У исповедующих ислам народов гостя, кем бы тот ни был, положено приютить и защитить. И такой обычай был не только у последователей ислама. Вспоминаю рассказ одного армянина, несколько лет содержавшего кофейню на пляже отдыхавших в Гаграх писателей, - его должны помнить многие, он потом готовил кофе в московском писательском Доме, - вспоминаю его красочный рассказ о событиях четырнадцатого года, когда турки убивали армян, а армяне турок. Отец моего армянина спрятал у себя в доме соседа-турка. Когда все же по доносу к нему ворвались жаждущие крови соплеменники, он вывел турка в ущелье через потайной ход в старом колодце. Но соплеменники, встретив возвращающегося хозяина, стали избивать его и к тому же вывели во двор его жену и детей. Турок не успел уйти далеко в горы и видел это. Он был вооружен и вернулся, чтобы защитить своего спасителя. Это ему удалось, и он увел армянина с семьей в турецкий анклав. Вместе они налаживали жизнь, вместе потом уехали в Абхазию.
- В сороковых годах отец не смог защитить своего турецкого друга, когда всех турок выселяли ночью куда-то за Урал, - говорил мой друг-армянин. – Умирая, отец велел мне искать Мустафу, но никаких сведений о нем я ни от кого не смог получить.
Невозможно понять нормальному человеку, как можно возмутиться этим повествованием и назвать отца рассказчика предателем, но я сам видел такого самоуверенного субъекта, моего современника. Что это за время, в котором нам довелось быть? Кто внес такие коррективы в мораль?
Невозможно понять движения души молодой русской учительницы, попавшей по распределению в северный поселок, когда она наказала своего ученика, давшего напиться воды из колодца проводимым этапом по поселку зекам. Господь простит ее, потому что она покаянно рассказывала о своем грехе спустя лет двадцать после комсомольской юности. Но ведь было такое в ее жизни. Кто внушил девушке ненависть к обездоленным?
И я присягаю на всех священных книгах человечества, что не из сердца человека, не из его головы проистекают эти непостижимые поступки. Рев, вой, шипенье казенного, свирепого патриотизма, по выражению Александра Герцена, заглушает всяческое человеческое чувство и превращает слабые души в постыдный рупор, в преступный инструмент авантюристов-державников.
Нынче стало обычным для некоторых людей, знающих о жизни по опыту, полученному не далее границ Садового кольца в городе Москве, стало обычным с насмешкой говорить о "так называемой дружбе народов в Советском Союзе". Да нет, милые вы мои, чрезмерно увлекшиеся критикой всего, что было прежде, дружба народов была, и была она в пределах, очерченных невмешательством советской власти. Спросите об этом у жителей сел и городов национальных "окраин" бывшего СССР. Вам расскажут, как люди дружили, соединялись в браке, дрались и защищались, не различая национальностей. Каждый знал сам про себя, что он армянин, узбек, грузин, украинец, татарин, а какой национальности его лучший друг или злейший враг - это было совершенно не важно. Но когда обеспокоенная такой истинной дружбой народов власть использовала свои испытанные пропагандистские меры, то это, к сожалению, часто срабатывало. А властям истинная дружба народов была совершенно не нужна, она боялась единения людей перед лицом деспотического режима.
Но были у советской власти и "первые ученики", бескорыстные "патриоты" державных идей. Это они называли узбеков в Узбекистане "зверями", эстонцев в Эстонии "гансами", обставляли города национальных республик провокационными лозунгами типа "Слава великому русскому народу". Для этих холуев понятие "дружба народов" было разменной монетой и трактовалось как требование, чтобы на кремлевских коммунистических концертах девушки и юноши в своих национальных костюмах танцевали под "барыню.
Философа Иммануила Канта поражали две вещи: звездное небо над головой и нравственный закон в душе человека. Второе обстоятельство некоторые люди, предоставляющие чрезмерные права эмоциям в ущерб анализу, порой ставят под сомнение. Но нравственности в людях действительно больше, чем безнравственности. Если вынести за скобки маньяков и безусловных мерзавцев, таких, как, например, Нерон, Иван Грозный, Лысенко, авторов войн от Второй мировой до чеченской, которые, безусловно, вне нормы, то человечество во все эпохи исповедует приоритет добра, сочувствия, взаимопомощи. Не много можно привести примеров злодеяний, совершаемых без наущения властей (которые в этом случае как раз среди тех, которые вынесены за скобки), без мнимого или действительного ощущения надвигающейся опасности, без, наконец, чувства отчаяния, когда близким тебе людям грозит гибель от голода или от болезни. Иными словами, приказ командира, страх и голод - вот причины, заставляющие человека совершить преступление перед совестью, перед Богом.
