- Ясно? - повторил, требуя от нее ответа.
Она вздохнула.
- Ясно… - не то, чтобы убедил, но все равно, как-то дышится сейчас проще, потому что он не винит. И рядом. И его запах, его тело укутывает, дурманит.
- Значит все, этот вопрос решили и закрыли, - кивнул Виталий.
Растер ее плечи второй рукой. Оба помолчали минуты две, слушая тихий ветер.
- Ты хотела ребенка, Танюша? - вдруг, совсем иначе, тише и нежнее, спросил он.
Таня закусила губу. Он передвинул руку, надавил большим пальцем, погладил, заставив разжать зубы.
- Не знаю… Я не догадывалась.. Но… я была бы рада, Виталь. Да. Хоть и сложно все невероятно. Пусть издергал и измучил. При всем нашем… нерешенном багаже… Я хотела бы нашего ребенка…
В его руках, в его кофте, было так тепло, так хорошо. Странно, холода до этого и не ощущала, вроде, а тепло его каждым миллиметром кожи, казалось, сейчас чувствовала и впитывала. И смотрела ему в глаза, как завороженная. А Виталя продолжал ее подбородок, губы гладить.
- А ты? - вдруг нахмурилась она, додумавшись, что они и не обсуждали никогда.
Может и не хотел? И для него это лучший выход…
Виталя криво усмехнулся, как-то растерянно и неуверенно. Вообще, непривычно так. Как-то открыто, даже откровенно, до той опустошенности и ранимости, что ощущала уже в нем однажды, когда думал, что для друга слабо старается, не справляется.
Он всей ладонью ее щеку обхватил.
- И не думал, даже. Вообще такого варианта не просчитывал, как есть, говорю, - наклонился, еще больше сблизив их лица. - Но сейчас так тошно внутри, Танюша. Охренеть как, просто. И за тебя больно. И… Будто пуля в грудине. И ноет… Наш малой… Это было бы круто. Бл…ин!
Сжал ее так, что «ребра захрустели». Но Таня даже не пикнула, слишком оглушенная, пришибленная его словами. Он же опять откинулся на спинку скамейки, ее себе на грудь уложил, и запрокинул голову, рассматривая небо.
- Будет, Танечка. Все будет еще. Вот, как есть говорю. Хочешь - будет! Сейчас тебя подлатаем. Домой вернемся…
Она рассмеялась почему-то. И на душе от его слов - вдруг легко-легко, и горячо, несмотря на опустошение, хоть и осталась боль.
- Мне теперь полгода лечиться, Виталь. Анализы сдавать. И гормоны пить придется. Я еще, может, толстая стану. Противная. - Он фыркнул. - Да, да, учти, - шмыгнула Таня носом. - И нервная, истерики тебе закатывать стану, - «обрисовала перспективы» своего лечения.
А глаза снова печет от слез, только не хочет его волновать сильнее.
- Истерить станешь? Больше чем сейчас? - Виталя глянул на нее сверху вниз и так заломил бровь, с такой дурашливостью, что саму потянуло рассмеяться.
Как когда-то, пару месяцев назад всего лишь… А кажется, полжизни прошло.
И хоть видела тени в его глазах, понимала, что и ему так же больно - ценила за это еще сильнее. Поняла вдруг, за этот день, что самое главное для нее - пусть хоть с ним все в порядке будет. Чтобы с ней рядом, и невредимый. Не хватало ее еще и на то, чтобы об остальном переживать сейчас и голову ломать. Вцепилась в него руками, прижалась губами к шее.
- Вполне вероятно, - не разочаровала Таня его ожидания. - Стану посуду швырять, сломаю твою кофеварку… - протянула мечтательно.
- Лады, Танюш, гуляй, на все! Я к сведению принял. Предупрежден, значит, вооружен. Но, говорил же когда-то - не спугнуть меня трудностями, - подмигнул Виталя ей. Выдохнул. - Ты, главное, глупостями меньше голову себе забивай, свет мой ясный, - приказал вдруг, практически.
И впервые за вечер прижался ртом к ее губам. Поцеловал жадно и нежно одновременно. Будто опасался чуть сильнее надавить, боль причинить, но и сдерживался кое-как. И не целовать не мог. Обхватил затылок руками, зарылся в волосы таким родным уже жестом, прикосновением.
Прошелся по ее губам, по щекам, целуя даже глаза, коротко, жарко, так, что она сразу поняла, как он скучал по ней, как нуждался хоть в таком контакте. Опять к губам вернулся. И тут замер. Вроде и целует, и не шевелится почти, просто касается. Просто дышит ею. И Таня им дышит.
Так легче, когда он рядом. Когда нет расстояния. И не надо других мыслей, кроме тепла его тела, звука его дыхания, кроме обещания, что «все будет». Все. Чтобы там она не пожелала. Знает же, что Виталя выше головы прыгнет, лишь бы это ей дать. И на душе уже не так истошно. Из-за пары предложений, что ему «как пулей в грудине, и тошно», от понимания, что и любимому не все равно. А когда на двоих это делишь - как-то легче.
Отпустил губы минут через пять. Но руки не разжал. Откинулся на спинку. Она снова улеглась на него.
