И в случае с Константином Николаевичем свою роль сыграл Жуковский.
«Великие князья, – писал он юному Константину, – должны понимать свое время, должны поставить себя на высоту своего века своим всеобъемлющим просвещением».
Это он писал в октябре 1842 года, во времена весьма глухие, когда «люди сороковых годов» никак не могли рассчитывать на взаимопонимание с властью. Под «своим временем» Жуковский подразумевал то время, когда великие князья будут решать судьбу России.
БЕСПАМЯТСТВО
И в годы реформы крестьянской, и в годы реформ судебной и военной, и в борьбе за конституцию на страшном исходе царствования Освободителя великий князь был последователен и настойчив.
Надо сознавать, что, несмотря на печальные особенности эпохи Александра III, пагубный политический дилетантизм Николая II, кровавые контрреформы большевиков по отношению к Великим реформам 1860-х годов, несмотря на все это, мы выходим в органичное пространство политической и экономической жизни именно благодаря тому, что в прошлом у нас были люди александровских эпох – первой и второй, эпох, когда сформировались – при первом Александре – базовые представления о сути реформ и когда эти представления – пускай в запоздалом и несовершенном виде – реализовались при втором Александре.
Честные и дальновидные петербургские бюрократы, немногочисленные, но воистину героические, имевшие полную возможность делать спокойную и надежную карьеру, рисковавшие всем ради будущего России, – чем отплатили им правнуки? Забвением их имен, их лиц, их судеб, их опыта…
Кто помнит сегодня – кроме специалистов – Николая и Дмитрия Милютина? Кто помнит великого князя Константина Николаевича – антипода своего отца, сделавшего все от него зависящее, чтобы Россия пошла по мирному эволюционному пути – пути ограничения самодержавия и представительных институтов? А кто помнит калужского губернатора Виктора Антоновича Арцимовича, превратившего свою губернию в полигон крестьянской реформы?
И сколько еще замечательных имен русских деятелей затерялось в «дыму столетий»! Не за беспамятство ли наше платим мы такую немалую цену?
2001Предтечи катастрофы
НЕСЧАСТНЫЙ ЧЕЛОВЕК НА ТРОНЕ
Удивительным образом в роковые моменты своего бытия, оказавшись на историческом распутье, Россия неизменно выбирала катастрофическое направление. Так произошло в 1730 году, когда был утерян реальный шанс ограничить самодержавие и начать эволюционное движение к европейской – представительной – модели власти; так было в декабре 1825 года, когда, пускай кратковременный, успех «мятежа реформаторов», давший бы им возможность обнародовать манифест о равенстве сословий, отмене рабства, сокращении воинской службы, созыве Земского собора, даже и в случае реставрации принципиально изменил бы политико-психологическую атмосферу в стране; так было в 1917 году…
Так было – нарушая хронологию – в середине 1860-х годов, когда после мощного реформаторского прорыва: крестьянской, судебной, цензурной реформ – начались торможение и откат, озлобившие активные группы населения. (И только в 1991 и 1993 годах эта мрачная традиция оказалась сломанной.)
Александр II был фигурой воистину трагической. Его первым детским потрясением оказались события 14 декабря 1825 года, когда семилетний мальчишка был отдан под охрану ветеранам лейб-гвардии саперного батальона – единственной гвардейской части, лично преданной великому князю Николаю Павловичу. Ему, конечно же, передался ужас матери, ожидавшей захвата дворца мятежниками, и тяжкое нервное напряжение отца, не знавшего, с какой стороны ожидать смертельного удара. На его глазах не убивали близких людей, как это было с малолетним Петром I – что в значительной степени определило характер и поведение первого императора, – но его детское сознание наверняка было травмировано, а детская память сохранила ощущение ужаса перед таинственной внешней угрозой… И когда 4 апреля 1866 года полубезумный Каракозов разрядил в него возле Летнего сада свой револьвер, то этот детский ужас не мог не вернуться.
За год до того умер наследник – великий князь Николай Александрович, талантливый юноша, которого настойчиво и разумно готовили к его будущей высокой роли. Это был тяжелейший удар для императора и императрицы. Помимо чисто человеческой драмы, царя мучило сознание, что великий князь Александр Александрович, ставший наследником после смерти брата, вряд ли годится в продолжатели дела реформ.