Вектор нравственности и доброты, должно быть, являлся определяющим в природе человека, но еще в начале времен цельная картина была разбита на осколки, как рисунок, изображенный на листе картона, может быть разрезан на множество мелких фрагментов - подобие модной забавы "Puzzle". Нам, ли смертным, ведать, зачем это было сделано. Возможно, во имя Движения, ибо в Совершенном не может быть движений. И вот - сколько человеческих существ, столько и фрагментов. Великая догадка в одной голове, не соединившись с ее продолжением в другой, остается бессодержательным обрывком. Соединение происходит или при непосредственном общении современников, или даже через века - через великие книги. И история человечества представляется как настойчивая страсть создать из множества разрозненных осколков изначальную гармоничную структуру.
Создав причину Движения, Бог должен был задать направление, ибо движение немыслимо без направления. Но направив Движение в сторону зла можно придти только к разрушению - это плохая игра. Задав же Исходным направление к Добру, Бог, чтобы игра была долгой, разложил Вектор по всем существующим в пространстве-времени направлениям, чтобы была борьба, чтобы были ошибки и необходимость их исправлять. Векторы-фрагменты сталкиваются, складываются, обращаются в ту или иную сторону, распадаются, но, многократно меняя ориентацию, все же упорно приближаются к Исходному. Игра Всевышнего, разумеется, должна быть сложнее шахмат, а ведь и шахматы весьма многосложны. Однако, любая игра приходит к концу. Гений Создателя рассредоточился во времени и в пространстве. В конце концов, все знание, полученное человечеством, станет равным знанию, заложенному Богом в мироздание. И тогда замкнется кольцо Времени, и воссоединятся прошлое, настоящее и будущее. Можно скинуть фигурки в ящик до поры, когда появиться Желание возобновить другую игру.
А пока человечество изнемогает в попытках собрать из хаоса мнений, оценок, заблуждений и прозрений Изначальную Картину. Иные, с шорами на глазах и на сердце, полагают, что из хаоса можно выйти чеканным шагом в едином строю - это механистически мыслящие, опасные безумцы. Единением душ, а не дивизиями воинов, воссоздается Начало.
Религии мира по-своему пытаются воссоединить души, но...
" С десяток или два - единственных религий, Все сплошь ведущих в рай - и сплошь вводящих в грех..."
- так писал Бодлер. Религии создаются людьми в меру понимания ими пророчеств. Какие пределы достигнуты религиями, чтобы воплотились в действительность заветы пророков, излагавших заповеди? Чисты ли всегда помыслами старейшины мировых религий, всегда ли они откликаются на мольбы обездоленных, всегда ли выступают против злоупотреблений политических вождей своих стран?
Но роль религий велика, и она будет возрастать по мере осуществления экуменических идей. Еще одна великая идея Всевышнего, имеющая целью усложнить Игру - дать направление разным религиям, которые, конечно же, вопреки непреклонности некоторых людей, должны со временем слиться в одну, ибо Бог един. Джонатан Свифт однажды с горечью заметил, что "мы религиозны настолько, чтобы возненавидеть друг друга, но недостаточно, чтобы возлюбить ближнего". Мне привелось испытать глубокое волнение, когда в Стамбуле я увидел триединый храм: иудейская синагога, христианская церковь и исламская мечеть прославляли Всевышнего в едином трехдольном здании. Хочу верить, что этот храм - прообраз того будущего, которое предшествует полному отсутствию разделяющих стен между верующими в Создателя.
Нравственное единение в Начальном Векторе - это не единение на митингах, осуществляется оно не на парадах под едиными знаменами, оно выражается не в партийных скандированиях или раскачиваниях с пивными кружками в руках. Оно, в частности, в том, когда все знают, что обижать маленьких нехорошо, что убивать за форму носа совсем уж плохо, что радоваться тому, что тебе достанется дом и хозяйство выселенного в Сибирь соседа грешно, что ксенофобия есть пережиток каменного века. Нелегок путь от "Rulle", от "uberalles", от "сплотила навеки" до единого человечества, живущего в отдельных квартирах.
