и приложил по ребрам трепыхающегося члена Политбюро…