Да и с самими реформами все шло до странности неблагополучно. Император уже понимал, что ответом на его героический порыв была прежде всего – ненависть. Мало того, что поляки ненавидели его за подавление мятежа 1863 года – Антон Березовский пытался убить его в Париже летом 1867 года. Крестьянские волнения, угрюмое недовольство большинства дворянства, раскол в высшей бюрократии – все это перечеркивало надежды на единство народа и власти в деле прогресса и процветания. Реформы вызвали множество новых проблем, с которыми непонятно было как поступать.
Пересилив себя, он терпел то, что ему генетически претило, – всю эту гласность, раскованность печати, открытость судопроизводства, непредсказуемость решений присяжных. Примирить его с этим могла только благодарность общества, а ее не было в помине.
Люди, близко наблюдавшие его во второй половине шестидесятых, свидетельствовали:
«Государь был действительно постоянно в нервическом раздражении, тревожном положении, казался крайне грустным и перепуганным и внушал соболезнование».
Скорее всего, можно сказать, пользуясь формулой Руссо, что Александр II был «от природы добр». Его воспитатели Мердер и тем более Жуковский могли только развить эту сторону его натуры. Железный по своей внешней повадке император Николай, судя по всему, не пытался превратить наследника в своего двойника. Письма великого князя Александра Николаевича отцу, когда он девятнадцатилетним юношей путешествовал с Жуковским по России, производят впечатление трогательной искренности.
Но в начале семидесятых это был усталый, разочарованный, подавленный своей исторической миссией и неблагодарностью народа пожилой человек.
Он знал, что ему не могут простить расправу с Чернышевским, беззаконность которой он, вероятно, сознавал, воспринимая ее как превентивное действие. Во всяком случае, на разговоры о Чернышевском император реагировал болезненно. Когда близкий к нему с детских лет граф Алексей Константинович Толстой заговорил с ним о несправедливости суда и возмущении образованного общества, Александр приказал ему никогда не упоминать о Чернышевском, если он хочет сохранить их отношения…
Сознавал ли он, что в стране совершается масса несправедливостей, что преследование студенчества только озлобляет и революционизирует его, что аресты мирных пропагандистов-народников и бессудное содержание их в крепости, а затем грубый судебный произвол и разгул «административной юстиции» превращают их в радикалов? Сознавал ли он, что катастрофическая запоздалость реформ не могла не вызвать кризиса во всех областях жизни и что нужно последовательно и твердо реформы продолжать, а иначе кризис только усугубляется? Трудно сказать…
Во всяком случае, когда встал вопрос – начинать войну с Турцией или, вопреки общественному энтузиазму, сделать новый рывок в деле реформ и тем самым достойно ответить идеологам начинающегося террора, – император, после колебаний, выбрал войну. Это был более простой и понятный ему, но пагубный путь. Ни экономически, ни психологически Россия оказалась не готова к этому испытанию.
В воспоминаниях одного из тогдашних революционеров ясно сказано:
«Война была важнейшей причиной, пробудившей как в обществе – среди земцев – так и среди революционеров течение в пользу политического освобождения».
Война оказалась прологом террора, жертвой которого и стал император, незадолго до гибели недоуменно и горько вопрошавший: «За что они меня так ненавидят?»
ЛЮБОВЬ КАК ДВИГАТЕЛЬ ТЕРРОРА
История делается людьми, и только людьми. Ничего иного нет в так называемом историческом процессе. Вмешательство человеческих страстей, обид, романтических увлечений в ход политических событий постоянно и парадоксально.
Одной из причин человеческой драмы Александра II была его неудержимая влюбленность в юную княжну Долгорукую. Не исключено, что эта любовь, стремление измученного монарха как можно чаще бывать с любовницей, родившей ему троих детей, ускорили кончину императрицы Марии Александровны. Это же обстоятельство и скорое – через полтора месяца после ее смерти – венчание императора с княжной Долгорукой создавало постоянное напряжение между ним и наследником, равно как и кругом наследника. Ревность и боязнь отстранения от власти – мощные факторы человеческого поведения. В этой ситуации смерть Александра была откровенно выгодна наследнику, его единомышленникам и тем, кто возлагал на него надежды как на будущего самодержца, который наведет порядок во взбаламученной его отцом России. Это, разумеется, не значит, что наследник причастен к убийству 1 марта 1881 года. Но незаконнорожденные, а теперь как бы узаконенные дети царя самим своим существованием создавали дополнительное злое напряжение всей ситуации.