- Пошли в отделение? - предложил тихо.
- Еще чуть-чуть можно? - попросила Таня.
Ей так хорошо было с ним рядом, и погода радовала, хоть и правда, прохладно…
- Ты замерз, да? - переполошилась, ведь так и сидит с голым торсом. И пусть ей это - в кайф, ему то некомфортно, наверное. - Тогда, пошли, конечно! И кофту…
Она начала барахтаться, пытаясь стянуть с себя одежду, а ведь все еще опутана тканью, как смирительной рубашкой.
Виталий коротко рассмеялся. И одним движением пресек эти ее попытки.
- Танюш, как рядом с тобой может быть холодно? - подмигнул, - Ты же моя Зажигалочка, хоть и бесишься, когда так говорю, но правда же. Я рядом с тобой всегда в лихорадке, - прошептал ей тише, явно отвлекая.
Опять поцеловал, прошелся губами по лбу:
- Хочешь, посидим еще немного.
Она вздохнула, прижавшись к нему даже лицом, носом. Кожа Витали, и правда, казалась очень горячей. И это было здорово. Даже она согреваться начала. И расслабилась. Сама не заметила, как так на его руках и задремала.
Его так накрыло. С головой, просто. Выше макушки еще на метр, блин. После целого дня, полного безумного, бешеного напряжения, впервые попустило минуты три назад, когда понял, что Таня спокойно прикорнула у него на груди.
Так это правильно было, блин! Так «в точку», что у Витали аж в голове загудело и «поплыло», как после хорошей порции виски.
И это было очень кстати. То, что хоть какой-то релакс. Потому как, когда понял, что она в больнице, что весь день, пока он бесился и дозвониться до нее не мог, пока злился - жизнь Тани под угрозой была… Думал, двинется головой. Не выдержит, не осмыслит. Как и тот факт, что мог просто постфактум узнать, случись что, и никакие его гребанные бабки, никакие связи и возможности, ни х**а бы не стоили!
Взрыв мозга! Сердце, как в щебенку втоптано. Кровоточило, пока ее не схватил в свои руки, не прижал к себе.
А была шальная мысль, что не справится на таком подрыве, не доедет, крышу сорвет, устроит Бог знает что. Но к ней же мчался! Не мог себе никакой дури позволить, всю суть в кулак и педаль газа в пол, чтобы добраться скорее до Тани.
Сейчас - курорт, твою м**ь! Век бы так сидел. Не чувствовал холода, не врал. Зато Таня в его руках спит, и дыхание ее - на его груди. Так и должно быть. И, главное, не плачет уже.
Вот решит все сейчас с врачом, поговорит, выяснит, обсудит. Подлечат ее. И все, домой! Хватит дурью маяться! Надо будет, он и работать не даст, если это будет влиять на ее здоровье и психологическое состояние. Если Виталя правильно понял, у нее там на этой неделе такой гемор был, что на кой хр*н так свое здоровье гробить?! Ради чего? Вот уже, доработалась. Пора и расслабиться.
Наклонился, и осторожно, чтобы не разбудить, поцеловал ее волосы.
Странно. Вообще неожиданно. И не врал, не думал о детях, не доводилось. Но и Танюше не соврал - реально давило сейчас в груди. Потому что с ней, с Зажигалочкой своей - хотел. Вот, правда, понял, что не против. Хочет, чтобы она была от него беременна. И чтобы родила их ребенка. И даже по фигу, кого именно. Не в этом фишка. Просто понял вдруг, что у него семья может быть. Настоящая. О которой и не думал никогда. Что-то только его, запредельно-бесценное, кровное, в плоти, в мышцах, в чертах лица. Их с Таней, общих.
От такого не откажется и не отмазаться. Он не хочет, и она согласна, по ходу. А для него это - как «манна небесная».
Сейчас - поманила его жизнь этим, и сразу в морду кулаком, нос в кровь, можно сказать. Чтоб помнил о том, из какой помойки вылез и не зарывался, знал свое место. И все же… Таня хочет. А ради этого он и жизни в морду плюнуть готов. Это главное. Что он для нее - достоин и необходим. Будет у них дите. Он этого вдруг с такой силой захотел, что самому дивно и немного страшно стало.
Почти как тогда, когда она неделю назад сама к нему приехала. Когда Виталя выдохся до конца, на полном нуле был. Лузером и лохом себя ощущал. Никому не нужным неудачником, который всю жизнь стены и двери головой выламывает, пробивает, а там - все новые и новые препятствия. А Таня приехала. И ощутила это, поняла. Но не отвернулась от его слабости и упадничества, не испытала отвращения, что раскис, как тряпка. Поддержала. Безоговорочно его и таким приняла. И от любви к нему не отказалась.
У Казака тогда очередной разрыв матрицы мира случился. Всю ночь переосмысливал и думал. Трясся над ней. Потому и сорвался утром, что ночью вдруг понял: он может, действительно может ради этой женщины даже интерес Бати в чем-то подвинуть. И по х**у на то, что она его жизнь принять до конца не может. Зато самого Казака, со всеми слабостями и психами, со всеми мозговыми завихрениями - любит и принимает. Понял это, и испугался. И свои страхи озвучил, приписав ей.
