вскрикиваю.
Он цокает языком.
— Теперь говори.
— Пожалуйста.
Мое слово — тихий всхлип.
Вечеринка не так уж далеко. За углом в гостиной собрались друзья Александра, веселье в самом разгаре.
— Что ты делаешь, Эмелия?
Пытаюсь сохранить последние остатки решимости, которые у меня есть.
Цепляюсь за последнюю ниточку надежды.
На самом деле, я рассыпаюсь.
— Притворяюсь… — вот ответ, на котором я останавливаюсь.
И он не выглядит раздраженным его расплывчатостью. Похоже, он понимает, потому что возвращает руку между моих ног.
— Как ты думаешь, будет лучше, если мы оставим друг друга в покое? Если мы продолжим притворяться?
Лучше?
Хуже. Намного хуже.
Я не думала об этом. Я не думала о том, что можно избежать неизбежного.
Цепляюсь за его запястье и направляю его руку, пока он водит ею взад-вперед по центру моих трусиков. Держу его там, где он мне нужен, безмерно взволнованная, когда он вознаграждает меня и отодвигает материал в сторону, доставляя мне удовольствие чувствовать, как его пальцы медленно скользят по моей влажности, распределяя ее по мне.
Другой рукой я сжимаю горлышко пустого бокала, когда Джонатан издает низкий раздраженный рык и внезапно задирает мое платье так, что оно оказывается вокруг талии. Я делаю полшага в сторону левой ногой, давая его руке достаточно места, чтобы встать между моих бедер. Закрываю глаза и оцениваю его размер, то, как его большая ладонь, кажется, полностью накрывает меня. Тыльной стороной ладони он трется об меня, вызывая множество покалываний в тот самый момент, когда его средний палец погружается внутрь меня. Я задерживаю дыхание и жду, но он входит только до первой костяшки, затем снова вынимает его. Замираю от разочарования, а он мрачно усмехается мне в волосы, шепча, какая я нетерпеливая, неблагодарная, жадная.
Я питаюсь его словами, потому что изголодалась по ним. Никто и никогда не говорил со мной так, не называл меня любимицей и маленькой девочкой, не смел разговаривать со мной именно так, как я хочу. Джонатан знает, как мне это нравится, даже без того, чтобы я прямо сказала ему об этом. Он наблюдателен. Находиться под его наблюдением немного нервирует и в то же время волнует. В прошлых отношениях я никогда не могла быть по-настоящему честной, никогда не называла желаемых вещей, опасаясь, что мои партнеры потеряют из виду человека, которым я являюсь за пределами спальни, или, что еще хуже, как Оуэн, открыто высмеют меня за это.
Джонатан понимает, и, более того, его собственные потребности имитируют мои таким совершенно развратным образом.
Его палец снова скользит в меня, и на этот раз я выгибаю спину, пытаясь принять в себя больше. Он входит до второй костяшки, и я на секунду сжимаюсь вокруг него. Он слегка прищелкивает пальцем, задевая новую сладкую точку, которая заставляет меня приподняться на цыпочки.
Из зала доносится смех, и мое желание смешивается со страхом. Не хочу, чтобы меня застали в таком состоянии, и все же, я хочу кончить, пережить этот тревожный момент, когда Джонатан вытаскивает свой палец и, наконец, погружает его обратно в меня до конца.
Не жду и начинаю двигать бедрами, беря дело в свои руки. Я так боюсь, что он будет возбуждать меня, доводить до грани, а потом отступит, как в своем кабинете. Этого не может случиться. Я закричу.
Его рука на моей шее слегка сжимается, но не для того, чтобы перекрыть мне дыхательные пути, а чтобы убедиться, что я понимаю, кто командует.
— Это все, что ты получишь, так что будь хорошей девочкой и кончай.
Его грязных словечек слишком много, это переломный момент оргазма, который пронзает меня с такой силой, что я теряю все из виду.
Смутно осознаю, что его рука прикрывает мой рот, но я слишком захвачена нарастающим и спадающим пиком наслаждения. Это длится и длится. В какой-то момент я сжимаю его палец так сильно, что готова заплакать. Последние содрогания проходят через меня в судорогах, но Джонатан крепко прижимает меня к себе. Он как кирпичная стена.
Первым меня настигает его запах, запах его руки, закрывающей мой рот.
Затем его губы целуют мои волосы, и он медленно убирает руку от моего рта и обхватывает меня за талию. Крепко держа меня, он начинает поправлять мои трусики и платье, снова готовя меня к выходу в свет. Я ненавижу это. Хочу остаться здесь, в посторгазменном блаженстве. Я еще не закончила. Мне этого недостаточно.
Он выхватывает пустой бокал из моей мертвой хватки, ставит его на стойку рядом с нами и спрашивает.
— Ну и как теперь, снова будешь прятаться?
Я хмурюсь.
— Куда ты пойдешь? — продолжает он. — Какое оправдание придумываешь в своей голове?
— Я не понимаю, о чем вы.
— Нет, понимаешь, Эмелия, — ругает он, пронзая меня острым взглядом. — Мы только что обсуждали это. Мы больше не притворяемся.
Я поворачиваюсь к нему лицом, чтобы доказать, что пока не собираюсь убегать.
Он засовывает руки в карманы.
— Пойдем ко мне домой на ночь.
Мой рот открывается, на кончике языка вертится еще одно оправдание.
Идти с ним домой — не очень хорошая идея. Фамильярность, рутина, его дом, мой дом — все это слишком личное и слишком глубокое. Моя единственная надежда пережить это — держаться на мелководье, плавать поближе к берегу и не упускать из виду, кто я. Но знаю, что, если скажу ему «нет» прямо сейчас, это может стать последним толчком. Он сказал, что находится на перепутье, и я не хочу узнать, насколько серьезно он настроен покончить с этим. Что бы это ни было.
— Хорошо.
Он кивает и берет меня за руку, чуть выше локтя.
— В конце коридора есть ванная. Я дам тебе время освежиться, если хочешь, а потом мы заберем твою сумочку.
Глава 26
Эмелия
Я ожидала, что профессор Барклай будет жить в таком же здании, как и Александр: высотка со швейцаром, все удобства под рукой. Это однозначно становится ошибкой с моей стороны. Стараясь не усложнять, я забываю, насколько мы с ним похожи, насколько глубоко совпадают наши увлечения. Он останавливается перед таунхаусом из красного кирпича в федеральном стиле на Парк-стрит напротив Бостонской площади, и я поражаюсь тому кусочку истории, который он называет своим домом.
Вылезаю из машины и стою у подножия крыльца, удивленно глядя вверх.
— Ты восстановил его?
— Да, после того как какой-то идиот чуть не разрушил его, пытаясь превратить в современный лофт.
Я задыхаюсь от ужаса, и в этом нет ни капли сарказма.
