Мягков: А скажите, Германия была заинтересована в этой войне между Советским Союзом и Финляндией?
Аптекарь: Зачем? С какой целью?
Мягков: То есть, Вы считаете, Германия не заинтересована, да?
Аптекарь: Нет.
Мягков: …Хотя факты и документы говорят о другом. «И чем больше они будут воевать, тем больше будет ослабляться Советский Союз», — поскольку тогда уже в мыслях Гитлера восточное направление уже четко обозначилось. И Финляндия как возможный союзник в мыслях Гитлера уже четко обозначилась. У меня еще один вопрос к Леониду Млечину, если можно?
Сванидзе: Да, пожалуйста, у Вас пока еще есть время, хотя и немного.
Мягков: Как Вы думаете, какую роль сыграли Англия, Франция в деле подталкивания Финляндии не уступать советским требованиям, а затем, чтобы война как можно дольше продолжалась между ними — они были заинтересованы, равно как и Германия, в продолжении этой войны. Англия и Франция.
Сванидзе: Время уже кончилось, поэтому задавайте вопрос.
Мягков: Известно ли Вам, что были планы бомбежки Мурманска, захвата Мурманска, и бомбежки Баку?
Сванидзе: Вы, если можно, достаточно коротко, Леонид Михайлович.
Млечин: Если бы не было советско-финской войны — не было бы немецких войск на территории Финляндии, это же надо, очевидно, понимать. Потому что Финляндия… мы просто живем в большой стране и себе не представляем, что такое маленькое государство с 3,5-миллионным населением — это страна, у которой одна задача — остаться нейтральной, ни в коем случае не попасть ни в какую войну, понимаете? Потеря 150 или, там, 120 тысяч человек ужасна, но для большой страны проходит спокойнее, чем потеря 24 тысяч для страны с населением в 3,5 миллиона.
Мягков: Но не было советско-венгерской войны, не было советско-румынской войны…
Млечин: Мы говорим о Финляндии, вернитесь на землю…
Мягков: …но там оказались немецкие войска
Млечин: …мы говорим о Финляндии. В 38 году Финляндия декларировала свой нейтралитет и собиралась остаться нейтральной, и никаких оснований полагать о том, что она нарушила бы нейтралитет, у нас нет.
Мягков: И у Румынии был нейтралитет!
Млечин: В 39-м…
Мягков: …и гарантии даже были!
Млечин: …мы говорим о Финляндии, давайте не… не путайте, ради бога, пожалуйста.
Мягков: А нельзя рассматривать Финляндию…
Млечин: Нет, можно!
Мягков: …вне контекста общеевропейской войны!..
Млечин: Нет, можно! Мы говорим сейчас о России и Финляндии, а не о Румынии и Болгарии…
Мягков: …Нельзя рассматривать! Шла мировая война!
Млечин: …о Румынии и Болгарии — в следующий раз…
Мягков: Вот это Вы как раз забываете, что шла мировая война, и все вопросы необходимо рассматривать в этой концепции…
Млечин: Ничего подобного.
Мягков: …в рамках общей стратегии. Вы берете просто: СССР, Финляндия — вот маленькая погибающая Финляндия и огромный «медведь» СССР. Нельзя так рассматривать!
Млечин: Вы успокойтесь! Швеция была нейтральной и осталась нейтральной…
Мягков: И слава богу! И слава богу!
Млечин: …и Финляндия была нейтральной и осталась бы нейтральной, если бы не эта история. И это самое главное, что мы должны были понять. Мы проиграли, когда выиграли эти несколько километров, потому что если бы финны не участвовали в Отечественной войне на стороне немцев, нам было бы проще защищать Ленинград, чем когда финны со своей армией вместе с немцами атаковали и блокировали Ленинград, и там погибло множество людей.
Сванидзе: Спасибо. Михаил Юрьевич…
Мягков: Хорошо. А кто заставлял финнов вступить в германскую коалицию?
Сванидзе: Михаил Юрьевич, время для опроса этой стороны у вас истекло, но Вы блестяще справляетесь со своими обязанностями, которые сами согласились на себя взять. Поэтому не уходите далеко, Михаил Юрьевич. У Вас есть возможность, если хотите — произнести тезис, а если хотите — сразу предоставить слово своим свидетелям-экспертам с вашей стороны, и я прошу Вас обратить особое внимание на свидетеля по имени Георгий Иванович Перунин, ветерана советско-финской войны.
Мягков: Да, я хотел бы предоставить ему слово, и хотел бы спросить его впечатления от этой Зимней финской войны.
