Тщательно вымеренный и вычерченный пентакль, казалось, только и ждал, чтобы люди заняли полагающиеся им места. Не случись досадной размолвки между госпожой эш'Шарвин и ее наставником, стигийка стояла бы на одном из лучей звезды, где теперь образовался зияющий провал. Как утверждали родители баронетты Монброн, разомкнутость пентакля иногда приводила к чудовищным последствиям, и потому Айлэ с некоторым опасением косилась на пустующий луч. Но не наследника же аквилонского трона попросить войти в магический символ?
Так ведь можно и убить ребенка, а пока он остается снаружи — ему ничего не угрожает. Выставить Лаэга с башни не удалось: он упрямо желал увидеть настоящее волшебство своими глазами, и клялся, что будет сидеть тихо.
* * *
Хотя ей довелось явиться на свет в семье магика и предсказательницы, Айлэ могла по пальцам сосчитать те случаи, когда ее отец, Райан Монброн, действительно занимался колдовством. Он предпочитал добиваться от окружающего мира желаемых вещей силой убеждения или хитростью, оставляя магию в качестве последнего аргумента. И, как позже поняла Айлэ, магическое искусство уже не слишком привлекало Райана, знавшего о волшбе намного больше, чем иные магики из рода людей, но неизмеримо меньше, чем было известно Хасти Рабирийцу.
— Я не собираюсь участвовать в скачках с препятствиями ради призрачной надежды поразить когда-нибудь своим талантом одноглазое чудовище из холмов над Хоротом, — однажды поделился с подругой и дочерью Райан. — Хватит копаться в пыльных библиотеках и изощряться, силясь взять верх над соперниками. Пропади она пропадом, эта магия! Будем жить в свое удовольствие, пока нас не приберет Разрушительница всех союзов.
Стоило бы прислушаться к совету отца, но Айлэ диа Монброн унаследовала еще одну его скверную привычку — делать все наперекор и по-своему. Иначе как бы она оказалась сейчас на продуваемой невесть откуда налетевшим ледяным ветром башне, в обществе трех не самых последних волшебников Восходного материка и пытаясь совершить невозможное — заставить уснуть Проклятие Безумца?
…Над перекрещивающимися белыми линиями пентакля горело дрожащее полотнище, высотой по пояс человеку, сотканное из голубых, сапфировых и зеленоватых языков холодного пламени. У такого огня нельзя согреться, зато, при определенном навыке и сноровке, можно зачерпнуть его рукой и держать в пригоршне, словно живую драгоценность, пока кисть не заледенеет.
Пару раз она украдкой косилась через плечо, различая клокочущий водоворот лилового тумана да черноту ночи в россыпях насквозь незнакомых звезд и чувствуя на лице холодный, рваный ветер с запахом горьких, нездешних трав. Похоже, созвездия произвольно разгуливали по небу в нарушение всех божественных и природных законов. А может, она узрела небо, которое висело над землей в год рождения Кары Побежденных? Айлэ была твердо уверена: с какого-то мгновения верхушка башни вкупе со стоящими на ней людьми опавшим листком поплыла по темной реке времен.
«Потом расспрошу Лаэга, что он видел. Если уцелею», — пообещала себе баронетта Монброн, тщетно пытаясь рассмотреть соучастников по церемонии. Она твердо знала, что все они стояли довольно близко — только руку протянуть — но теперь удалились на небывало далекое расстояние, став зыбкими тенями в призрачных сполохах колдовского огня.
В самую середину пентакля она старалась не глядеть. Там чистым, яростным белоснежным сиянием, не нарушаемым ни единым оттенком иного цвета, полыхал вынутый из своих золотых пут Алмаз, упавшая с неба и прикованная к каменной тверди звезда. От него ровными волнами, как от брошенного в тихую заводь камня, исходила Сила, явственно различимая простым глазом, Сила тверже адамантовой стали и бесплотнее солнечного зайчика в ворохе осенней листвы. Как догадывалась рабирийка, с помощью Озимандии и Тотланта Эллар подчинял это могущество, усмиряя его, точно дикую лошадь, и направляя в нужную сторону.
Напор изливаемой Алмазом мощи достиг такого головокружительного предела, что проведенные куском мела границы пентакля начали изгибаться, превращаясь в колеблемые ветром серебряные ленты, а прохладные оттенки ледяного огня сменились на более привычные глазу красные и малиновые тона. Айлэ расслышала тоненький сухой треск — словно поблизости ломали пучки соломы для растопки очага, увидела — не глазами, каким-то иным зрением — зарождающиеся в глубинах гранитных блоков трещины, паутиной оплетающие камни Волчьей башни. На мгновение ей стало жутко. Что, если кажущаяся нерушимой башня начнет рассыпаться прямо у них под ногами?
Но двергская кладка, хоть и покряхтывала, не собиралась запросто сдаваться, голоса волшебников, сплетающих оковы заклятия, в положенный срок сменяли друг друга, буйство Силы, клокоча, устремлялось в пролагаемое для него русло… и баронетта Монброн позволила себе робко поверить в возможность успеха.
Все случилось в один-единственный миг. Кристалл полыхнул столь ослепительной вспышкой, что раскаленная белизна обернулась непроглядной тьмой, башня ощутимо вздрогнула, словно в нее ударила молния, пронзив каменное сооружение от шатнувшихся зубцов на вершине до глубоко утонувшего в земле массивного основания, кто-то коротко и пронзительно взвизгнул (может, сама Айлэ?), а затем из неизмеримой дали пришел обрывок звука — мерное удаляющееся хлопанье огромных крыльев.
Девица Монброн, словно вырванная неожиданным толчком из затянувшегося кошмара, без особого удивления обнаружила, что сидит в отведенном ей луче пентакля, озадаченно таращась в подернутые облачками ночные небеса. Впрочем, небеса исчезли, заслоненные очертаниями взлохмаченной головы Лаэга Канаха.
— Только что тебя здесь не было, — с поразительным хладнокровием известил ее аквилонский принц. — Вы вообще пропали, все четверо. Остался только такой голубой свет, вроде как осенний туман над Хоротом. Он кружился и блестел изнутри — очень красиво, но жутковато. Сияние затем погасло, башня немного потряслась, и все стало по-прежнему. Да, еще песочные часы, которые мне дал Хасти, отчего-то разбились. У вас получилось?
— Еще не знаю, — просипела Айлэ. — Сделай доброе дело, помоги встать.
Мальчик протянул ей руку, неожиданно сильным рывком подняв на ноги.
Башенная площадка вроде не пострадала, если не считать парочки обвалившихся зубцов, остатки коих валялись у основания башни и, хвала светлым богам, не разбили ничьих голов. Пентакль исчез полностью, не осталось даже намека на старательно вычерченные линии, окружности и магические знаки. Гранитные плиты дышали жаром и курились противно пахнущим дымком. Озимандия стоял, привалившись к чуток покосившейся башенке и тяжело опираясь на свой длинный посох. Тотланта, из-за его черного балахона, девушка углядела не сразу — стигиец, скорчившись над грудой принесенных магами фолиантов, лихорадочно шелестел страницами. Баронетта мимолетно удивилась — как можно читать в темноте, чуть разгоняемой отблесками факелов на соседних башнях и крепостных стенах? — и тут же забыла об этом, ища глазами рабирийца.