Георгий Перунин, ветеран советско-финской войны: Я скажу одно. Меня призвали в райвоенкомат — тогда был Сталинский — я прихожу туда, мне говорят: «Георгий Иванович, Вы можете еще повоевать за нашу Родину?» — я говорю: «Сколько у меня хватит сил, столько я и буду воевать!»
Мягков: А что Вы чувствовали? Это был долг для Вас — священный долг служить Родине?
Перунин: Родине.
Мягков: Именно, Родине.
Перунин: Родине.
Мягков: Я хотел бы подчеркнуть — именно Родине!
Перунин: Родине.
Мягков: Не Сталину! Не клике, как тут выражаются, не бездарным генералам, хотя таких было меньшинство, а именно Родине!
Набутов: Конечно, меньшинство. Цифры потерь свидетельствуют о том, что бездарных генералов было меньшинство.
Мягков: Цифры потерь мы приводим. Вы куда наступали — в безвоздушное пространство или на сильнейшую линию Маннергейма…
Набутов: Да послушайте…
Мягков: …которая ощетинилась пулеметами и пушками?
Набутов: Да послушайте…
Аптекарь: Да не было этого…
Набутов: Если Вы послушаете себя со стороны, Вы употребляете все время выражения «если бы…», «а что бы Вы думаете, если бы…», «то финны бы напали бы или нет?» и оперируете понятиями крупной мировой политики. Вы ни разу не сказали о конкретных живых людях, которые потом стали мертвыми, ни разу не сказали! Вы не видите этого, Вас это не касается!
Мягков: Я говорил о неготовности войск.
Набутов: Да послушайте, это все… это все — наукообразная болтовня!
Мягков: Это — нет. Это, как раз, самое…
Набутов: Десятки тысяч… десятки тысяч русских солдат — русских солдат! Заплатили жизнью бездарно…
Мягков: Бездарно?
Набутов: …за то… Бездарно!
Мягков: Вы сейчас пытаетесь… Бездарно?!
Набутов: Бездарно заплатили жизнью!
Мягков: Это Ваше… Это Ваше мнение!
Набутов: Вы говорите, «линия Маннергейма», «линия Маннергейма», «линия Маннергейма» — господин Бекман, который…
Мягков: Это Ваше мнение, что бездарно! А вот человек, который воевал…
Сванидзе: Секундочку, секундочку. Позвольте мне выполнять свои судейские обязанности. Я с удовольствием слушаю Вас, но… у нас будет возможность — и у вас будет возможность — поговорить, обменяться мнениями — в том числе, эмоциональными мнениями. Я сейчас хотел бы, все-таки, другого. У нас здесь сидят два человека, которых, наверное, не часто приглашают на телевидение. Давайте, все-таки, мы позволим сказать еще что-то им — они воевали.
Мягков: Я как раз и хотел это сделать.
Сванидзе: Георгий Иванович, вспомните что-нибудь, я Вас прошу.
Перунин: Ну и когда нас привезли в этот, как он…
Сванидзе: На сборный пункт вероятно?
Перунин: Да.
Сванидзе: Помогите с микрофоном!
Млечин: Давайте, я подержу.
Перунин: Когда нас привезли в распределительную часть, в Каланчевскую. Там был штаб района нашего, Сталинского. И вот нам там объявили: «Товарищи! Мы должны защитить свою Родину!» Мы все встали, и говорим: «Ура-а-а! За Родину! За Сталина!» Мы везли туда тюки сена и лошадей в вагонах. Вот мне запомнилось — это холод, это голод… Дали нам шубы белые, дали нам эти… тулупы белые тоже. И вот, когда мы ехали дорогой, остановились у станции — я сейчас не помню уже станцию эту — и подбегает лейтенант и говорит: «Раздевай!». Я говорю: «Как раздевай? Почему?» Он с меня стаскивает тулуп, шубу, дает мне другую шубу, другой тулуп. Я думаю: «Господи, как же я поеду в часть-то, а? С меня же спросят новый тулуп, а у меня никакого теперь — и этот весь рваный идет…» Я считаю, что армия была наша военноспособная, крепкая, и душевно… душевно была за Родину, за Сталина!
Сванидзе: Спасибо. Спасибо, Георгий Иванович. И я прошу Вас, Надежда Федоровна, я прошу Вас теперь — вспомните раненых на той войне. Я прошу Вас.
Надежда Бакулина, ветеран советско-финской войны: Ну, что-то существенного я ничего не могу сказать, потому что, во-первых, что я была тогда совсем молоденькой…
